Тень императора - Константин Мстиславович Гурьев

пьедестал из песка — упадет! Давайте по русской монархии пробежимся, осмотрим ее, так сказать, монументальность! Вот тема, с которой мы начали, с той, которая именуется «расстрел Романовых»! Ну хорошо, не будем сейчас спорить: стреляли — не стреляли, пройдем к сути. О Романовых уже десятилетия спорят, рыдая по невинно убиенным! А что, например, по поводу императора Павла? Тоже ведь — монарх! Тоже ведь — помазанник Божий, а по его убийству, заметьте, убийству, которое никто и не скрывал, кто слезу пролил? А по его папеньке Петру III кто рыдает? А ведь его-то история сплошной грех! Женушка, которая с гвардейскими офицерами постели мяла, с иностранными принцами простыни рвала, да все интриговала, до того дошла, что гвардию против муженька подняла! И не просто гвардию, а лейб-гвардию! А вы знаете, что это словечко обозначает? — Дружников уперся взглядом в Мельникова. — По-немецки слово Leib означает «тело», то есть лейб-гвардия — это гвардия, предназначенная для личной охраны государя! А эта самая лейб-гвардия вдруг этого государя с трона и сгоняет!

— Ну, те годы вообще были временем…

— Не были они никаким особым временем, — снова перебил Дружников. — Это в далекой от России Европе были годы, а у нас — дни да больше вечера. В Европе-то философы с монархами спорили, а у нас Радищева сразу в ссылку, и все! Никаких разъяснений… — Он достал-таки из кармана трубку, но табаком набивать не стал.

Мельников махнул рукой:

— Курите, чего уж там! Тем более что разговор наш не окончен…

— Да, вы правы, углубился я и уклонился, — усмехнулся Дружников. Он вытащил трубку и, начав проделывать с ней традиционные манипуляции, продолжил: — Сегодня романовская тема опасна тем, что ее могут повернуть в любую сторону, ей могут придать любое звучание, вызвать с ее помощью любую реакцию! Те, для кого уничтожение России — сверхидея, так и не остановились после развала Союза, заведя новую песню — о неизбежности развала России на «традиционные составляющие». Между прочим, в свое время Америка расценила создание Федеральных округов как точное следование этим предначертаниям и хвалила за это… — Дружников сдержался, улыбнулся и закончил фразу: — Российские власти она хвалила.

— Да, это я помню, — кивнул Мельников, давая понять, что сарказм не заметил. — И что дальше?

— А дальше — Романовы! И этот журналист, Корсаков, тенденцию уловил правильно. Дворянство сейчас возрождается всюду и скоро начнет искать себе какое-то политическое оформление. А дворянство, как вы понимаете, не может существовать без «главного дворянина», без царя-батюшки.

— Вы это серьезно? — В голосе Мельникова отчетливо слышалось удивление. — Какие сейчас дворяне и император?

Дружников на миг замер лицом, устремив взгляд на Мельникова.

— Году в восемьдесят девятом, кажется, Горбачева тогда только избрали председателем Верховного Совета. Так вот, на съезде народных депутатов какой-то депутат из Литвы, кажется, обращаясь к нему, сказал «господин президент». Горбачев пуганулся. Как же так: «президент», да еще и «господин». Просил взять это обращение обратно, — усмехнулся Дружников. — А сейчас? И президент, и господин, и все без кавычек. Идеи становятся материальными чаще, чем нам кажется. — Дружников снова помолчал. На этот раз видно было, что он хочет сказать что-то очень важное. — Сейчас вбить клин между частями нашей власти проще простого. Власть-то не устоялась, и каждый, кто к ней причастен, хочет доказать свою пользу и силу. А таковые доказательства никогда не предъявляются вне борьбы.

Мельников возражать не стал. То ли нечего было сказать, то ли решил воздержаться от споров. Энергично растерев лицо, спросил:

— Ну, а каков тут ваш интерес? Не просто так вы сюда ввязались, не так ли?

Дружников опять помолчал, манипулируя трубкой, но было видно, что сейчас он не тянет время, а старается сформулировать ответ максимально точно:

— Дело в том, что мы и сами не все еще выяснили в этой истории. Вы меня при первой встрече так красиво назвали «хранителем чекистской истории», но, к сожалению, я знаю далеко не все. Но все, что знаю, расскажу. То, что сегодня всеми воспринимается как истинная история расстрела Романовых, на самом деле только одна из версий. Просто в свое время понадобилось пресечь все слухи, и Яков Юровский рассказал свою историю первому советскому летописцу профессору Михаилу Николаевичу Покровскому. Тот рассказ обработал, придав ему стилистический блеск и научную видимость, присвоили этому документу торжественное название «записка Юровского», и было это объявлено официальной версией. Дескать, Юровский со товарищи Романовых злодейски расстрелял без разрешения Кремля, но руководствовался высшими интересами и идеалами революции. Собственно, эта записка да книга следователя Соколова и сегодня лежат в основе всех изысканий и доказательств.

— Да, я знаю, я читал все это давно, — заметил Мельников. — Но по вашим словам, можно предполагать, будто есть что-то другое, так?

— Да как вам сказать… Если не трогать легенды, включая самые нелепые, то есть еще две версии, которые всячески отметались.

— Интересно какие? — И видно было, что Мельников весь обратился во внимание!

— Во-первых, долгие годы всюду рассказывал свою версию событий некий Ермаков. В ту пору он был, так сказать, в верхах Уральской республики, и вполне мог быть тем, кто принимал активное участие во всем. Интересно, что его рассказы всем были известны, но Ермакова никто никак серьезно не наказывал. Мало того, его и нам не разрешали трогать. Даже беседовать с ним не разрешали. Дескать, старый человек, болен, не надо усугублять, пусть рассказывает. А рассказы-то его противоречили линии партии, между прочим. Его все время объявляли пьяницей с неустойчивой психикой, но выступать не мешали. Почему? Вопрос.

— Ну, может быть, не хотели связываться с участником Гражданской? — предположил Мельников.

— Это в те годы, когда к стенке ставили большевиков с дореволюционным стажем? — откровенно ухмыльнулся Дружников. — Но это еще цветочки.

— А ягодки? — подтянулся Мельников.

— Ягодки? Извольте. Вы, конечно, слышали о венгерском путче пятьдесят шестого года?

— Ну конечно. Ваш шеф тогда был послом в Венгрии.

— Вот именно, послом, а не нашим шефом! — уточнил Дружников. — И старался контролировать ситуацию. А ситуация была кровавая, право слово. Оказалось, что все, кто мог бы оказаться у власти, в той или иной мере были связаны с оппозицией Москве и Хрущеву или не были авторитетны для венгров. Дело — швах, как быть?

Мельников слушал, впившись