Ольга Тарасевич - Плачущий ангел Шагала

Ознакомительный фрагмент

Когда водитель притормозил у офиса Либерально-демократической партии России, Андрей Петрович улыбнулся отрепетированной до абсолютной искренности улыбкой и быстро прошел в свой кабинет.

Не беда, что на нем пока еще табличка «Заместитель председателя». Будет, обязательно будет должность еще выше. Но всему свое время.

– Машенька, зайдите ко мне, – распорядился Андрей Петрович, нажав на кнопку селектора с пометкой «пиар». Потом сделал еще один звонок – секретарше с просьбой приготовить кофе. Затем помечтал: чем успешнее сложится карьера, тем более важные вопросы будут решаться нажатием кнопочек. Не каждому дано понять всю прелесть власти. Но, единожды ее вкусив, остановиться невозможно.

– Значит, так, Машенька. – Андрей Петрович оглядел молодую руководительницу пиар-службы партии и удовлетворенно подумал, что жена в свои пятьдесят ему все равно милее, чем тридцатилетняя красавица. – Надо изменить фотографии на предвыборной листовке. Я хочу, чтобы…

К огромному удовольствию Семирского, его предложение у Маши возражений не вызвало. А ведь всем хорошо известно: Машенька – женщина принципиальная. Если считает, что какая-то инициатива негативно повлияет на имидж партии или ее лидеров, и с самим председателем будет спорить до хрипоты. За ум в сочетании с полным отсутствием подхалимских поползновений Марию и назначили на эту должность еще пять лет назад, совсем девчонкой. И в том, что на прошлых выборах в Думу партия стала третьей, очень много труда и начальницы пиар-службы.

Просмотрев пресс-релизы, Андрей Петрович стал принимать многочисленных посетителей – руководителей региональных отделений партии, простых партийцев, сочувствующих либерал-патриотам деятелей науки и культуры. Секретарша недосмотрела – в череде вменяемых людей с обычными житейскими проблемами оказалась явно ненормальная бабуля, с порога заявившая:

– Против меня существует инопланетный заговор. Чудовища зеленые в водопроводе живут. Помоги, родненький, дорогой. КПСС нет, уж не знаю, куда и пожаловаться!

Когда Маша снова появилась в кабинете, Андрей Петрович посмотрел на нее с искренним недоумением.

Она, умница, сразу все поняла без лишних вопросов и приступила к пояснениям:

– Вы давали указание заменить снимки на предвыборной листовке. Мы просмотрели базу фотографий вашей семьи. Кое-что подобрали. Вот предварительные макеты, взгляните.

Пока руководительница пиар-службы раскладывала на столе листовки, Андрей Петрович успел перевести дух и опустошить стакан минералки.

– Обеденное время уже, – ровным голосом напомнила Маша. – Кстати, я, когда готовила материалы, ну просто поразилась. Ваш сын Константин…

Семирский отодвинул макет подальше. Чертова дальнозоркость! Вот что с нами делают годы!

– А что Костя? По-моему, неплохо получился!

Маша кивнула:

– Отлично. Он очень фотогеничен! Такой красавчик, влюбилась бы в него, будь он постарше. Но вы знаете, он абсолютно не похож ни на вас, ни на Ирину Львовну. У него в лице явно прослеживается что-то восточное. Может, вы – потомок Чингисхана? Обыграем это в биографии?

Она беззаботно рассмеялась. И Андрей Петрович тоже улыбнулся, потому что давно научился прятать за непринужденной улыбкой липкий холодный страх…

– Амнистия – хорошая птичка!

– Амнистия – дура! Опять! Снова! Да что же это мне за наказание такое! Амнистия! Я тебе сколько раз говорил – кончай жрать документы! Неужели не понятно?! Идиотка!!

Устав орать, следователь прокуратуры Владимир Седов плюхнулся на стул и смерил пытливо поглядывавшую на него с сейфа зеленую птицу презрительным взглядом. Птица на взгляд не отреагировала. И снова заявила, что она – хорошая!

«Вот же друзья подогнали подарочек на День юриста, – огорченно подумал следователь. – Жена дома такое счастье терпеть не захотела. Пришлось забрать попугаиху на работу. Возможно, условия здесь и не очень. В кабинете вечно накурено. Ну и что? Я же ее кормлю? Естественно! Клетку никогда не закрываю. Она ж не преступница. Пусть преступники за решеткой сидят, а Амнистия наслаждается свободой. И вот ее благодарность. Опять сожрала заключение эксперта. А я его даже не просмотрел!»

– Документы есть нельзя, – уже спокойнее пояснил Седов, смахивая в ладонь белые клочки бумаги, до совещания у шефа являвшиеся заключением судмедэксперта. – Ну да ладно. Сейчас позвоню и попрошу вновь прислать мне…

Закончить фразу Володя позабыл, так как дверь его кабинета распахнулась и на пороге, ослепительно улыбаясь, появилась Лика Вронская.

Невероятно, но это была она! А ведь всего пару дней назад, когда они разговаривали по телефону, до Володи доносилась гортанная французская речь. Ну Вронская, явилась не запылилась, как говорится. И без предупреждения – мадам в своем репертуаре.

Следователь испытывал к Лике целую гамму неоднозначных чувств, от уважения до раздражения. Сто лет знакомы, побывали вместе во многих переделках, это здорово сближает. Пожалуй, они друзья. И на правах друга он постоянно ее предостерегает: хватит впутываться в различные истории, даже твое невероятное фантастическое везение рано или поздно закончится. Но Вронскую хлебом не корми – дай поучаствовать в расследовании. Упрямая, как осел. Неоднозначная девица.

«Все, опять жди беды», – промелькнуло в голове у Седова, пока он отрывал вцепившуюся в шею и радостно повизгивающую Вронскую.

– Так, мать, – водрузив невысокую хрупкую особу на пол, заворчал Володя. – Объясняй все по порядку. Ты ж вроде как в Париже должна быть. С этим своим хахалем французским. Случилось чего?

Лика забралась на подоконник, равнодушно отодвинула в сторону настоящий человеческий череп, доставшийся Седову в наследство от прежнего хозяина кабинета. Потом вдруг всплеснула руками и метнулась к почему-то подозрительно попахивающему рюкзаку.

Когда она щелкнула застежкой, Володя аж отшатнулся и, невольно поморщившись, воскликнул:

– Ну и вонища! С твоей-то тягой к трупам с тебя станется! Приволокла кусочек разложившегося тельца?

Давясь от смеха, Лика положила на стол извлеченный из рюкзака пакет:

– Я скучала по твоему черному юмору. Это же сыр, темнота. Настоящий французский сыр!

– И что с ним делают?!

– Едят, Володь. Не обращай внимания на запах, это очень вкусно.

«Разве что с очень большой голодухи покатит, – подумал Седов, открывая форточку. А затем и окно. Презент вонял неимоверно. – Бывает к концу дежурства такое состояние, когда уже абсолютно безразлично, что запихивать в желудок. Или по пьяной лавочке. А в нормальном состоянии – не-а, никак».

Тем не менее вслух Володя вежливо заметил:

– Спасибо, тронут.

Его не обманула Ликина улыбка, вся эта порывистость, беззаботность.

Он закурил сигарету, пододвинул пачку к Вронской и, бросив взгляд на часы, решил:

«Минут сорок есть. Что-то мне она не нравится. Наверное, опять куда-то влезла. Ох, с нее станется».

– Я не курю, – равнодушно сообщила Лика. – Кстати, представляешь, какая я «молодчина»! В аэропорту вместе с последней пачкой сигарет телефон в урну выбросила. Эффектно, да? Хотела тебе позвонить, а сотового нет. Короче, дорогой, все, завязала. Курение убивает.

Володя аж подавился дымом. Доселе мадемуазель в списках адептов здорового образа жизни не значилась. Ее без сигареты на этом подоконнике и представить нельзя. Что же с ней случилось в этом Париже?

– В том-то и дело, что ничего. Ничего не случилось. А должно было нагрянуть счастье. Но оно не пришло! Все у меня было, Володечка. Мужик офигительный. Я на него так и не насмотрелась. Такой красивый – и мой. Не верила. Любит он меня. С бытовой точки зрения – все условия. Представляешь, из окна квартиры открывается вид на Сену и Сорбонну. А не смогла! Кажется, не прижилась и вряд ли впишусь в ту жизнь. Раньше думала, не важно, где жить, важно – с кем. Родина, уродина, а она нам нравится…

Закончить цитирование Юрия Шевчука у Лики не получилось. По щекам побежали слезы, и Седов досадливо крякнул. Санта-Барбару развела тут, понимаешь. Сил на это смотреть нет никаких. Свидетельница, кстати, вот-вот на допрос придет, и что она, интересно, о следовательских методах подумает, увидев эту всхлипывающую сырость?!

Вронская принялась оправдываться:

– Прости, Володь. Торможу. Плохо мне. И идти некуда. К родителям в таком состоянии не заявишься. Те подружки, которые не писательницы, на работе. Те, которые писательницы, – дрыхнут. Все же мы, графоманы, книжки по ночам ваяем, днем почему-то не получается. И вот я сошла с самолета, а податься некуда. И там, во Франции, не могу, и здесь все уже непривычно. Я, наверное, бестолковая, да, Володь?

«Не то слово, и живешь, и пишешь по-дурацки», – подумал Седов. И сразу же вспомнил – жена Людмила млеет, читая про все эти сопли в книжках Вронской. Бабы, чего с них взять!

Почувствовав не самое оптимистичное настроение следователя, верная Амнистия просвистела над Ликой зеленой кометой и со снайперской точностью нагадила ей на обтянутое светлыми джинсами бедро.