Головоломка для практикантки - Николай Иванович Леонов

Итак, ближе к утру прибыли к месту нахождения яхты. Живописный район, небольшая бухта, где, скорее всего, преступники не планировали встретить засаду. Волновал вопрос: почему не смогли пересечь границу до сих пор, чего ждали, – все это предстояло выяснить, если, конечно, на яхте кто-то есть. Патруль, дежуривший целую ночь неподалеку, не приметил ничего необычного. На сушу никто не выходил, и каких-либо признаков жизни на судне не наблюдалось.

Ребята из опергруппы окружили объект и приступили к штурму. Лев Иванович был в числе первых, кто рвался узнать, есть кто-либо на яхте или нет. Как только Аня услышала знакомые фразы «лежать», «лицом в пол», «руки за спину», сразу стало ясно, «Доминика» оказалась с пассажиром.

– Лев Иванович, да он бухой. Пьянющий вусмерть, – сообщил Левашов Гурову, застегивая наручники на запястьях мужчины.

– Вижу и чувствую по запаху. А бутылок сколько, ты погляди! Да он тут неделю уже, наверное, квасит, раз столько тары. Вот повезло… В запой ушел, не успел срулить к туркам.

– Коньяк дорогой, виски, ром… Красиво живешь, дядя, – продолжая рассматривать пустые бутылки, обратился Левашов к задержанному.

– Не жалуюсь, – нечленораздельно пробормотал в ответ человек, прижатый щекой к палубе.

– А что с ним делать, Лев Иванович?

– Будем здесь пока осматриваться. Яхту нужно тщательно проверить, каждый уголок на ней, каждую щель. А этот пускай здесь на диванчике полежит и проспится. Придет время, все расскажет.

Спустя два часа яхта была обследована. Ничего из того, что так интересовало Гурова, найдено не было, и это не на шутку разозлило и одновременно испугало полковника. Хотелось, конечно, чтобы все было ясно и понятно, но так бывает только в кино. Предстояла длительная беседа с подозреваемым. Борода и помятый внешний вид, мутные глаза все же не могли не выдать в нем того человека, которого все искали. Это точно был Мономах.

Глава 36

– Ну, что, Вайцеховский, проспался, пришел в себя? Караулим тебя, как королевскую особу, уже пять часов. Плохо тебе? А зачем пил столько? Выглядишь ужасно, конечно.

– Пить, – едва слышно попросил задержанный.

– Будет тебе пить. Ребята, налейте ему водички, пусть освежится.

Валентин залпом выпил три стакана воды и начал осматривать то, что находилось вокруг него.

– Это все я?

– Ну, не мы же!

– А что вы тут делаете? А что собственно, – начал было возмущаться Вайцеховский и приподниматься с дивана, но тут подошел Левашов и одним движением руки посадил его на прежнее место, тем самым дав понять, что вопросы сейчас задавать будет не он.

Гуров расчистил себе место за столом, раскрыл свою папку с документами и одарил Вайцеховского таким взглядом, от которого пробегал мороз по коже. А как еще можно было смотреть на человека, который даже собственную дочь готов лишить счастья ради собственной выгоды.

– Что, Валентин Юрьевич, имеете представление, по какому поводу мы здесь все собрались?

– Ни малейшего, – надменно буркнул Вайцеховский.

– Плохо. В таком случае разговор будет долгим и не очень приятным.

Вайцеховский, конечно же, все понимал, несмотря на свое коматозное состояние. Он смотрел на Гурова изучающе, пытаясь понять, что знает полковник, в каких границах, а чего не знает. Вот только выведать это можно было лишь методом проб и ошибок, нужно было задать кучу вопросов, а это могло еще больше разозлить незваных гостей.

– Вы, Валентин Юрьевич, подозреваетесь в совершении особо тяжкого преступления в составе группы, где выступили в качестве организатора убийства, и даже не одного. Обо всех ваших злодеяниях нам стало известно доподлинно, и отпираться вам не имеет смысла. Есть человек, который раскрыл вас как заказчика и организатора убийства Фельцман Татьяны Николаевны. Нет сомнений в том, что у вас хранятся похищенные драгоценности на баснословную денежную сумму, которые, как я полагаю, вы планировали вывезти на этом суденышке в Турцию.

– Какая чушь! Это возмутительно! Вы ответите за свои слова. Я уважаемый человек, в моих кругах не принято даже общаться подобным тоном. Единственное, в чем я виноват, – в том, что беспробудно пил несколько дней. Имею грех, даю слабину два раза в год. Тем более когда есть такой ужасный повод. У меня погибла теща! Какие-то мерзавцы лишили ее жизни, у меня траур.

– Хватит ломать комедию. Настолько сильный траур, что даже на похороны явиться не соизволил.

– Да. Я не был на похоронах, не был. Ну и что? Какое это дает основание думать, что кровь моей тещи на моих руках?

– А я и не говорю, что на ваших. Формально да, ее убил другой человек, а фактически вы к этому приложили немало усилий. Грустно, Вайцеховский, грустно, когда ради побрякушек лишаешь собственную дочь последних родственников.

Валентин не реагировал на слова полковника. Жалости в нем не было ни на грамм, только желание выкрутиться, вывернуться. Но и на таких персонажей у Гурова имелись свои рычаги давления. С такими вести себя нужно жестко, бесцеремонно, чтобы они поняли, к кому попали и что впереди ждет несладкая жизнь.

– Не слышу раскаяния. Уже пора понять, что есть все доказательства и открыта дорога на зону. А, Мономах?

– Кто? – протяжно спросил Вайцеховский, выдержав паузу, и посмотрел на Гурова широкими от испуга глазами.

– Да-да, и ваша кличка нам тоже известна. Нам все известно, кроме того, где сейчас находится награбленное. И о нем вы нам сейчас расскажете, Вайцеховский. То, что мы провели визуальный осмотр яхты – еще ни о чем не говорит. Сейчас наши ребята отбуксируют ее на мель и вскроют до основания, переберут до каждого винтика. Я почему-то уверен, что драгоценности Фельцман именно здесь, рядом. А вы за свою несговорчивость будете отправлены в тот изолятор, где сидят ушлые матерые парни, они расскажут о своей арестантской жизни, поделятся впечатлениями, чифирем угостят, может быть, или чем-то другим. Как вам такая перспектива, Мономах? Они любят сбивать спесь с «царских особ».

– Вы что, мне угрожаете?

– Ни в коем случае. Просто рассказываю о новых горизонтах вашей жизни. Это не сказки, это суровая реальность.

Мономах ранее не был судим, по крайне мере, в общей базе информации о нем не нашлось, а потому такая дикая перспектива его, безусловно, пугала. Он был наслышан о том, какие суровые законы царят в стенах казенного дома, и такого будущего для себя не хотел. Гуров понимал это. Одно дело – Липатов: зубастый, видавший многое на своем веку, такой найдет себе место даже среди самой несносной компании. И другое дело – Мономах: заслуживший к себе уважение среди братков на воле, но не бывавший в местах