Баоцан Золотой Цикады - Ольга Михайлова

но чтобы одновременно на сцене петь, да ещё и двоих красавцев в павильоне в двух ли от театра прикончить? Симбиоз искусств, она гений….

Ши спокойно пояснила ему, нисколько не смущаясь присутствием отца, Ван Шанси и Бяньфу, принесшего на стол новые пирожки и мрачно слушавшего разговор.

— Папаша зол на Лисинь, она отказалась выйти за его сына, моего братца Шэньцю. Отец желал породниться с влиятельным домом Мао, но Лисинь натянула ему нос. А по мне, правильно сделала: с чего связывать себя с далеко не самым блестящим представителем рода Ши? Она что, не знала о его похождениях? Разве могла она разделить ложе с тем, чья душа запятнана пороком?

— Что ты несёшь, я просто хотел, чтобы он остепенился!

— Так и показал бы ему пример степенной жизни! А так, каков папаша, таков и сынок! Как поёт старый петух, так учится петь и молодой!

Ван Шанси постарался сгладить внутрисемейные раздоры дома Ши.

— Ладно, Шэнься, а что ещё говорят при дворе? Серьёзно только.

Тот поморщился.

— Да что только не говорят! Но Чжао Гуйчжэнь просто убит был, скрежетал зубами, жаждал крови и мести, награду назначил за поимку убийцы, сам слёг на неделю. Канцлер Ли Дэю, когда племянника потерял, тоже долго в себя прийти не мог. Остальные только плечами пожимали…

Шептались о мести отвергнутых поклонников, о заговорах, о древних проклятиях, витающих над старыми родами. Ходили слухи о связи Исиня с одной из погибших красавиц, о ревности и страсти, приведших к трагедии. Но в ходу и другая версия, что Исинь знал некую тайну, опасную для кого-то влиятельного.

Но что толку от таких предположений? Сначала-то думали, что смерть этой Лю — месть Чжао Гуйчжэню. Но что за бабская месть-то? Сюань Янцин? Племянница начальника имперского секретариата Чжао Наньци? Но я Наньцы без малого тридцать лет знаю. Плевать ему на племянницу. Он, кроме карьеры и денег, ничем не озабочен. Даже по собственному сыну траур не носил, когда тот от сухотки умер. Убили племянника канцлера? Ну, так если били бы по канцлеру — по сыновьям бы ударили. Как по мне, трепотня это всё,

Ши Шэнься не лгал. Шепот скользил по коридорам Запретного города, словно ядовитый туман, проникая в самые тёмные углы дворца. Гибель двух первых красавиц академии и племянника канцлера Исинь Чэня — это не мелочь, которой было легко пренебречь. Это был удар по первым лицам империи. Все гадали, кто стоит за этими злодеяниями? Кто дергает за ниточки, превращая жизни в пепел? Какие цели он преследует? Гадания гаданиями, а ответа никто не знал.

— Кстати, старый евнух Му Лунь после первого убийства пророчески изрек, что этим не кончится. Смерть, говорит, она как собака, где её раз накормили, туда и возвращается. Как в воду глядел. Ладно, полно об этом. Как там наши старые друзья Цзянь Цзун и Линь Цзинсун? Время летит, и я все чаще вспоминаю наши юношеские годы, полные приключений и безумных идей. Мы были молоды и безрассудны, верили в свои мечты и не боялись идти на риск. Цзянь Цзун искал бессмертие в алхимических реакциях, Линь Цзинсун — в красоте поэзии, а ты — в звоне мечей.

Ван Шанси вздохнул.

— И что изменилось? Цзянь все также помешан на алхимии, недавно чуть не спалил кабинет, пытаясь получить пилюлю бессмертия. А Линь Цзинсун, бездельник, всё ещё бродит по горам, воспевая луну в стихах. Жаль, ему так и не удалось написать стихотворение, которое затмило бы славу Ли Бо. Ладно, пора к директору. Сюй вообще не в себе с тех пор, как начались убийства…

Ши Шэнься и Ван Шанси ушли, Бяньфу, чувствуя себе третьим лишним, быстро ушел на кухню. Настроение его было совсем никудышным. Три убийства в академии могли испортить настроение любому, но Бяньфу к этому времени уже достаточно разобрался в себе, чтобы понять подлинную причину своего дурного настроения. Всё это началось ещё на репетициях спектакля. Он тогда просто наблюдал и… неожиданно попался. Попался в сети Лисы.

Лисинь играла превосходно, преображалась на сцене в настоящую Лисицу-оборотня, и колдовство длилось, даже когда она выходила из гримёрной. Он говорил её комплименты, но видел, что совершенно теряется в толпе её поклонников.

И потому настроение было тоскливым и сумрачным. Кто он такой, чтобы мечтать о такой, как Лисинь? Ее улыбка — это восход солнца, взгляд — бездонный колодец, в котором тонут самые смелые сердца. Он — лишь пылинка на ее шелковом халате, тень у подножия горы Тайшань, а она — солнце, заливающее её вершину золотом. Его руки, загрубевшие от рукояти меча, недостойны коснуться шелка ее платья, легкого, как дыхание ветра в бамбуковой роще. Ее смех — это звон колокольчиков, разгоняющий печаль, а глаза — два черных омута, в которых отражается вся лунная ночь.

А он мог лишь издали любоваться ею, как путник смотрит на мираж в пустыне, зная, что он недостижим.

Иногда ему казалось, что она замечает его взгляды, полные тоски и безответной любви. На мгновение ее взгляд задерживался на нем, и в этот миг вселенная замирала. Но потом она отворачивалась, и он снова становился ничем. И все же, он продолжал мечтать. Ведь даже червяк, ползущий по земле, может смотреть на звезды.

И кто знает, может быть, однажды, в час полнолуния, когда тени становятся особенно длинными, его мечта сможет коснуться её хотя бы краешком своего крыла…

Между тем Цзиньчан и Ши остались вдвоём.

— Так ты будешь везде сопровождать меня? — спросила красавица Ши.

Голос её, лишенный и тени кокетства, не выражал недовольства, но, если вдуматься, он вообще ничего не выражал, кроме усталости и вялого безразличия. Цзиньчан склонил голову в лёгком поклоне.

— Ло Чжоу сказал мне, что вы не можете вспомнить какое-то важное обстоятельство, касающееся убийства?

— Не обстоятельство, просто я вдруг что-то поняла, точнее, начала понимать, и тут же всё исчезло, — с видимым сожалением ответила девица. — У меня такое бывает…

Цзиньчан молча смотрел на красавицу. Почему его влечет к ней? В мерцающем свете вечерних фонарей ее лицо казалось неземным, словно она сошла со старинного свитка. Глаза — два темных омута, полных тайн и обещаний. Губы — изогнутый лук, готовый выстрелить стрелой поцелуя. Все в ней дышало утонченностью и изяществом и он, лишенный романтических иллюзий, вдруг почувствовал себя мальчишкой, впервые увидевшим волшебный цветок. Что это — мимолетное увлечение? Но у него никогда их не было. Или предвестие чего-то большего? Может быть, это всего лишь игра света