Наталья Андреева - Шутка

Сначала она хотела закричать. Потом прыгнуть в воду. Леня был там, под водой, и ему всего-то надо было глотнуть немного воздуха. Люда знала, что вокруг полно дачников. Она и сама неплохо плавала. Надо только что-то делать. Кричать, нырять, звать на помощь, ведь он тонет всего в нескольких метрах от берега, ему чуть-чуть до того места, где под ногами окажется спасительное дно. И тут она, не поднимаясь с земли, уткнула лицо в колени, ладонями закрыв глаза. Скорчилась и оцепенела. Бога нет.

Лицо ее и руки были мокры от слез, в горле застыл какой-то хрип. Она хватала ртом воздух, будто сама тонула. Прошло всего несколько бесконечно долгих минут.

— Все, теперь, должно быть, все, — пробормотала она несколько раз подряд перед тем, как открыть глаза.

И, только увидев, что на воде, кроме перевернутой лодки, ничего нет, Люда поднялась и, спотыкаясь о корни деревьев, кинулась в ту сторону, где, как она раньше заметила, гуляли люди:

— Помогите! Помогите!

Двоих увидела сразу же, на тропинке, выходящей из леса.

— Что случилось?!

Мужчина тут же побежал к берегу, сбросив куртку, нырнул. А Люда уже кинулась к дачному поселку, и на крик из крайних домов выбежали несколько человек. Вскоре на берегу уже толпилось много людей. Всю эту суету она воспринимала словно сквозь густой туман. Звуки и образы с трудом проникали в Людино сознание.

Его запутавшееся в сетях тело вытащили достаточно быстро. Какой-то человек крикнул, что он врач, и принялся делать Лене искусственное дыхание. Но Люда понимала, что он мертв. Должен быть мертв, потому что все, что могла, она для этого сделала.

— Эх, чуть-чуть бы раньше! — отчаянно сказал стоящий на коленях перед Ленечкиным телом мужчина.

— Надо же, какой молоденький! — сдавленно выдохнула какая-то женщина.

— Это вы с ним были, да? — Люда даже не поняла, кто это ее спросил. — Родственник, знакомый?

— Что?

— Я говорю, жалко парня. Молодой.

— Ты поплачь, милая, — жалостливо вздохнула стоящая рядом старушка.

«Да-да, я плачу. — Люде казалось, что она говорит это вслух. — Все уже позади, и я плачу. Я хотела быть ему матерью. Но я не могу быть матерью. Я не знаю, что это такое. Ни одна мать не поступила бы так. Она бы не дала своему ребенку утонуть. Или утонула бы вместе с ним. А я сидела на берегу и ждала, пока он захлебнется. Ни одна мать этого бы не сделала».

А потом вдруг ей захотелось крикнуть всем этим людям: «Я сделала для него больше, чем мать! Я не дала ему стать негодяем! Я его спасла!»

Тот же человек, назвавшийся врачом, совал ей в рот какую-то большую, пахнущую ментолом таблетку, но она уже не воспринимала происходящее. Все было кончено. Бога нет…

…Валентин позвонил на сотовый следующим вечером. Люда вернулась в Москву, как только были закончены все необходимые формальности с милицией, медициной и властями. Якушев уехал за Лениными родителями, и Люда впервые в жизни обрадовалась его существованию. И вдруг этот вечерний звонок:

— Ты не передумала?

— Нет.

Она вспомнила лицо мужа. В тот момент, когда Леню, словно живого, осторожно несли в дом двое мужчин. И Люда сразу подумала, что никакого поезда в новую жизнь не будет. Вернее, для них это будут разные поезда — для нее и Евгения Якушева. Один из них проследует на тот свет.

— Я хочу тебя увидеть сегодня, — сказала она Валентину. — Сейчас.

— Хорошо. Там же, где в прошлый раз, через сорок минут. Она приехала чуть раньше. Гнала как сумасшедшая, пытаясь сбросить охватившее ее там, на озере, оцепенение. Но скорость не помогла, водители сторонились ее «Тойоты» и крутили пальцем у виска, и Люда вылезла из своей машины у ворот парка в прежнем состоянии. Усталая и безразличная ко всему. Даже ненависть к мужу куда-то исчезла.

Валентин был точен. Когда Люда увидела его, то словно проснулась. Ну да! Это именно тот человек, который ей сейчас нужен! Ему можно рассказать все. С самого начала.

— Валентин, — начала было она после того, как его губы скользнули по ее виску.

— Не надо, — поморщился Валентин. — С таким лицом, как у тебя сейчас, идут на исповедь в церковь. А я не священник.

Как и в прошлый раз, они пошли по аллее, и так же накрапывал мелкий дождик, только листва изменилась — сентябрь уже успел насыпать щедрые горсти золотых и багряных монеток в прежнюю густую зелень.

— Я просто хотела тебе рассказать, что было после того, как я…

— Умерла, да?

— Откуда знаешь?

— Я был на твоих похоронах. Нет, при твоей первой жизни мы не встречались. Кандидат в депутаты Сальников привлек меня к избирательной кампании уже после гибели своей дочери в горах. Чтобы я помог надлежащим образом осветить это в прессе. Через редактора одной солидной газеты. Моего хорошего знакомого, между прочим. Вот и я пришел на это дело взглянуть. На похороны. А неплохо все смотрелось. И на кладбище, и потом, в прессе. Я сам помогал выбирать твою фотографию для памятника. И когда снова увидел твое лицо… Нет, я не сразу вспомнил. Живой человек — это совсем другое. Но все-таки вспомнил. Еще там, на курорте.

— Почему не сказал?

— Ты же сама не захотела слушать. В конце концов, это твое дело, под каким именем жить, с кем жить и как жить. Удивился просто, как это все в жизни повторяется. Сначала твой отец искал киллера, потом ты сама обратилась за тем же. Почему именно вашей семье люди так мешают, а? Что, обязательно надо их убивать?

— Что ты говоришь, Валентин! Какого еще киллера искал мой отец?

— Самого обычного. Черт, смешно как! Киллеры в нашем обществе сейчас — самое обычное дело. Да… Он вдруг узнал, что его любимая жена встречается с первым мужем. Некий доброжелатель передал ему фотографии. А надо сказать, Михаил Федорович был ужасно ревнив. Фотографии-то эти были самые банальные и не слишком откровенные. Ну, стоят они себе на улице, целуются. Любовь у людей, сразу видно. А он захотел этого мужика убить. Не своими руками, разумеется.

— Откуда ты знаешь, что было на этих фотографиях? — хрипло спросила Люда. И Валентин догадался:

— Неужели же это ты их снимала?

— Да. Я.

— Вот так номер! — Он рассмеялся как-то невесело. — Теперь понимаю. Дамочка на бежевых «Жигулях». Я сразу понял, что в парике. Но лица тогда не разглядел.

— Красный «Гольф». У тебя был красный «Гольф».

— Ну да, был. Я быстро сообразил тогда, что у нас с этой дамочкой общие интересы. И, грешным делом, решил ее подставить. — Валентин сделал паузу, а потом спросил: — Ведь он тебя в тот вечер ждал в офисе в девять часов?

— А пришел ты. Но как же так? Почему? Ты же только посредник?

— Да, сейчас только посредник. А тогда твой отец меня крепко за горло взял. Старые дела. Ведь это он мне дал совет, какого рода бизнесом надо заниматься. И поначалу сам с нужными людьми сводил. Так что, Ляля, у нас с тобой в некотором роде один папа. У тебя родной, а у меня крестный. И ты мне вроде как сестра получаешься.

— Я тебе не сестра! Ведь это чудо какое-то, что ни меня, ни Якушева в тюрьму тогда не посадили!

— Якушев, Якушев… Твой муж, да?

— Он приехал чуть раньше меня. И первым нашел и Алексея Александровича, и тот пистолет, что ты предусмотрительно на столе оставил.

— Что ж, чистое было дело. Меня даже ни разу потом не побеспокоили. А ты молодец, раз сумела вывернуться. Я сразу почувствовал в тебе родственную душу. Так что не переживай, Ляля. Ты же меня сегодня не за этим позвала?

— Погоди… Я никак не могу успокоиться. Я всегда думала, что первого мужа моей мачехи убил совсем другой человек!

— Какая теперь разница?

— Но ведь все могло быть по-другому!

— Не могло. Во всяком случае, для меня. Если бы я тогда вдруг вылез из своего красного «Гольфа» и подошел к женщине в бежевых «Жигулях», она никогда не стала бы мне так дорога, как ты. Понимаешь?

— Но почему?

— Потому что я не мог полюбить ту женщину. Мне обязательно надо было встретить эту.

Когда Валентин ее обнял, Люда не выдержала и опустилась вместе с ним на ближайшую скамейку. Ноги подогнулись, так она испугалась вдруг всех этих разом вернувшихся из ее прошлого призраков.

— Значит, это не такая уж глупая история? — спросила она.

— Ты имеешь в виду нашу с тобой любовь? Да уж, глупее не придумаешь. Свела же судьба, а? И кто тебе на этот раз мешает? Не Леня ли?

— Леня утонул, — коротко сказала она.

— Да ты что? — Валентин помолчал немного. — Но это даже к лучшему. Я уж испугался, что мальчишка начал зарываться и ты в нем наконец разобралась. И решила поступить, как всегда, радикально.

— Я хочу, чтобы умер мой муж, — не стала тянуть Люда.

— Ляля, да ты что? — повторил он. — Не проще ли будет развестись?

— Нет. Не проще. Это уже серьезно: или я его, или он меня.

— Что ж, раз так… Тебе решать. Где, когда?