Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов

учения, и мне действительно пришлось, как и учил Ганин, выбирать между испугом и улыбкой. Я улыбнулся. И улыбка эта определила ход всех дальнейших событий.

Правая нога моя перелетела с газа на тормоз, а левая рука переставила рычаг автоматической коробки с буквы D на букву R. Я посмотрел в зеркало. «Патрол» начал расти в размерах. Я нажал на кнопку стеклоподъемника, и в мою правую щеку ударил морозный ночной воздух. Подставлять под него левую я не стал – не в моих это синтоистких правилах, – а просто перенес все свое внимание с салонного зеркала на боковое правое. Тот, кто сидел за рулем «Ниссана», наконец-то понял значение вспыхнувших на моей корме двух белых огней. «Двойник» дернулся вперед, резко остановился, издал зубораздирающий скрежет и подался на десяток метров назад.

«Ага, по крайней мере, за рулем не японец, а абориген», – подумал я. Нормальный японец даже в чужой машине инстинктивно будет беречь драгоценную коробку-автомат и сначала додавит до полной остановки тормоз, а уж только потом будет переводить рычаг с переднего на задний ход. Русские же, по моим многолетним аудиовизуальным наблюдениям, слабо себе представляют принцип действия автоматической коробки и трансмиссии и ничтоже сумняшеся пихают вперед покорный рычаг, не озаботившись полным прекращением движения машины в том же направлении.

Я отодвинулся назад на метр, остановился, вернул рычаг «автомата» на D и посмотрел назад. «Патрол» номер два тоже стоял без движения, и того, кто притаился за рулем, видно по-прежнему не было. Я задумался о том, почему это мой «хвост», если уж он взялся за мной волочиться, не предпринимает никаких более решительных и категоричных действий, но тут через все еще открытое правое окно я краем глаза увидел маячивший около Ленкиного подъезда полицейский «уазик». Что-то сугубо профессиональное подсказало мне, что именно его наличие в поле нашего общего зрения смущало водителя-невидимку и не позволяло ему, как сказал бы в складывающейся ситуации поэт из далекого Питера, «двигаться дальше».

Мне же не оставалось ничего иного, как проверить это свое предположение, резво рвануть с места и повернуть за первый же угол направо. Майор подробно объяснил мне путь до гостиницы, да и я сам, честно говоря, без его инструкций туда бы добрался: городок небольшой, наездился я по нему достаточно, а с ориентацией, как пространственной, так и любой другой, у меня, Дзюнко подтвердит, проблем никогда не возникало и теперь уж вряд ли возникнет. Но рулить к гостинице в данной ситуации было опрометчиво: ни Ганин с его ветеранами, ни дежурный администратор с парой охранников из бывших моряков меня от тех неприятностей, которые сулит японский паркетник в ночном русском поселке, не спасут. Да и вовлекать того же Ганина в возможные локальные военные действия мне не хотелось. Поэтому к гостинице я не поехал, а двинулся в противоположном направлении – к порту.

«Двойник» взял мои же семьдесят в час и ехал метрах в тридцати, по-прежнему не решаясь приступить к чему-нибудь более радикальному. Я же буквально через минуту в который уже раз в своей жизни высоко оценил свою профессиональную интуицию.

По мере приближения к порту воздух светлел, впрочем, не становясь от этого теплее. К расползающемуся свету ночных фонарей постепенно стали добавляться скрежет, лязг и звон не отдыхающего даже ночью портового оборудования. Шум этот меня не интересовал абсолютно, зато растущее обилие искусственного освещения подарило шанс разглядеть наконец водителя «Патрола».

На припортовой улице я прицелился к высокому столбу, на котором роились сразу четыре ярких фонаря, проехал мимо него метров тридцать и резко ударил по тормозам. «Двойник» оказался не промах: мой коварный замысел был разгадан, держать дистанцию он не стал, а, напротив, поддал газу, проскочил осветительный столб и встал в десяти метрах за моей спиной. Это было весьма мудро с его стороны. Весь его «Ниссан» оказался в моих зеркалах в классическом киношном контражуре, отчего контур внедорожника стал различим еще отчетливее, но мрак за его лобовым стеклом только сгустился.

Я дал задний ход и встал в пяти сантиметрах от его переднего бампера под комариный писк «тревожного» парковочного сигнала, обеспокоенного препятствием на пути моей машины. «Двойник» не шелохнулся, и приближение к нему вплотную визуального эффекта не возымело. Пылающий рыбий жир ночных фонарей по-прежнему обтекал черный силуэт внедорожника, и в его салоне сохранялась абсолютная темнота.

Правой рукой я нащупал под мышкой пистолет, вытащил его и резким рывком открыл свою дверь. Русским водителям, я так подозреваю, потому и нравятся наши праворульные машины, что из них они сразу попадают на тротуар, что в российских условиях нерегулярности очистки дорожного полотна от снега, слякоти и грязи или полного отсутствия этой очистки не надо бояться возможности оказаться по колено в снежной каше или быть забрызганным с ног до головы осенней бурой мерзостью, вырвавшейся из-под колес объезжающего тебя на полном ходу автомобиля. Качество и надежность наших машин – дело, безусловно, важное, но все-таки для русского человека второе. Главное: дверь открыл – и сразу ступил на тротуар, не боясь за драгоценную обувь, а корпус твоей, как они тут все выражаются, «японки» защитит тебя от орошающего окрестности всякой дорожной гадостью очередного водителя-джентльмена, которыми русская земля, как известно, славится и полнится.

Едва я выпрыгнул на потрескавшиеся воспоминания об асфальте, как «двойник» дал задний ход, миновал осветительный столб и остановился метрах в ста от меня, опять не прояснив картины за своим лобовым стеклом. Я огляделся по сторонам в поисках нового источника его беспокойства. Никаких полицейских «уазиков» теперь вокруг не наблюдалось, но зато впереди, по ходу моего движения, сияло желтыми окнами трехэтажное здание, к которому вела у меня над головой черная стрелка на белой табличке «Ванинская таможня». Задерживаться под черной стрелой я не стал, прыгнул обратно в «Патрол», резко развернулся и помчался по встречной к «двойнику».

Тот в который уже раз показал, что, несмотря на свое явное нежелание вступать со мной в контакт в зонах досягаемости ванинских силовиков, водительского соображения у него явно в достатке. Он дождался, когда я окажусь на противоположной стороне улицы, метрах в десяти от него, и, прочитав на этом коротком расстоянии мои шальные мысли, заставившие меня дать влево и упереться в него лоб в лоб, нажал на газ на мгновение раньше моего поворота руля влево. Разминулись мы в миллиметре друг от друга, и эта смахивающая уже на откровенный ночной интим близость не дала мне возможности заглянуть за его левое переднее стекло. Инстинкт самосохранения взял свое, и мне пришлось сконцентрироваться на том, что находится впереди меня, а не слева.

Впереди же теперь была пустота, а через пару секунд, пока я выравнивал свой «Патрол» параллельно обгрызенному временем бетонному бордюру, мне в зеркало заднего вида ударила пара хорошо уже знакомых фар. «Двойник» смог развернуться и пристроиться к моей корме быстрее, чем я выполнил свой нехитрый маневр. Конечно, я быстренько оправдался перед самим собой за медлительность, успокоив взъерепенившуюся было совесть тем фактом, что парковаться вдоль тротуара мне пришлось при помощи правого руля в условиях малознакомого правостороннего движения, но совесть, а заодно и все роившиеся в голове бестелесные силы это смешное объяснение отвергли. Продолжать поиски других, более веских, аргументов в свою пользу было глупо: за спиной маячил мой материализовавшийся «двойник», и логичнее было немедленно наладить контакт именно с ним, а не со своим выходящим из-под контроля от растущей ночной усталости сознанием.

Демонстративное нежелание «хвоста» вступать со мной в этот самый контакт в непосредственной близости от, как любит выражаться Ганин, «органов права и порядка» усиливало мои подозрения в том, что в нашей сладкой парочке не я один располагаю огнестрельным оружием. В ночных условиях главным раздражителем полицейского внимания, выражаясь на языке телевизионщиков, является именно звук, а не изображение, особенно если это звук пистолетного выстрела, и, судя по всему, мой «двойник» это тоже прекрасно понимал. Полицейская символика на моих бортах его в отличие от здания таможни и «уазика» явно не пугала, что укрепляло мое подозрение в том, что его интересую конкретно я, к российским силовикам прямого отношения не имеющий. Следовательно, выросший у меня «хвост» без особой натяжки можно привязать к испорченному вчера ночью барахлу и судовой кровати на «Анне Ахматовой».

Не скажу, что с автоматически сложившейся у меня в голове дедуктивной мозаикой мне стало страшно, но улыбаться захотелось