Джозефина Тэй - Поющие пески, Дело о похищении Бетти Кейн, Дитя времени

Воспоминание об этом было одной из двух основ моей идеи.

Второй основой были бумаги Шарля Мартэна, имевшиеся в моем распоряжении.

Шарль Мартэн был моим механиком. Он был единственным европейцем и единственным техником (как это слово тоскливо-подходяще), которого я когда-либо брал к себе на работу. Я нанял его для моей наименее удачной, наполовину механизированной экспедиции, ибо мои арабы (к сожалению, несмотря на то, что они могут всему научиться молниеносно!) не обладали техническими способностями. Мартэн - это отвратительное создание. Его интересовало лишь внутреннее сгорание. Он увиливал от обязанностей по лагерю. Поэтому я не сожалел, когда он умер в самом сердце пустыни. Тем временем машины оказались более помехой, чем помощью, и мы решили их бросить. Мартэн все равно уже ни на что не годился. (Нет, я не связан с его смертью; в этом случае Небо само сделало свое дело.) Никто не спросил о его бумагах, и, поскольку маршрут экспедиции вел от побережья к побережью, я уже не вернулся в тот город, в котором его нанял. Его бумаги лежали в моем багаже, как нечто, не интересующее ни меня, ни кого-либо другого, и вернулись со мною в Англию.

Я вспомнил о них, когда понадобилось заткнуть рот молодому Кенрику. Кенрик был очень похож на Шарля Мартэна.

Кенрик составил такой план, что он выступит в роли Картера и Патерсона Востока, а после я к нему присоединюсь, и мы вместе организуем нашу экспедицию. Он часто приходил ко мне на Бритт Лейн, чтобы обсуждать маршруты и упиваться перспективой ожидающего его будущего. Меня забавляло, когда он болтал эту свою ерунду, в то время как я уготовил для него совершенно иную дорогу к бессмертию.

Он запланировал отъезд в Париж на ночном пароме, третьего. Как мне показалось, он «коллекционировал» паромы. Он готов был прибавить много миль пути, чтобы переправиться через ручей, через который мог бы перейти по мосту, стоящему в двух шагах от него. Я думаю, что паром до Дувра был его двухсотым. Когда он сказал мне, что забронировал койку на железнодорожном пароме, я тотчас же после его ухода забронировал на этот же вечер спальное купе до Скоона на фамилию Шарля Мартэна.

Во время следующей нашей встречи я сказал, что уезжаю в Шотландию в тот же самый вечер, в который он уезжает в Париж, и предложил, чтобы он оставил свой багаж (у него было всего лишь два чемодана) в камере хранения на вокзале Виктория, поужинал со мной на Бритт Лейн и после проводил меня на Юстон.

Ему всегда доставляло большое удовольствие выполнить какую-нибудь мою просьбу. На ужин у нас было блюдо из риса, котлет и абрикосов. Махмуд научил госпожу Люкас, как делать нечто такое (нужно все это вместе долго тушить, чтобы все блюдо пропиталось запахом абрикосов). Потом Махмуд отвез нас на Юстон. На вокзале я послал Кенрика получить мой билет в спальный вагон, а сам пошел отыскать свое купе. Потом я стоял на платформе и ждал Кенрика. Если бы случайно Кенрик удивился, почему я еду под именем Шарля Мартэна, то я мог ему объяснить, что мне приходится непременно ехать инкогнито, что при моей популярности было вполне понятно. Но он не упомянул об этом.

Я почувствовал, что боги на моей стороне, когда увидел, что проводник - это Старик Джогурт. Вы не знаете Старика Джогурта. Он никогда за все время своей карьеры не удостоил своим интересом ни одного пассажира, пусть даже и самого важного. Когда он на службе, его единственная цель заключается в том, чтобы закрыться в своем купе в первый подходящий для этого момент и лечь спать.

У нас было менее пяти минут до отхода поезда. Некоторое время мы разговаривали, стоя у наполовину открытой двери купе, причем Кенрик стоял лицом к коридору. Вскоре он сказал, что будет лучше, если он уже выйдет, потому что иначе его отвезут в Шотландию. Я показал ему на свой маленький несессер, который лежал на сиденье, и сказал: «Когда ты откроешь этот чемодан, то найдешь кое-что для себя. На память до следующей встречи».

Он наклонился с почти что детским прилежанием, чтобы расстегнуть оба замка. Положение было идеальным. Я вытащил из кармана самое совершенное оружие из всех, что когда-либо были изобретены человеком для обезвреживания ничего не подозревающего противника. У первобытного человека в пустынных странах не было ни ножа, ни ружья, однако он сделал своим слугой песок. Достаточно тряпки и пары горстей песка, и череп трескается, как яичная скорлупа. Трескается очень пристойно, без крови и других следов. Он только кашлянул и упал вперед, на чемодан. Я закрыл дверь и запер ее. Потом я проверил, не идет ли у него носом кровь. Не шла. Я стащил его с постели и запихал под нее. Это была моя единственная ошибка. Только половина пространства под постелью была свободна, вторая же половина была занята какими-то устройствами, и, несмотря на то, что Кенрик был худой и маленький, я не мог убрать его ноги из поля зрения. Поэтому я снял свой плащ и бросил его так, чтобы он свисал вниз и закрывал ноги. Потом я уложил складки плаща так, чтобы они выглядели естественно, и тогда услыхал свисток. Я положил билет в одну сторону вместе со спальным билетом на маленькую полочку под зеркалом, где мог их увидеть Джогурт, и по коридору перешел в туалет. Ничто никого не интересовало, кроме самого отъезда. Я заперся в туалете и ждал.

Где-то минут через двадцать я услышал стук поочередно закрываемых дверей, что означало, что Джогурт совершает свой обход. Когда я услышал его в смежном с туалетом купе, я начал шумно мыться. Немного позже он постучал в дверь и спросил, не я ли пассажир из «Би-семь». Я оказал, что да. Он объявил, что он нашел мои билеты и что он взял их. Я услышал, как он перешел в следующий вагон и начал этот свой стук дверьми там. Тогда я пошел в «Би-семь» и заперся.

У меня еще было целых три часа, чтобы довести все до совершенства.

Бели Вам когда-нибудь захочется быть уверенным в том, что никто не нарушит вашего спокойствия, дорогой господин Грант, то купите спальный билет на север Шотландии. Нигде в мире невозможно так оградить себя от чьего бы то ни было вторжения, как в спальном купе, когда проводник уже сделает свой обход. Даже в большей степени, чем в пустыне.

Я вытянул Кенрика из-под кровати, потер его головой о край умывальника и положил на кровать. Задание мне облегчал еще и его космополитизм в области одежды. Его белье выглядело как стираное в реке Ганг, костюм был сшит в Гонконге, а ботинки - в Карачи. Часы Кенрика были дешевые, металлические, без имени и без инициалов. Я опустошил его карманы и вложил в один из них бумажник Мартына со всем его содержимым.

Он все еще был жив, но перестал дышать, когда мы проезжали станцию в Рэгби.

Начиная с этого момента я совершенствовал декорации. И мне не кажется, чтобы я что-нибудь прозевал, не так ли, господин Грант? Подробности были доведены до совершенства, я имею в виду также волосы на умывальнике и пыль на руках. В несессере, который я оставил, была моя старая одежда, ношеная и стираная, похожая на ту, которую он привык носить; там был еще и французский реквизит, которым я мог снабдить его из собственных запасов: роман и Новый Завет. Разумеется, в несессере была и совершенно необходимая для такого случая бутылка.

У Кенрика была необычайно крепкая голова. Разумеется, я имею в виду насчет выпивки. Во время обеда я вливал в него виски, а потом угостил его посошком такой величины, что любой бы содрогнулся от одного его вида. По правде говоря, он посмотрел на эти полстакана чистого виски с некоторым колебанием, но. как я уже сказал, он всегда охотно мне подчинялся, а потому выпил до дна без единого возражения. Он был по-прежнему трезвый. Однако виски переполнило как его кровь, так и желудок.

Когда уже начали мигать огни Кру, я совершил последнее действие. Я положил полупустую бутылку на пол и пустил ее кататься по полу туда и обратно. Когда поезд замедлил ход, я отпер дверь, закрыл ее за собой и пошел через поезд, оставляя за собой несколько вагонов. Я остановился, глядя с притворным интересом на суету на станции, небрежно сошел на платформу и удалился. Я не был похож на пассажира, и никто не обратил на меня внимания.

Я вернулся в Лондон на поезде, который отходил в полночь. На Юстон я прибыл в половине четвертого. Я был так возбужден, что всю дорогу домой прошел пешком. Я чувствовал себя так, будто за спиной у меня выросли крылья. Я сам открыл себе дверь и в половине восьмого уже спокойно спал, когда Махмуд пришел ко мне и напомнил, что в половине десятого утра я должен принимать представителей журнала «Патэ».

Пока вы не нанесли мне визит, я ничего не знал о тех словах, что были написаны на газете, которая находилась в кармане его плаща. Признаюсь, что на какой-то миг я испугался, что я что-то вообще проглядел, но меня тотчас же успокоило ничтожное значение этого недосмотра. Он ни в малейшей степени не уменьшал значения моего уникального достижения. Я оставил этот жалкий бульварный листок как элемент декорации. И даже если оказалось, что на нем были слова, написанные рукой Кенрика, то это все равно не изменит того факта, что власти приняли молодого человека за Шарля Мартэна.