Андрис Колбергс - Вдова в январе

Женщина ждала и так хотела, чтобы он вспомнил все детали на плане, а теперь, когда это случилось, ей показалось, что он что-то предал. И с каждым словом предает вновь и вновь. Что именно предает - этого она не знала, но что-то большое, высокое, такое, о чем она втайне мечтала и ради чего готова была на жертву. И предает так, что прощение уже невозможно. Предает надежду. Предает тот мир, который сам в ее глазах олицетворял и представлял в этом логове.

Предавал мир, из которого она так давно ушла и на простоту которого сначала смотрела с презрением, так как, казалось ей, она нашла лучший. Она стремилась на сцену, но в спешке проскочила мимо нее и очутилась за кулисами, где тесно, пыль, где воздух душный и света мало. Даже увешанная самыми настоящими драгоценностями, она в последнее время чувствовала себя лишь придатком к бутафории и раскрашенным клеевой краской кулисам.

Энтузиазм в голосе Лиекниса ее потряс - она уже опять не видела выхода. Он лишал смысла ее продуманные, героические действия и делал их смешными. Он, чье появление было возвращением утраченного!

- Здесь сидит старик охранник, - показал Лиекнис на плане. - Я не знаю, как вы с ним управитесь, но у меня есть такое предложение... Или перехватить его по дороге, когда он пойдет в уборную, или за водой для чая, или позвонить... У него на столе есть телефон, я скажу номер... Можно несколько раз позвонить, но не говорить... Пусть думает, что где-то не соединяется... И сразу же после этого позвонить по другому телефону, который за углом коридора. Он встанет и пойдет, понимая, что звонят ему.

- А если не пойдет?

- Почему не пойдет?

- А если не пойдет? - мрачно повторил старший. - Надо отсоединить и ту сигнализацию, которая находится у него под столом.

- Это невозможно. - Инженер в отчаянии схватился за голову. - Не будете же вы долбить бетон у самых его ног?

Внимание всех приковано к плану. Теперь можно незаметно исчезнуть, спуститься к трассе, но что-то не хочется.

- В стене? - спросил шеф.

- Стена в два кирпича, а провод идет в середине... Начнете долбить, а вдруг обломки посыплются прямо на крышу будки начальника охраны?

- Надо! - взревел парень. - Думай, времени у тебя осталось мало! Для пущей угрозы он выхватил из кармана пистолет. Жест был настолько выразителен, что не поверить ему было невозможно, - у Лиекниса задергалось лицо.

- Нельзя... Никак нельзя... - забормотал он.

Женщина смотрела на остывающие угли. Она ждала только одного - хоть бы скорее все кончилось. Внутри у нее кто-то хохотал над ней отчаянно и страшно: "И ты еще боялась, что не сможешь рассказать ему все о себе достаточно приличными словами... Этому?"

Преступники смотрели на Лиекниса и молчали.

- Пусть дама выйдет! - решился инженер.

- Ничего, у нее нервы крепкие!

- Как вам угодно. Сами будете виноваты... Как угодно... За углом есть распределительный щит... Если не сможете придумать ничего лучше... Надо взять с собой кабель, концы оголить... Смерть наступит моментально, без боли... Если сами ничего не придумаете...

Предложение Лиекниса застало бандитов врасплох, но инженер их растерянность понял превратно:

- Такой грязный старик... Вечно жрет кильку... Стакан в автомате с газированной водой потом воняет за версту...

"Убийство!" До женщины наконец доходит суть разговора, но она отказывается верить. Отказывается упорно, отчаянно, хотя Лиекнис с инженерской точностью продолжает говорить о необходимой длине кабеля и других деталях страшного плана.

"Ты становишься убийцей! Замолчи!"

Надо что-то предпринимать. Надо что-то предпринять сейчас же.

Женщина встает и делает несколько шагов в сторону Гвидо. С детским удивлением смотрит ему в лицо, будто хочет убедиться, что все здесь происходит наяву.

"Замолчи же! Хочешь, я упаду перед тобой на колени, только замолчи!"

Ей необходимо на что-то опереться, иначе она упадет, и ее рука находит плечо парня в сером свитере, и она прячется за его спиной.

Но слова продолжают преследовать.

Слова ее колят и рвут.

Слова жгут.

Слова принимают реальный, убийственный облик и наезжают на нее гусеницами.

- Электрический стул... Две тысячи вольт... Самый гуманный вид... В двадцати четырех штатах и на Гавайских островах. - Она уже видит только движения губ инженера, предложения ломаются на части. - Конденсаторы... Трансформатор... Сухая кожа имеет большое сопротивление... В конце проводов следует припаять острие иголки... Я запах кильки не могу переносить с детства...

Женщина берет со стола пистолет и стреляет инженеру Лиекнису в грудь. Она совсем не хочет его убивать, просто надо заставить его замолчать. Остановить поток предательских слов, которые рушатся на нее.

- Стерва! - вскричал парень, вскочив. И сделал это так резко, что женщина была отброшена к двери, но пистолет остался у нее в руке.

"Пустим милицию по следам инженера, - промелькнуло в голове шефа. Пока его ищут, к остальным внимание не будет приковано..."

"А уж ты, милый, у меня в неоплатном долгу!"

Парень повалился на стол, не успев повернуться к ней лицом. Пуля угодила точно, рука не дрогнула.

Немного замешкалась с патронником, в котором было еще две пули и которые надо было повернуть к двум стволам. Если бы старший не сидел, привалясь к шкафу, он бы убежал.

"А может, его не надо? Все равно... Четвертую пулю в себя... Четвертую пулю уже в себя..."

Лыжный поезд проснулся довольно поздно.

Тяжелые, темные, недвижные ели только еще ждали утреннего ветра, как ждут его беспомощные барки и бриги с истосковавшимися по ветру парусами, но снежинки, зацепившиеся в мелких веточках осины, уже сверкали в солнечных лучах, снежный покров слепил голубоватой белизной, и местные мальчишки уже который раз мчались на санях, на которых возят бревна. Вспыхивающие пылинки сухого снега неслись за ними, как сноп искр, мальчишки весело кричали и махали руками, а перед кустарником скатывались и падали в мягкий сугроб, как в пуховую перину. Потом маленькие снеговики отыскивали среди старых, почтенных ветел и болотных березок свои санки и вновь тащили их на гору.

Сначала из зеленых вагонов, точно десантники, вылетели полуголые мужчины и парни, смехом и криками отпугивая мороз, - они обтирались снегом и делали зарядку. Вернувшись в купе, они уже не дали спать остальным, и вскоре весь перрон заполнился людьми.

У кого-то оказался бинокль, и он переходил из рук в руки, потому что каждый хотел взглянуть на склонившиеся ветлы и огромные дубы, которые позировали, точно атлеты перед фотографом, демонстрируя свою мускулатуру, или разглядеть что-нибудь необычное среди белой, ровной пелены, которая тянулась за рельсами и в дымке сливалась с горизонтом.

- Я что-то вижу... Только понять не могу...

- Разрешите мне... - Начальник поезда протянул руку. - Где? Ничего особенного я не...

- Правее... Там, где заросли рогоза...

Взгляд начальника быстро скользнул по снегу и по острой осоке, пучками торчащей из него.

Он увидел темноволосую женщину в желтой спортивной куртке. Она, выбиваясь из сил, брела по колено в снегу, оставляя за собой глубокую, неровную борозду, ранящую белую, тихую гладь. В ее совершенно автоматических движениях было что-то безнадежное, отрешенное. Шла она, подавшись вперед, и начальник поезда видел, что руки у нее голые и обмерзшие, губы стиснуты, глаза закрыты.

- Ничего особенного, - сказал он и вернул бинокль. - Какая-то женщина...

Потом, уже поднявшись в вагон, он подумал, что все же есть что-то особенное, если бредут по глубокому снегу, а не по дороге, но тут же решил, что, очевидно, так ей ближе...