Анна Малышева - Тело в шляпе

— Отстань. Какие-никакие там учителя, но все-таки учителя. И они все в ужасе.

— А чего ж они там сидят и в этом участвуют? — Похоже, Гоша твердо решил вывести Леонида на чистую воду.

— Деньги. Мани. В школе они получали рублей семьсот, а здесь — от пятисот баксов и дальше. Но и несмотря на это, многие уже собираются уходить, не могут больше. Так вот, наша Грушина, в отличие от остальных учителей, этой Рэне правду-матку в лицо резала. Ну, та и завелась. Вызывала директора, требовала, чтобы он ее заткнул.

— Лень, но ведь это не повод для убийства, согласись.

— Не соглашусь. Во-первых, эта Рэне сумасшедшая, а во-вторых, пансион главный проект ее жизни. Представь, а тут какая-то девчонка может ей всю песню испортить.

— Да как испортить? Не в милицию же она собиралась идти — заявлять, что детей не так учат? — встрял Гоша.

— Откуда я знаю? Может, и в милицию. Гру-шину уже об этом не спросишь. Но имей в виду, — Леонид повернулся к Гоше, — эта Рэне занимается таким бизнесом, который предполагает тесное общение с бандитами.

— Неужели похищением людей в Чечне?

— Дурак ты, как все следователи. Она занимается грузовыми перевозками. Вот и прикинь. Еще я понял, что больше всего Рэне боится прессы. И очень много денег вбухала в раскрутку пансиона — какой он замечательный, какой элитный и духовный.

— Прессы… прессы, так. Может… — договорить Василий не успел.

— Нет! — заорал Гоша. — Только не Саня! Она уже много чего наворотила.

— Вот и пусть грехи замаливает.

— Не понял. — Леонид обиделся вконец. — Ты что, не доверяешь моей информации? Хочешь, чтобы Саня меня перепроверяла?

— Дурак ты. Я хочу сделать из нее подсадную утку. Пусть изобразит из себя гадкую журналистку, которой известно нечто плохое про пансион и его начальство. Причем пусть компромат будет известен только ей. И проследим, как наша начальница себя поведет. Если она действительно за ценой не стоит и уже одна жертва у нее на счету, так она и Саню попытается прихлопнуть.

— Не много ли у тебя получается подсадных уток? — Гоша продолжал пыхать скепсисом. — Отравленный Кусяшкин, поломанная Саня.

— А-а, все равно они уже с дефектами. Это здоровыми полноценными людьми грех рисковать… — добродушно ответил Василий.

— К тому же что-то мне в это мало верится. Сумасшедшая — возможно, но не до такой же степени, чтобы каждого оппонента уничтожать, — продолжал Гоша.

— Вот и поглядим. Леня, ты мне за Саню головой отвечаешь. Будешь ее прикрывать.

— Я так и знал, что в результате хуже всех будет мне, — сказал Леонид с рыданиями в голосе.

Глава 36. АЛЕКСАНДРА

Рэне Ивановна была любезна ровно первые тридцать секунд. Милость на гнев она сменила стремительно и не очень понятно почему. Вопрос, который лишил ее хорошего настроения, был вполне невинен.

— Как вы думаете, — спросила я, — из ваших. пятнадцати одаренных детей может вырасти пятнадцать же одаренных взрослых?

— Пятнадцати? — Рэне Ивановна схватилась за грудь, намекая, видимо, что где-то в том районе у нее располагается сердце. — Кто вам сказал?

— Кто мне сказал что? — не поняла я.

— То, что их пятнадцать.

— А это тайна? — я заговорщически оглянулась и перешла на полушепот.

— Если вы хотите, чтобы наш разговор продолжился, — надменно произнесла Рэне Ивановна, — оставьте эти ваши странные намеки!

Какие намеки? Я слегка оторопела. Какие-такие «странные»? На то, что детей — пятнадцать штук? Что ж такое, куда ни приеду — везде дурдом.

— Сколько бы ни было у нас детей, — провозгласила она, — от этого суть дела не меняется.

— Так-так… — я открыла блокнот, — а суть дела в том, чтобы…

— Чтобы воспитывать детей в традициях лучших учебных заведений мира, лучших учебных заведений дореволюционной России.

— Откуда вы знаете о том, какие традиции в этих учебных заведениях? Вы — педагог? Или историк? Насколько мне известно, вы заканчивали технический вуз. Какими методическими разработками вы пользуетесь? И почему в первые несколько месяцев пребывания в вашем пансионе дети практически не учились? В каком они окажутся положении, если родители решат их забрать из пансиона и отдать в обычную среднюю школу? Или вы не допускаете такой возможности?

Я изо всех сил старалась не понравиться Рэне Ивановне, и мне это удавалось все больше и больше. К концу нашего разговора она практически утратила дар речи, только хрипела и разбрасывала по помещению гневные взгляды. На прощание, не получив ответов на большинство вопросов, я смиренно заметила, что пока я ни с кем не делилась своими соображениями о положении дел в пансионе для одаренных детей, "с моей точки зрения весьма прискорбном", но мне бы очень хотелось разобраться во всем происходящем и написать об этом всю правду. Всю!

— Не считаю возможным вводить вас, Рэне Ивановна, в заблуждение и скрывать своих намерений. Около месяца назад ко мне как к журналисту обратилась ваша, ныне покойная, сотрудница Марина Грушина, которая рассказала мне о пансионе много интересного. Разговор с ней записан на диктофон. Я пообещала ей опубликовать серию материалов о нарушениях прав детей в пансионе, а также довести до сведения министра образования эти данные. Да, мне кажется, что родители ваших воспитанников не понимают, куда они отдали своих детей и что с ними здесь делают. Но они должны это знать, и средства массовой информации им в этом помогут. На то и гласность. До свидания, было интересно с вами познакомиться. Я оставлю вам свою визитную карточку?

Вася был бы мною доволен. Я позвонила ему из ближайшего телефона-автомата и близко к тексту пересказала беседу с президентшей. Вася вынужден был согласиться, что до такой потрясающей стервозности, которую я. демонстрировала в кабинете Рэне Ивановны, ему еще расти и расти. Он, правда, сказал не "расти и расти", а… нет, это слишком неприлично.

От санатория «Леса» до редакции "Городского курьера" езды час сорок. Но этого Рэне Ивановне оказалось достаточно. Переступив порог родного отдела происшествий, точнее, переступая его, я поняла, что Майонез на меня зол.

— Что, Александр Иванович? — жалобно спросила я. — Что случилось?

— Скажи, только на этот раз без вранья: ты готовишь какую-то заказуху о турфирмах?

— Я? Во-первых, я не пишу заказух.

— Просил же не врать!

— Во-вторых, как вы себе это представляете? Я могу написать о турфирме, только если убьют какого-нибудь ее владельца или затонет теплоход с туристами. Вообще, Александр Иванович, отдел происшествий — самое невыгодное место в смысле заказухи.

— Допустим. Как ты тогда объяснишь, что тебя, именно тебя, а не того, кто действительно этого заслуживает, приглашают на семинар в курортное местечко? В Грецию.

— Кто приглашает?

— Фонд Моррисов.

— Тогда при чем тут туристические фирмы? Это же научный фонд;

— Но ведь в курортное место. — Майонез был, как всегда, логичен. — Они порют какую-то чушь, якобы им порекомендовал тебя Союз журналистов. Якобы их заинтересовало твое творчество. Творчество! Это они так сказали, не я.

— Это понятно. — С одной стороны, мне было радостно, что Рэне Ивановна клюнула так быстро; с другой — неприятностей с Майонезом не хотелось.

— Александр Иванович, а давайте так сделаем: предложите им кого-нибудь достойного.

— Предлагал? Или ты меня совсем за идиота держишь?

— Что вы! Я считаю, что ваши ум и доброта вне конкуренции! — сказала я как на духу, ничуть не покривив душой.

Майонез, как человек тонкий и прозорливый, на грубую лесть реагировал правильно: он ее обожал. Решив, что я сказала ему нечто приятное (счастье, что русский язык так многозначен), он довольно кивнул, слегка смягчился, но вопрос с Грецией бросать на полпути не пожелал:

— Я предлагал. Предлагал им других, но они ни в какую. Подавай им Александру Митину, и все тут.

— Хорошо, — я решительно подошла к столу. — Я сама попробую их убедить. Кого вы предлагали из достойных?

Майонез (я даже протерла глаза, не мерещится ли мне) несколько смутился:

— Ну… себя, например. Хотя это неважно. Ты с ними в принципе договорись.

— Ладно, договорюсь.

— И зайди к главному. Он тебя искал. Я пошла. Главный редактор "Городского курьера" Юрий Сергеевич Мохов относился ко мне по-отечески и не разделял критического настроя Майонеза. Более того, он весьма критически относился к самому Полуянову. Юрий Сергеевич называл жанр, в котором работал Майонез, — "мертвый труп убитого покойника".

— Не сам придумал, — горестно вздыхал он, — это термин Бори Пастернака, не поэта, а бывшего редактора журнала «Парус».

Юрий Сергеевич время от времени предпринимал попытки бороться с Майонезом, но безуспешно.