Виктор Доценко - Биография отца Бешеного

Когда я приехал в Берлин, Хильтрауд меня не встретила потому, что мое письмо к ней с точной датой моего прибытия, где-то задержалось. Я дозвонился в Нойштадт-Глеве с вокзала, и Хильтрауд пообещала приехать за мной через несколько дней.

По ее совету я обратился в Красный Крест, куда позвонил ее отец, и в связи с малым количеством наличности меня определили в бесплатный пансионат Красного Креста. Этот пансионат представлял собой небольшой домик, похожий на Дом колхозника в СССР. Огромное помещение было сплошь заставлено кроватями. Из жизни в этом пансионате запомнилось только одна шокирующая деталь: ровно в шесть утра, когда, как говорится, самый хрупкий сон, раздавался мерзкий пронзительный женский голос, способный, наверное, разбудить и мертвеца:

- Штейт ауф!

Догадаться, что от нас хотят, было нетрудно: подъем!

Все вскакивали словно ошпаренные, быстро выпивали бесплатную чашку кофе с булочкой и уматывали оттуда до восьми вечера. Я выдержал эту "благотворительность" только два дня. Помог случай: бесцельно бродя по городу, я случайно познакомился с группой американских студентов, которые приехали в Германию как туристы. Вот когда я понял, что мои познания в английском языке настолько невелики, что было стыдно. Правда, нам все-таки удавалось понимать друг друга.

Мы легко сблизились, особенно с парнем по имени Мартин. Может, потому, что он тоже занимался спортом: играл за университетскую команду в бейсбол, тоже любил волочиться за слабым полом и тоже был далек от образа пай-мальчика. Когда они услышали от меня "душещипательную" историю, как я оказался в чужом, да еще заграничном городе, то единодушно приняли меня под свое покровительство. С момента нашей встречи и до самого расставания американцы кормили меня, поили, водили по всем достопримечательным местам и везде за меня платили.

Так продолжалось три дня, и вдруг Мартин оповещает меня о том, что они собираются на пару-тройку дней на экскурсию в Западную Германию. Увидев мое искреннее огорчение, он хлопнул меня по плечу и предложил поехать с ними. С большим трудом мне удалось объяснить, что для меня, советского студента, это совершенно невозможно.

- Кэй Джи Би? - догадливо предложил он.

Я молча кивнул в знак согласия. Тут он обещает мне реальный шанс оставить КГБ с носом.

Сейчас, вспоминая ту авантюру, понимаю, какой опасности подвергал не только свою судьбу, но, возможно, и жизнь. Я уж не говорю о какой-либо случайности, к примеру, если бы кто-то из них был связан со спецслужбами? Не хочу и думать, что бы меня ожидало...

Но тогда придуманный Мартином план выглядел настолько безупречным, что я раздумывал не очень долго.

План был прост до тошноты. Дело в том, что у американцев была коллективная виза: обыкновенный лист с водяными знаками и печатями, на котором были написаны их фамилии. Случилось так, что один из группы приболел и не мог поехать. Конечно, они могли обойтись и без него, но тогда пришлось бы идти в посольство, получать там дополнительный документ и прочее. Так что в каком-то смысле я тоже оказался им нужен. Мое беспокойство по поводу познаний в английском Мартин снял еще проще: на границе я должен изображать немого, а все остальное он брал на себя.

Не знаю, как только я выдержал и не выдал себя, когда мы подошли к контрольно-пропускному пункту. Казалось, все вокруг, особенно офицер-пограничник, слышат, как громко бьется мое сердце. Но все мои страхи оказались напрасными. Все произошло столь просто, что мне стало даже обидно. Выяснив, что перед ним американская группа, офицер заглянул в их общий документ, в буквальном смысле пересчитал нас по головам и безразлично кивнул: все в порядке.

Если я был удивлен Восточным Берлином, то, попав в Западный Берлин, а заодно побывав и в Ганновере, думаю, что как открыл рот, зайдя за берлинскую стену, так и не закрывал его до возвращения назад. Глупо сегодня перечислять, что я видел в магазинах, как там питался, какими сувенирами и подарками снабдили меня эти симпатичные и щедрые американцы: сейчас этим вряд ли кого-то удивишь. Но я-то пишу о 1965 годе...

Самым острым моим впечатлением было посещение ночного клуба, где я впервые увидел настоящий стриптиз. Почему-то и тогда и сейчас я уверен, что стриптизерша вряд ли была немкой: скорее всего француженка.

Еще проще было вернуться в Восточный Берлин: нас даже не считали. Скользнув по документу безразличным взглядом, офицер с восточной стороны устало махнул рукой: проходите.

Сердечно поблагодарив за все своих американских приятелей, я отправился в пансионат Красного Креста: по моим подсчетам, Хильтрауд должна была приехать на следующий день, но меня вновь ожидал сюрприз. Оказывается, она приехала накануне вечером и подняла на ноги всю полицию Восточного Берлина, испугавшись, что я пропал.

Придумав историю про то, как заблудился, я успокоил Хильтрауд, и мы решили отправиться в путь на следующий день: Хильтрауд желала показать мне город и купить какие-то подарки. Однако нам не удалось уехать и на следующий день.

В одном из кафетериев, куда мы зашли пообедать, нас обокрали. Хильтрауд пошла в туалет помыть руки, а я остался за столом. Свою сумочку она повесила на стул. А по возвращении сразу заметила, что ее сумочка раскрыта и кошелька нет, а в нем были все деньги - около трех тысяч марок. Она не стала плакать, а тут же вызвала полицию и принялась расспрашивать, помню ли я, кто подходил к столику или проходил мимо.

К счастью, я действительно запомнил пару, которая подходила к столику, и девушка что-то у меня спрашивала, а когда ответил, что не понимаю по-немецки в то время это была единственная фраза, которую я выучил, они почему-то сразу направились к выходу. У меня отличная зрительная память, и я очень подробно описал обоих. Потом нас отвезли в участок, где мне пришлось просмотреть большое количество фотоальбомов.

Мой труд оказался не напрасным: я узнал мужчину, который неоднократно был судим за подобные преступления. Через два дня его задержали, и Хильтруде возвратили не только все деньги, которые были заявлены Хильтрауд, но и в знак поощрения за точное описание преступников меня наградил сам комиссар полиции одной тысячей марок. Потом Хильтрауд писала мне, что случайно наткнулась на газетную заметку, где сообщалось о той краже и о "феноменальной" памяти русского студента из Москвы, который помог обезвредить "группу преступников"...

Во время моих хождений по берлинским магазинам я познакомился с симпатичной продавщицей, которую звали Соней. Она довольно сносно говорила по-русски, и мы очень мило провели один вечер. Собственно, ничего особенного не было - танцы-шманцы-обжиманцы и страстные поцелуи. Мы так друг другу понравились, что обменялись координатами. Совершись что-то большее, мы вряд ли продолжили бы общение, но, к нашему обоюдному в то время сожалению, Соня уезжала на следующий день к родителям. В Берлине она училась в университете на филологическом факультете, и вторым языком у нее был русский. А в магазине она подрабатывала на карманные расходы.

Мы расстались безо всякой надежды, по крайней мере с моей стороны, что наши дороги когда-нибудь пересекутся. Кто мог тогда подумать, что это знакомство принесет нам не только приятные мгновения, но даже и некоторые неприятности. Я, конечно же, был очень удивлен, когда, вернувшись в Москву, обнаружил четыре письма от Сони: она принялась писать мне едва ли не на следующий день после нашего расставания. Завязалась переписка: на три ее письма я отвечал одним. Не потому, что не хотел, а потому, что не было свободного времени.

Примерно года через три Соня приезжает в Москву на целый месяц на стажировку в МГУ. И Соня и я были очень заняты учебой, но несколько ночей мы вместе все-таки провели вместе. Это были очень страстные и жаркие ночи, которые мне вспоминались с нежностью до тех пор, пока однажды я не получил от нее письмо, в котором Соня сообщала, что беременна от меня и делать аборт не собирается. Завершалось послание прямым вопросом: что я намерен предпринять?

К письму Сони было приложено письмо ее отца, директора школы. Тон его был довольно сдержанным, но в нем явно прочитывалась надежда, что я, как истинный джентльмен, приеду в Германию, женюсь на его дочери и постараюсь обеспечить ее и будущего ребенка всем необходимым...

Как вы понимаете, в том возрасте и при том моем "благосостоянии" заводить детей я был совсем не готов. Как мне поступить? Я не знал, а потому решил обратиться к юристу. Но в моем деле нужен был юрист-международник, но откуда я знал, что почти все они тесно связаны с КГБ? "Юрист" провел со мной очень тонкую психологическую игру: сначала запугал, потом погладил по головке, а потом заставил меня делать то, что он скажет.

Короче говоря, он задумал "потянуть время", рассчитывая, вероятно, на то, что немецкое законодательство похоже на советское и рано или поздно дело постепенно утонет в вечной волоките. Не тут-то было! Сначала он заставил меня подвергнуть сомнению свое отцовство, и действительно, прошло несколько месяцев, а никакой реакции из Германии не последовало. Но вдруг меня вызывают в Московский город-ской суд, где судья по поручению Верховного суда ГДР задает мне вопросы, ответы на которые заносятся в специальную анкету.