Исчезновение в седых холмах - Полина Сутягина

за трапезой и не беспокоила хозяйственными вопросами по содержанию аббатства. Только теперь лорд Хавиз начинал понимать, как редко в действительности она это делала и как много оказалось этих вопросов, когда ему пришлось решать их одному. Были еще, конечно, две какие-то дальние племянницы, которых кузина привозила время от времени в аббатство, видимо в надежде, что, когда придет срок, он упомянет их в завещании. Младшая казалась ему весьма бестолковой девицей, под стать его дочери, но старшая неплохо читала вслух и в целом была почтительна и внимательна, так что расчет кузины мог бы когда-нибудь и оправдаться. Но сейчас они, как полагалось всем незамужним девушкам этого возраста и положения, проводили время в столице в погоне за «уютом домашнего очага» в виде мужей. И адмирал, если не считать скромного штата слуг, нынче был совершенно один в своем аббатстве.

Осенний унылый дождливый день явно не сулил ничего, кроме подписания очередных счетов, борьбы со сквозняками и, быть может, пары малопримечательных заметок в газете… А кстати, отчего до сих пор не были доставлены утренние новости? Лорд Хавиз поднялся и, пройдя к двери, нетерпеливо дернул тесьму колокольчика. Долгое время за дверью стояла гробовая тишина, и только отплясывали чечетку дождевые капли за окном и вторил им потрескиванием камин. «Скоро придется самому вниз бегать, чтобы хоть чего-то добиться. Уволю всех к черту!»

На лестнице раздались неравномерные шаркающие шаги, и дверь растворилась.

— Да, сэр? — Джонсон явно сдавал. Он служил еще предыдущему лорду Хавизу — отцу адмирала — и вырос до своей теперешней должности из мальчишки-посыльного, которым начинал еще до того, как наследник аббатства появился на свет. Старый дворецкий пытался держаться прямо, но было видно, как его перекашивает на больную ногу, а спина гнется к земле, словно дерево в шторм. И хотя адмирал тоже уже был не молод, он, напротив, сохранил морскую выправку, отличался высоким ростом и суровыми чертами лица. Сведенных кустистых седеющих бровей его и взгляда темных глаз боялись все на флагманском корабле. Но только не слуги. Многие из них, знавшие адмирала с еще детства, когда он был несколько замкнутым, но смышленым мальчишкой, понимали, что за этим взглядом часто кроется усталость и даже отрешенность, а не настоящий гнев.

— Где утренние новости, Джонсон?

— Финнеган еще не вернулся из города, сэр, — невозмутимо, несмотря на раздраженные нотки в голосе хозяина, отвечал дворецкий.

— Мне утренних новостей вместе с вечерней периодикой ждать? Так отправь кого-нибудь другого в город. Что там Томас делает? У него наверняка никаких занятий, раз охота отменилась.

— Он повел Макбет к кузнецу, подкова отошла, сэр.

«Еще один счет», — возвел глаза к высокому потолку лорд Хавиз.

— Так кого-то еще отправь. Все.

— Да, сэр. — Джонсон прошаркал за дверь.

— Да побыстрее пусть!

Дворецкий развернулся, неторопливо прошаркал обратно:

— Да, сэр. — И снова начал уже проделанный путь.

Адмирал повалился в кресло: «Уволю всех к черту».

* * *

В это время внизу устало громыхала кастрюлями Матильда. С тех пор как, оставшись один, хозяин аббатства упразднил большую часть штата слуг, у нее почти не было помощи, и все кухонные дела, от приготовления пищи до уборки, лежали на ее хоть и крепких, но все-таки женских плечах. Остатки утренней овсянки прилипли к стенкам, и теперь раскрасневшейся и огрубленной работой рукой женщина усиленно терла медные бока кастрюли изнутри. Работы было еще немало, а дела шли медленнее оттого, что снова для мытья посуды приходилось греть воду на огне, поскольку в котельной что-то распаялось и оставалось лишь ждать мастера из города, если, конечно, хозяин подпишет ему чек.

Матильда раздраженно драила кастрюлю, так что та уже сверкала как новенькая монета. Ко всему прочему ее племянник Финнеган с самого утра куда-то запропастился. Сестра, живущая в Сомерхейме, пристроила по протекции Матильды своего младшего из четверых сыновей мальчиком-посыльным на службу в аббатство, хотя, видит бог, разнося газеты на городских улицах, он заработал бы больше, да и жалованье, глядишь, получал бы без задержек. Но слугам предоставлялось еще жилье и питание, и мать Финнегана могла избавить себя хотя бы от расходов на эти вещи, ведь ей нужно было смотреть еще за двумя младшими дочерями. Отец Финнегана, работая на заводе, как и его три старших сына, считал слуг вымирающей профессией, но от такого способа сэкономить не отказался, и мальчик поступил в распоряжение Матильды и пожилого Джонсона.

И вот теперь, полагала кухарка, этот бездельник наверняка заигрался где-нибудь с уличными мальчишками. Хорошо бы еще газеты хозяина по дороге не потерял и деньги на закваску, за которой она послала его к другой своей сестре в пекарню.

Шаркающую походку Джонсона Матильда различила даже сквозь грохот ополаскивания кастрюли. «Не явился, да?»

— Хозяин все еще ждет утреннюю почту, — безэмоционально заметил Джонсон и прошел к кухонному столу. — Миссис Кухенбакер, не будете ли вы так любезны сделать мне теплого молока с медом, как прошлым вечером?

— Все еще нездоровится? — покачала головой Матильда, обтирая руки полотенцем. — Ай-ай-ай… Сейчас.

Она сняла с крючка над печью маленькую кастрюльку с длинной ручкой.

— Куда же подевался только этот негодник… — Причитая, кухарка пошла за молоком. — Вот уволят его… — Она взобралась на невысокий трехногий табурет и шарила рукой на верхней полке в поисках банки с прошлогодним медом. Женщиной Матильда была весьма крепкой и довольно крупной. Работая на кухне, она всегда прятала темно-русые седеющие волосы под чепец и старалась чаще вытирать руки, поскольку мокрая кожа быстро покрывалась цыпками и досаждала. Матильда помнила, как покойная хозяйка, время от времени спускавшаяся в кухню, чтобы лично дать распоряжения относительно блюд, иногда одаривала ее каким-то кремом. Это была совершенно волшебная вещь, от которой к вечеру уже просто горящие руки Матильды словно оживали. Но после смерти леди Хавиз о таком пришлось позабыть. Сам лорд Хавиз даже в дни выдачи жалованья не заходил в служебное крыло, а собирал всех в холле.

— Не уволят. — Джонсон незаметно растирал скрюченной ладонью больную ногу. — Свой посыльный все равно лучше, чем городской. — Он все-таки решил вытянуть ногу, слегка поморщился, но быстро сделал безучастное ко всему выражение лица, столь натренированное за долгие годы работы дворецким, что оно сохранялось даже в служебных помещениях.

Матильда, однако, продолжала причитать, пока напиток не был готов, потом перелила его в большую глиняную кружку, больше походившую на пивную, и поставила перед Джонсоном.

— Премного благодарен вам, миссис Кухенбакер.

— Это все погода! — заметила она, продолжив прибираться на кухне. — Совершенно невыносимая погода в этих местах круглый год, но особенно в