Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Оставалась только треска.

Рыбы лежали на льду, как кошки на подоконнике. На Маевского одуряюще пахнуло копченой скумбрией. Золотая, промасленная… Эх, жаль, старику копченое нельзя. Раскинулась, зараза, вызывающе!

Оглядываясь на скумбрию, как на красну девицу, он остановился возле прилавка. Вместо знакомого продавца топтался хмурый бородатый парень.

– Черной трески, пожалуйста, два кило, – попросил Маевский. – А где Амиран?

– Уехал, – равнодушно сказал продавец.

Быстро и небрежно, не глядя на покупателя, он взвесил рыбу, получил несусветные, по меркам Никиты, деньги и нырнул под прилавок. Маевский неспешно двинулся к выходу. Тащить всё это рыбно-творожно-овощное богатство было нелегко. Пакеты еще по ногам бьют, черти. И что-то пихается в коленку острым углом – надо думать, чай. Старикан пакетированный не признает, покупает всегда один и тот же, в больших коробках. Чашки у него под этот чай особые: хрустальные, невысокие, с тонкой талией.

Нет чтоб как русский человек пить из блюдечка, шумно прихлебывая.

На русском человеке Маевский ухмыльнулся.

Рядом шествовала пожилая супружеская пара налегке, за ними помощник продавца нес купленные продукты. Но Никита не мог представить, что за ним, как за белым сахибом, кто-нибудь потащит его груз. Он вывалился из здания, добрел до парковки, вытащил ключ. Мягко, будто зевая, распахнулся багажник.

Он аккуратно расставил покупки, хотел сесть за руль – и вдруг остановился. Порылся в пакетах, развязал один из них, рассмотрел рыбу и задумчиво проговорил:

– Ага. Вот оно что.

После чего вытащил пакет и, не торопясь, вернулся с ним в рыбный ряд.

При виде Маевского продавец не выразил никакой радости. Никита вывалил на лед перед ним свою рыбу.

– Черная треска, – размеренно начал он тоном учителя, объясняющего двоечникам тему, – это и не черная, и не треска. Но тебе об этом хорошо известно и без меня, верно? Ты мне продал обычную треску. Денег взял в пять раз больше.

Продавец развел руками:

– Извини, брат. Сейчас всё поменяем.

– Кальмар тебе брат, – флегматично ответил Никита. – Зови старшого.

– Кого? – рассмеялся тот. – Я здесь старший. Неделю торгую, с утра до вечера, один я здесь.

Секунд десять Маевский внимательно изучал его. А затем широко осклабился:

– Врун – он во всем врун.

– Зачем ругаешься, слушай? Ошибся, бывает. Сейчас все сделаем хорошо.

– Позови старшего, – повторил Никита.

Что-то в выражении его лица подсказало продавцу, что этот настырный парень не отступится. Он пожал плечами и ушел.

Маевский принялся разглядывать рыбу. Вскоре продавец вернулся, ведя за собой веселого черноглазого увальня лет сорока.

– Дорогой, уже знаю, ошибка вышла! – закричал тот издалека, широко распахивая Маевскому объятия, словно собираясь притянуть его к себе через прилавок. – Извини! Всё сделаем, скидка будет, лучший товар будет, извини! Бывает, мальчик рыбу перепутал, название одинаковое, спутать легко!

– Цену тоже спутать легко, – согласился Маевский. – Тысяча – и пять тысяч. Похожи? Похожи!

– Второй день работает! – объяснил увалень. – Не ошибается тот, кто ничего не делает, верно я говорю? Самую свежую рыбу тебе взвешу.

Никита задержал взгляд на его лице. Увалень вновь сокрушенно развел руками и прижал ладонь к сердцу, как если бы свежая рыба хранилась у него за грудиной и он готов был в любую секунду вскрыть ее для Маевского.

Никита подался к нему.

– Ты это место купил, – негромко сказал он. – Хорошее место, на проходе. Начал с обмана. Очень глупого. За идиотов держишь покупателей. Живешь, как будто один день у тебя. Как будто я сюда не приеду ни через неделю, ни через две.

– Зачем так говоришь, – расстроенно воскликнул тот.

– Деньги верни.

Ему без возражений отсчитали купюры.

Когда Никита отошел от прилавка, увалень вслед отчетливо сказал:

– Зря ты так. Хорошая рыба у нас, свежая.

Маевский пожал плечами:

– Рыба, может, и свежая. А вот ты давно протух.

«Вах! Красиво выразился, слушай», – мысленно сказал он себе, перейдя к соседнему продавцу.

– Два кило черной трески, пожалуйста, – вслух попросил он, посмеиваясь.

Айнур испепелила его взглядом: опоздал на полчаса! Ее помешательство на пунктуальности раздражало. Зачем тебе продукты на кухне ровно к одиннадцати? У тебя что, прямой эфир с участием кинзы и баклажанов?

Но, увидев тушку кролика, Айнур смягчилась. Разложила розово-белого кроля на доске, рассматривая его с явным удовольствием, нависла над ним – будто хирург над пациентом, приготовленным к операции. Потянула носом, взмахнула разделочным ножом и точным движением отхряпала мохнатую лапку.

Маевский притулился в углу и стал наблюдать, как Айнур готовит.

Рыбу она сунула в духовку, широко и свободно обернув фольгой; замаринованный кролик временно упокоился в толстостенном чугунке. Айнур щедро сыпанула чечевицу, промыла, залила бульоном. Не успел бульон закипеть, она уже обжаривала в сковороде злой чеснок, отправляла к нему сельдерей, морковь, зачем-то кабачок («Не надо кабачок!» – мысленно вскричал Маевский, но его, конечно, никто не услышал, а если бы и услышал, то не послушал), а затем всё это соединилось в одной кастрюле и божественный дух поплыл по квартире.

– А что это ты в кухне, сударь мой? – удивился Гройс, появившись в дверях.

Маевскому у старика был отведен свой угол: комнатушка размером с чулан. Некогда просторная квартира много лет назад была поделена на закутки. Новый владелец выкупил их и сшил лоскуты в целое, но анатомически неверное: квартира не приобрела прежнего вида. Просторные гостиная и спальня остались в компании прибавочных комнат, которые выглядели как недокормленные сироты при барине. Маевский до сих пор путался в их количестве. К тому же неуемный старикан то и дело затевал перестановку, и гардеробная превращалась в кладовку, а кладовка – в библиотеку. «Сраный Хогвартс! – ругался про себя Маевский. – Слава богу, хоть лестниц вам не завезли».

– Супчика жду, – с кротким видом проговорил он.

Соврал, конечно. Смотреть, как Айнур занимается обедом, было сродни медитации. Собственно, Маевский и сам кашеварил неплохо. Но Айнур умела как-то договариваться со всеми этими кроликами, бараниной, креветками, рыбой, перловкой, мукой – словом, абсолютно со всем, что попадало на ее стол, – и любое блюдо готовилось у нее молниеносно. Да хоть картошку взять! Почему она у Маевского варится полчаса, а у Айнур – двенадцать минут? Как такое возможно? Никита даже эксперимент проводил: утащил из поддона у Гройса три картофелины и дома сварил с таймером. И что же! Тридцать минут, как и было предсказано.

Чертовщина какая-то.

– Михаил Степанович, накрываю? – спросила девушка.

– Да, Айнур, спасибо.

Обедал Гройс всегда один. Айнур исчезла в гостиной с подносом, вернулась, молча поставила перед Маевским полную