Пустые комнаты - Алекс Палвин

Если бы я мог, то вообще не покидал бы студию: спал на кушетке по четыре часа, врубал музыку, питался консервами, не принимал душ. Первое время так и было, потом я потерял эту способность. Иначе и быть не могло. Даже дерево рано или поздно прогорает, оставляя после себя тлеющие угли, почти не дающие жара.

Я остановился возле мольберта. Краска подсохла, и картина, все еще без названия, открылась мне, как женщина открывается мужчине.

Все пространство занимали небо и заснеженный ельник. В левом верхнем углу в разрыве туч сияет луна – холоднее металла на морозе. Мужчина изображен со спины. Он худ, почти истощен, одежда на нем висит, темные волосы лежат на плечах. Жилистая кисть, бледные пальцы, кровь под ногтями и на алюминиевом корпусе фонаря в его руке. Вместе со странником я смотрел на старую бревенчатую хижину.

Мне потребовалось полгода, чтобы передать незримое. А именно: человек только что преодолел большое расстояние и достиг пункта назначения, который одновременно вселяет в него ужас и притягивает. Он знает, что не доживет до утра, и это придает ему решимости войти в хижину. Я смотрел на мертвеца, и мы оба – я и он – знали это. Или же думали, будто что-то знаем.

Люди в моих работах всегда обращены спиной к зрителю. Лица я писал несколько раз. Вернее, дважды. Первый раз сжег все на заднем дворе: облил уайт-спиритом и смотрел, как в огне распадаются месяцы работы. Второй раз – не глянул на картину с тех пор, как поставил подпись Mitchell в правом нижнем углу.

В Википедии говорится, что разгадка моих работ кроется в моем детстве. Разгадка! Какая разгадка? Хотел бы я взглянуть на того, кто рос без страха и взрослел без рубцов.

Закончу ли я эту картину? Вернусь ли когда-нибудь к работе?

Меня захлестнуло странное спокойствие, граничащее с онемением. Я погасил свет, закрыл дверь и спустился в холл, когда осознал, что забыл о Гилберте.

Я выбрал место между двумя лиственницами. Земля под снегом была усыпана рыжими иголками и еще не успела промерзнуть. Мне не пришлось выдалбливать яму, стирая лопатой руки в кровь, поэтому я сделал ее достаточно глубокой, чтобы до Гилберта не добрались дикие звери. Завернул его в плед, рядом положил Коржика и предмет, который снял с куста, уже превратившийся в подобие чрезмерно накрахмаленного полотенца, жесткого и негнущегося. Камень я зашвырнул в лес.

Встав на краю могилы, я хотел сказать что-нибудь подобающее случаю, но в голову ничего не шло. Из-за туч показалось солнце, заполнив лес ослепительным сиянием. Забрасывая яму землей, я думал о том, что чертов пес мертв и мне будет его не хватать.

4

Когда я вышел на лужайку перед своим домом, на подъездной дорожке как раз остановился черный «Кадиллак Эксалейд». Открылась дверца, Уильям Утвиллер, мой сосед и лучший друг, выбрался из автомобиля и, завидев меня, завопил как телевизионный проповедник:

– Дэнни, мой мальчик! Ну что, прорвался на ту сторону?

Это было наше приветствие, но сегодня я на него не ответил. Я смотрел на колеи, проложенные «Кадиллаком», на следы, начинающиеся там, где Вилли спрыгнул в снег, – и все. Как автору послания удалось проникнуть в дом, не оставив отпечатков ни на подъездной дорожке, ни на лужайке? Я не сомневался, что если обойду дом, то найду как. Конечно, если только он не прилетел с восточным ветром, держась за зонт или ниточку воздушного шара.

Тут из машины вырвались двойняшки и окружили меня. В сентябре им исполнилось по пять.

– Неужели все из-за того, что однажды я покормил их?

– Одной кормежки достаточно, – заверил Уильям с мрачным видом, но я готов был спорить, что за зелеными линзами его вайфареров уже запрыгали чертики. – Я тоже совершил эту ошибку.

Бросив лопату, я подхватил Вайолет на руки. Под курточкой на ней была розовая пижамная кофта с изображением не то зайца, не то дикого кролика. Наверное, все же кролика – его уши были коротковаты.

– Просто мы любопытные. – Девочка смахнула светлые пряди со лба – сначала со своего, потом с моего. – Как мускусные утята.

– А мускусные утята любопытные?

– Ужасно любопытные! Они также ужасно умные.

– Крайне, чрезвычайно, в высшей степени, – подсказал Утвиллер.

Вайолет дернула меня за бороду.

– И ужасно, крайне, чрезвычайно любят нырять. Дядя Дэн, у нас с тобой одинаковый цвет волосиков.

Темноволосый Уильям опустил подбородок и пристально посмотрел на меня поверх очков:

– Дядя Дэн, что это у тебя? Ты строил замки из снега?

Я вымученно улыбнулся, забирая лопату у Вилли-младшего.

Мы поднялись по ступеням.

– Чем обязан визиту?

– Вообще-то я собирался сплавить двойняшек бабушке и дедушке, но они устроили бунт и наотрез отказались сотрудничать, пока не увидят дядю Дэна.

– Как София?

– Вся в работе.

– Вам следует взять отпуск и умотать куда-то вдвоем. – Я проводил взглядом погнавшуюся за братом Вайолет и сунул лопату под банкетку; я знал, что Уильям заметил и сумку, и лопату.

– Разве что нас похитит какой-нибудь психопат, сунет в багажник и провезет через всю страну в уединенное бунгало в безлюдном живописном месте. Период перед Рождеством всегда самый трудный.

– Утвиллер, ты сам – классический психопат, которого нелишне сдать в лечебницу и накачать антипсихотиком. Твое счастье, что ты неплохо маскируешься.

Уильям никогда не занимался низкоквалифицированным трудом, не работал билетером в кинотеатре, уборщиком в больнице, официантом. Он окончил престижный колледж на Восточном побережье, где достиг определенных успехов в академической гребле. У него ирландские и немецкие корни, его предки владели огромными территориями в каком-то там графстве в Ирландии, а его прадед был частным коллекционером, в чьей коллекции, которая недавно перешла к отцу Уильяма, Коннору Утвиллеру-младшему, осели работы Пикассо, Эдуарда Мане, ван Гога. Когда я узнал об этом, то чуть не упал. Мы любили шутить, что я – просто еще одна сучка в его коллекции.

Дети унеслись в гостиную. Вилли снял очки.

– Что ты делал в лесу с лопатой? И зачем тебе сумка?

– Мне необходимо взять паузу. Возможно, я ненадолго уеду.

– А Гилберт?

– Я отвез его к матери. – Вздохнув, я поскреб щеку. – До последнего не был уверен, что решусь на эту авантюру.

Друг открыл рот что-то сказать, когда из гостиной выскочил Вилли-младший, размахивая открыткой. Я похолодел до самых ботинок. Хоть ружье додумался спрятать.

– Вайолет, смотри, что у меня есть! Открытка с Гилли!

Мы с Утвиллером переглянулись – и я погнался за его сыном.

– Дай сюда долбаную открытку, – прошипел