Сергей Донской - В Россию с любовью

Если бы доставленная девушка оказалась не наркоманкой, а балериной, она все равно не вызвала бы у фармацевта Анциферовой каких-либо теплых чувств. Ей, уже почти сорокалетней, длинноногие юные особы нравились с каждым годом все меньше и меньше. Особенно те, которых носят на руках симпатичные мужчины среднего возраста. Пусть даже с разбойничьими замашками.

Напарница завозилась за перегородкой, сонно почмокала и вновь затихла. Немного завидуя ее безмятежности, Анциферова подобрала подходящий ассортимент медикаментов для внутривенных инъекций и возвратилась с ними к пострадавшей.

— Все это стоит денег, и немалых, — сообщила она, раскладывая на полу ампулы. — У нас лекарства за красивые глаза не отпускаются.

Произнеся эти слова, Анциферова поймала себя на мысли, что глаза у посетителя действительно необычные. Не просто светло-серые, а ясные. Одно плохо: из-за этого оттенка от его взгляда веяло ледяным холодом, даже когда мужчина улыбался.

— Я заплачу, — кивнул он. — По тройной цене.

— По тройной не надо. Вы в аптеке, а не в ночном ресторане. — Анциферова, прищурив один глаз, проследила за струйкой раствора, брызнувшей из одноразового шприца. — Для начала простимулируем вашей подружке сердечко, а потом…

— Она мне не подружка, — сказал мужчина.

— Ну, ваши отношения меня абсолютно не касаются, — строго заверила его Анциферова, хотя на самом деле услышать такое признание ей было отчего-то приятно. — Мое дело ввести девочке лекарства и надеяться, что это ей поможет. Хотя… — Застыв со шприцем на изготовку, Анциферова подняла глаза на ночного посетителя. — Послушайте, а вдруг летальный исход? Это что же, мне потом отвечать придется? Я ведь не имею права оказывать медицинскую помощь.

— В первую очередь вы не имеете права отказывать в содействии офицеру ФСБ, находящемуся при исполнении обязанностей, — отчеканил мужчина. Убедившись, что его слова услышаны и приняты к сведению, он обезоруживающе улыбнулся и попросил: — Давайте, родненькая, действуйте. Вся надежда на вас.

— Никакая я вам не родненькая! — строптиво буркнула Анциферова, введя иглу в вену девушки. — Нет у меня родни среди комитетчиков и сроду не было!

Она ворчала до тех пор, пока не сделала все три укола, а сдачу оплатившему медикаменты мужчине отсчитала до копеечки, хотя для этого пришлось позаимствовать мелочь из собственного кошелька. А когда он уходил, неся на руках свою наркоманку, Анциферова, вместо того чтобы сказать ему «до свиданья», захлопнула дверь с таким грохотом, что разбудила свою напарницу.

— Что за шум? — поинтересовалась та, умудрившись вставить в эту короткую фразу целых два зевка.

— Ничего, спи.

— А ты все кроссворды разгадываешь?

— Ага, кроссворды. Ребусы.

Постукивая ручкой по кончикам зубов, Анциферова уставилась в пространство перед собой. Интересно, за каким дьяволом эфэсбэшник купил перед уходом упаковку детского синтомицина в капсулах? Его подопечная и тем более он сам давно вышли из того возраста, когда болеют коклюшем.

Анциферова долго ломала голову над этой загадкой, пока не поймала себя на совершенно посторонней мысли, упорно вертевшейся у нее в мозгу. Собственно, это была даже не мысль, а вопрос, которым по непонятной причине Анциферова задалась в столь поздний час. Соединят ли ее с Громовым, если она завтра позвонит дежурному по ФСБ и соврет, что у нее к майору дело государственной важности?

Женщина отлично знала, что никогда не отважится на такой шаг. Именно это ее и удручало. В ее жизни случалось не так уж много искушений, которым хотелось поддаться без оглядки.

ГЛАВА 15

В ПОДВЕШЕННОМ СОСТОЯНИИ

Дубы и липы, обступившие поляну, казались сгустившимися над землей тучами, а настоящие облака в ночном небе таинственно серебрились, подсвечиваемые луной. Звезды беспрестанно мерцали, наводя на мысль, что перебои напряжения случаются и в небесной канцелярии. Вдали угадывалась алюминиевая кровля ангара или выставочного павильона, а еще дальше, на фоне фиолетового небосклона, чернели очертания исполинского «чертова колеса», на котором в этот поздний час, конечно же, никто не катался. Намечающийся ночной аттракцион касался одного лейтенанта Луцкого, что его совершенно не вдохновляло. Он осторожно потрогал языком ряд верхних зубов и обнаружил, что два передних шатаются и кровоточат. Это было довольно странно. Он помнил, как нанес противнику удар ногой, а вот порядок дальнейших событий восстанавливаться в мозгу упорно не желал. Когда и каким образом он сам пропустил ответный удар? Что произошло после этого? Где он находится теперь? Почему-то ему представлялось, что нелегкая занесла его в Измайловский парк культуры и отдыха, хотя полной уверенности в этом не было. И разве могла рекогносцировка на местности хоть чем-то помочь лейтенанту Луцкому в его незавидном положении?

Ужасно хотелось обхватить голову руками и застонать, а еще лучше — от души выругаться. Но и первое, и второе было невозможно. Запястья сидящего на траве лейтенанта были связаны за спиной, а рот его был заткнут провонявшей бензином тряпкой. Не очень-то посокрушаешься.

— Что, худо вам? — поинтересовался мужчина, появившийся из-за спины Луцкого.

Тот с ненавистью взглянул на него и промолчал, стискивая зубами кляп. Вежливое обращение на «вы» не вселяло в лейтенанта никаких надежд и иллюзий. Надо было пристрелить любопытного майора еще в магазине, тогда бы он не здесь теперь скалился, а где-нибудь в морге. Как же его зовут? Перед поездкой на квартиру Северцевых лейтенанту была названа фамилия этого человека, но припомнить ее никак не удавалось.

— Я Громов, — подсказал мужчина, хотя никто его об этом не просил. — А вы, если верить вашим документам, Михаил Евгеньевич Луцкой, лейтенант особого отдела при штабе Московского военного округа. Так?

Можно было, например, утвердительно кивнуть. Или отрицательно покачать головой. Пленник предпочел хмыкнуть и высокомерно вскинуть подбородок.

— Вот как! — обрадовался Громов. — В героя есть желание поиграть? Отлично. Все уже готово.

Лейтенанту сделалось вдруг тревожно и неуютно. Потому что, приглядевшись, начал он понимать, что путы на ногах его не абы как наложены, а со смыслом, и смысл тот ничего хорошего ему не сулит.

Обе ноги его, раскинутые в стороны, были привязаны к грубо вытесанным кольям, загнанным в землю. Но это полбеды. Дело в том, что к тем же кольям крепились верхушки двух согнутых в три погибели березок. Лейтенанта удручало не столько то, что импровизированные веревки были нарезаны из его собственных штанов, сколько ближайшие перспективы. Стоит Громову выдернуть колья из земли, и гибкие деревца придется удерживать с помощью ног. Долго ли может продолжаться этот акробатический номер? И возможен ли он вообще?

Громов, наблюдавший за сменой выражения лица пленника, пришел ему на помощь с разъяснениями.

— В Анголе, — сказал он, — для подобных забав используется гораздо более гибкое дерево, которое называется на местном наречии нгвари. Когда-то оно шло исключительно на изготовление луков, но времена, как вы понимаете, лейтенант, изменились. Вы вот с боевыми товарищами даже по столице нашей родины запросто с автоматом разъезжаете, а теперь представьте себе, что творится в диких джунглях на краю света! Там и базукой нынче никого не удивишь.

Луцкому никакого дела не было до далеких африканских джунглей. Он-то находился в московском парке, где не нгвари произрастают, а обычные березки. Вот от них-то он и не мог оторвать взгляда. От них и от кольев, которые заставляли их клониться к земле. Неужели это примитивное дикарское приспособление действительно таит в себе смертельную угрозу?

Проклятый Громов опять прочитал его мысли и доверительно сообщил:

— Такой варварский способ казни, конечно, гуманным не назовешь. Но что есть гуманность, лейтенант? Вы ведь не станете утверждать, что убивать пожилую женщину выстрелами в упор более милосердно, м-м?

Луцкой заглянул в устремленные на него глаза и поспешно отвел взгляд. Ему показалось, что они сверкают тем же холодным блеском, что и звезды. Когда на тебя глядят таким образом, легко вообразить себя жалкой козявкой, изучаемой под микроскопом. Изучаемой с полным равнодушием, потому что участь ее давно предрешена и никого, по большому счету, не волнует.

— Ну вот, возражений, как я вижу, не предвидится. — Громов поставил подошву на колышек и рассеянно пошатал его, как бы пробуя на прочность. — Теперь о вашей дальнейшей судьбе, Михаил Евгеньевич… — Он помолчал, прикуривая сигарету. — Если я приведу свой собственный приговор в исполнение, то завтра на этом самом месте будет обнаружено сразу два лейтенанта. Один там, — Громов повернулся влево, — другой там. — Он указал тлеющей сигаретой направо. — Линия разрыва намечена самой природой, так что половинки будут примерно равные.