Пропавший рейс - Алексей Речкалов

возможность человеку быстро среагировать, принять решение и предпринять действия, которые он не смог бы совершить в обычном состоянии. Действие этих гормонов длится не более пяти минут, затем их уровень спадает и возвращается в нормальное состояние. Если этого не происходит, их продолжительное влияние сильно истощает организм.

Кортизол обладает несколько иным действием; в то время как тревожная парочка, адреналин и норадреналин, мобилизуют все силы организма для того, чтобы справиться с ситуацией, кортизол оказывает сильнейшее антистрессовое и противошоковое воздействие. Его количество резко возрастает при стрессах, потерях крови, травмах, в шоковом состоянии: так организм адаптируется к ситуации.

Мы гребем в сторону островов уже 6 часов, но на горизонте – прежняя гладь океана, и никаких белых атоллов. Ну не мог я ошибиться, к тому же на плоту есть компас, и судя по положению солнца при пролете островов, нам нужно было плыть именно на северо-восток, куда мы и направляемся. Конечно, я мог совершенно неправильно оценить расстояние, которое мы пролетели от точки в которой я видел заветные острова, и поэтому так быстро, как я рассчитывал, нам туда не добраться.

За нашей парочкой со вторым плотом, не сговариваясь с нами, увязалось еще четыре красных бублика. Получается, если мы достигнем нужной точки, образуется община человек шестьдесят. Вполне себе такое племя, способное обустроить возможное место пребывания. Управление и порядок на двух плотах я уже установил: кто гребет, кто ловит рыбу, кто будет дежурить. Гребли все по очереди? включая девочек-стюардесс, меняясь каждые пятнадцать минут. Все уже начало работать как часы, только с одной небольшой проблемой: обещанных мной островов так пока и не было. Думаю, сегодня раздражение и потеря веры еще не будут прорываться, а вот дальше, если результата не будет, начнутся естественные проблемы. Но на этот случай у меня всегда есть один выход: держать управление страхом. Я пощупал рукоять пистолета, засунутого за пояс. Если что, придется сделать выстрел. Этот чёртов шахид для самострела использовал Глок-18, а у него в магазине семнадцать патронов. Минус один на дурную голову Фарика – осталось шестнадцать, я проверил. Даже если садануть один в воздух, патронов хватит усмирить любой бунт. Выстрелить в человека я не побоюсь, эту школу я проходил, доводилось разряжать ствол в живого человека. Конечно, это крайний случай, но опыт, полученный в девяностых, не оставлял мне других вариантов. Если кто-то начнет ставить меня как лидера под сомнение, то шансов выжить ни у меня, ни у всех остальных практически не будет. Глок придавал внутренней уверенности, и убирал сомнения в правильности действий.

– Петро, долго еще грести-то? – Послышался голос моего тезки с соседнего плота.

– Слушай, я не могу четко определить расстояние, я тебе не Яндекс-навигатор, нет у меня точки на карте.

– Це погано, командир, як би проще було.

– Что имеем, то имеем – или у тебя есть другие варианты что делать?

– Исть треба, рибки хочется, може тормознем, порыбачим? Снасти е, риба плещет.

– Слушай, Петро, хорошая идея, НЗ лучше пока не жрать, и к тому же в рыбе вода есть, можно будет питьевую экономить. Я сашими люблю, твои китайцы, думаю, тоже, эти даже сверчков-паучков жрут. Мои, думаю, тоже не побрезгуют. Тормозим корыта, расчехляйте удочки.

Ну, как удочки: наборы крючков на крепких лесках и блесны. У меня опыта рыбной ловли нет от слова совсем, одна надежда на местных и портовых ребят с Одессы.

– Тёзка, я ловить ваще не умею, так что вопрос за тобой, командуй, – обратился я к Петро.

– Та не переживай ти за рибалку, я в дитинстви на веревку и гвоздь гнутий кефалю ловив.

– Давай, Петро, не осрами Одессу, налови полную шаланду, – вспомнил я старую песню.

– Шалаааанды полные кефали, в Адессу Костя привозиииил, – довольно чистым и звонким голосом запел парень, – и все бидндюжники вставали, когда в пивную он входил. Я вам не скажу за всю Адэсу, вся Адэса очень великаааа…

Похоже, это надолго; под аккомпанемент песни Бернеса я отдалился вглубь плота и прилег на валик борта. Нужно немного отдохнуть и поспать, пока есть время.

Меня разбудило прикосновение к предплечью. На удивление не снилось ничего, я просто провалился в забытье.

– Мистер, плиз лук эт зе оушен.

На меня смотрела очень напуганная малайская девочка, имени которой я еще не запомнил. Я в одно движение сместился к отверстию в тенте и увидел озабоченную физиономию Петро.

– Начальник, сдается мне, у нас велики проблеми, – сжатыми в тонкую ниточку губами проговорил одессит, – я тебе кличу-кличу а ти спиш.

– Что случилось, Петро?

– Глянь тудой, – он показал рукой куда-то назад, мне за спину.

Я перегнулся через борт плота и наконец увидел проблему, во всей ее красе. Вдалеке на горизонте небо превратилось в черную полоску с резкими вспышками, которые не могли быть ничем иным как молниями. Я почувствовал, как первые порывы холодного ветра обдувают моё лицо, и сердце забилось быстрее. Эта черная полоса на горизонте неумолимо и медленно будет приближаться, словно незваный гость, пока не поглотит наше утлое суденышко во чреве бури. Благостное безмолвие, царившее вокруг несколько часов, вдруг превратилось в гудение ветра и шум волн, которые начали понемногу подниматься и биться о борт.

Вдруг над нами грянул разрывающий небо звук, и все вокруг разорвалось на тысячи ярких молний. Ясно одно: нужно было действовать. Осознав, что никакие средства не помогут против настигающей стихии, я почему-то вспомнил слова моего преподавателя по начальной военной подготовке: «Главное в танке не срать».

– Петро, быстро отвязываемся, шнуруем тенты, и всем держаться за петли на баллонах. Плоты легкие, может пронесет. – Время сжалось, и наши движения казались очень медленными на фоне стремительно приближающейся темноты. Буря обрушилась на нас как ярость греческих богов, сметающая на своём пути всё живое. Запах соли смешивался с сыростью воздуха и запахом озона от разрыва молний, и я почувствовал, как страх, настоящий ужас проникает в самую душу.

Я лично зашнуровал тент наглухо, и вцепился в пластиковую петлю, позволяющую держать себя хоть в сколько-нибудь стабильном положении внутри нашего единственного убежища. Внутри резко потемнело, и стало видно только очертания людей, тускло горела единственная аварийная лампочка.

В такой момент остается уповать только на божественный промысел: если уж мы не погибли при падении самолета, то зачем-то это было нужно – совсем глупо и не логично погибнуть сейчас.

Шум ветра, гул грома и удары волн по плоту быстро напомнили о хрупкости всего нашего существования, и о месте человека на этой земле. Не слишком ли много мы на