Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

— А тебе подавай прямую линию жизни? — печально спросила Гера. — Если друг — так настоящий, если семья — так незыблемая ячейка общества? В жизни не всегда так, как на плакатах.

— Не так у тех, кто не очень этого хочет, — Алексей сказал, но сам был не очень уверен, что это на сто процентов верно.

— Мне жаль папу, — тихо сказала Гера. — Больные на него молятся, ты знаешь, что только они не предпринимают для того, чтобы оперировал именно он! Когда в клинику приходит профессор Синеокий, там даже климат другим становится. «Профессор сказал…», «Разве вы не слышали, профессор просил…» А дома он вдруг сникает, становится безразличным, отстраняется от всего. Я видела, ты заметил пустые бутылки в кладовке на даче. Заметил ведь?

— Заметил, — признался Алексей.

— Это мама, Тэдди и их приятели развлекались. Ты думаешь, почему я так хотела, чтобы именно сегодня ты у нас побывал?

— В самом деле, почему?

— У меня с мамашей состоялся крупный разговор, в результате которого я запретила ей и ее друзьям появляться на моей даче, — слово «моей» Гера выделила резко, отрывисто.

— Как ты объяснила свой запрет? — поинтересовался Алексей.

Гера временами поражала его неожиданными своими решениями и твердостью, с которой добивалась их осуществления. Бывают же такие внешне «неприспособленные» к жизни девицы, оказывающиеся посильнее иных мужиков.

— Пока, до покупки кооперативной квартиры, жить там будем мы с тобой, — ответила хладнокровно Гера.

Алексей от изумления потерял дар речи.

— Ну что же ты молчишь, словно новость эта застряла у тебя в горле? — как ни в чем не бывало, обычным своим ироническим тоном поинтересовалась Гера.

— Может, ты сообщишь и то, когда мы поженимся? — Алексей попытался все обернуть в шутку, впрочем, ничего другого ему и не оставалось делать.

— Когда ты этого захочешь, — просто ответила Гера. — И не волнуйся, я тебя торопить не буду. — Она добавила рассудительно: — Я собираюсь выходить замуж на всю жизнь, а не на срок. Кажется, так называют количество лет, определенное судом.

— Герочка, ну что ты несешь, — взмолился Алексей. Ему казалось, что Гера разыгрывает сценку из сочиненного ею спектакля.

— Хорошо, оставим пока эту тему, — сжалилась Гера над Алексеем. — Хочу, только сказать еще: не сомневайся, я буду верной и хорошей женой. Все. Точка. Приема нет.

Они стояли у невысокого столика с закусками, к ним не подходили, может быть, не хотели мешать беседе или просто здесь каждый был занят собой, своими партнерами по этой гостиной, где было душновато, хотя и очень просторно. Алексей рад был этому, он не представлял, о чем говорить с людьми, ему совершенно незнакомыми. Он вспомнил поездку за рубеж, там тоже порою возникало такое чувство, когда их приглашали на вечер в какое-нибудь «общество», где интерес к ним был праздный, неискренний, так, дань моде на экзотику. Алексей одернул себя: конечно же, он не прав, здесь собрались разные люди, кто-то пришел случайно, как он сам, других заманили заезжей знаменитостью-музыкантом, а третьи…

— Видишь вон ту девицу? — Гера еле приметно указала на девушку, непринужденно устроившуюся с фужером шампанского в мягком угловатом кресле под торшером. — Ей девятнадцать, ее мужу — шестьдесят, она занята только собой — массажистка, косметички, портнихи, — он руководит районной плодоовощной базой… На сколько рубликов сгниет на базе капуста, на такую сумму и бриллиантик засверкает у прелестной Эльвирочки…

— Как просто! — неподдельно изумился Алексей.

— А зачем усложнять? Вот если бы я выпрыгнула замуж за Теодора — тоже засверкала бы драгоценным светом.

Она зябко передернула плечиками. Алексей в растерянности молчал.

К ним через гостиную, ловко лавируя среди гостей, приближался Теодор Петрович. Он нес поднос с тремя фужерами и бутылкой шампанского.

— Предлагаю испробовать этот нектар за нашу будущую дружбу! — провозгласил Теодор Петрович.

Гера бросила на него равнодушный взгляд.

— Что ты имеешь в виду, Тэдди?

— Так, вообще… — у Теодора Петровича были лучезарная улыбка и такое же настроение.

Гера чуть приметно завелась, она вызывающе сообщила:

— Алексей — член общества трезвости.

— В самом деле? — восхитился Теодор Петрович. — Как интересно! Вас заставили? — невинным голосом спросил он Алексея.

Гера не дала Алексею ответить:

— И кроме того, Тэдди, по-моему, ты не до конца усвоил, что Алеша мой жених. Это означает, что за тебя я замуж не выйду, по субботам не буду летать с тобой в Сочи или на Рижское взморье. Но самую важную информацию ты, наверное, уже выделил: людям той профессии, которая у Алеши, лучше не рассматривать тебя с близкого расстояния.

— Гера, не груби, пожалуйста, — неловко сказал Алексей.

К удивлению Алексея, Теодор Петрович отреагировал на этот ее выпад совершенно спокойно, даже благодушно.

— Я подожду, — проговорил он, — пока ветер не переменится и не наполнит паруса моей судьбы. А почему вы не в форме? — спокойненько спросил Теодор Петрович. — Вам мундир, очевидно, к лицу… Или вы его надеваете, когда приходите за такими, как я?

Он явно рассчитывался с Герой за язвительный намек.

Алексей не владел искусством интеллигентного хамства, он лишь удивился той желчи, которая почувствовалась в словах Теодора Петровича.

— Хозяйственными преступлениями, хищениями и другими подобными делами занимаются сотрудники из БХСС, — растягивая слова от возмущения, ответил он.

Получилось прямолинейно, но ведь он сам напросился, этот Тэдди, Теодор Петрович.

— Будем надеяться, что это меня никогда не коснется, — серьезно сказал Теодор Петрович. — Если вообще произойдет… Не сверлите меня взглядом, молодой человек, это была всего лишь шутка. Перед законом мы с Алевтиной Васильевной чисты, хоть под микроскоп. К вашему сведению, наш универмаг уже пятый год удерживает переходящее Красное знамя.

«Мы с Алевтиной Васильевной…» — подчеркнул Теодор Петрович, явно намекая, что в интересах Алексея впредь беречь репутацию будущей тещи.

— Не сомневаюсь в ваших производственных успехах, — заставил себя любезным тоном ответить Алексей.

— Пойдем ко мне, — предложила Гера. — Что-то голова разболелась. — Не ожидая согласия, она резко повернулась и пошла по длинному коридору, в самом конце которого находилась ее комната. На удивление, она обставлена была скромно: диван-кровать, письменный стол, шкафы для книг и одежды, гитара на стене.

— Моя обитель. Располагайся, я сейчас принесу сюда кофе.

Алексей осмотрелся. На книжных полках томики воспоминаний современников и известных писателей прошлого соседствовали со стихами Ахматовой, Цветаевой, Ахмадулиной, Друниной, с романами Бондарева, Окуджавы, Хемингуэя, Ремарка, Фолкнера. Одна стена задрапирована была черным бархатом, и на его фоне резко выделялась прекрасная копия иконы «Спас Нерукотворный» — запавшие глаза Христа, казалось, предупреждали о бренности и скоротечности бытия.

— Вот так я и живу, — Гера взглянула на Алексея, словно бы упрашивая не судить ее слишком строго.

— Грешишь и каешься? — попытался он пошутить.

— Грешат другие. А я… маюсь и каюсь.

— Слушай, Гера, давай поговорим начистоту, откровенно, как товарищ с товарищем…

— Как брат с сестрой, — продолжала насмешливо Гера, — и еще как давние друзья, сотоварищи по общему делу.

— Ладно тебе, — не принял ее тона Алексей. — Лучше скажи, зачем все эти штучки — выдавать меня за своего жениха, дразнить мамашу и этого делового Тэдди, всерьез разыгрывать сценки из житейской драмы под названием «Женитьба»?

Гера быстро взглянула на Алексея, провела ладонью по глазам, словно отстраняя что-то, видимое ей одной, ответила:

— Ничего-то ты не понял. Я и в самом деле хочу за тебя замуж, сыщик.

— Опять двадцать пять! — в сердцах воскликнул Алексей. — Есть вещи, которыми не шутят. Ты бы меня хоть спросила, хочу я на тебе жениться или нет.

— Зачем спрашивать, если ты сам на каждом шагу буквально стонешь: «Не хочу!» Но решающего значения, как говорят в докладах, это не имеет, — сказала она странным, тихим голосом и замерла, ожидая, что ответит Алексей.

— Вот как? Плясали — веселились, пришло время — прослезились?

— Ладно, не волнуйся, — все тем же странным своим тоном продолжала Гера, — силой я тебя за себя не потащу. Придет время — сам в мужья мне запросишься. Пей кофе, будущий супруг, стынет ведь.

Она подошла к окну, отодвинула тяжелую штору. Было уже поздно, улица пустынно притихла под бледным светом фонарей.

— Иногда я надеюсь: вот отец уйдет к той, без которой не может, и не возвратится больше домой. И тогда уйду я.

— Ты так не любишь свою мать?

— Люблю — не люблю. Не те слова. Больно мне очень вот здесь, — она указала на сердце.