Андрей Константинов - Дело о похищенных младенцах

Все это мне удалось прочитать в его глазах еще до того, как он начал рассказывать историю про человека, который был так неуклюж, что даже дома умудрялся натыкаться на косяки дверей. Чем закончилась история я уже не помню, по-моему, этому самому неуклюжему человеку набили морду.

И теперь я стараюсь сворачивать в ближайшую дверь, как только появляется хотя бы минимальная опасность столкнуться в коридоре с этим маньяком по хозяйственной части. Когда он смотрит на меня своим испытывающим взглядом, я готов признаться, что это не Горностаева, а я курил в неположенном месте (тот факт, что я не курю, никакого значения не имеет), что это я, а не Макс Кононов оставил пивную бутылку под столом. Я даже готов сознаться в убийстве Кеннеди, но, боюсь, Скрипка мне не поверит, а расскажет жуткую историю о своем знакомом, который очень любил обманывать порядочных людей и поэтому плохо кончил.

Сегодня подобного испытания я бы точно не вынес. Наверное, только поэтому мне и повезло.

Ребята все уже были на местах и висели на телефонах. Горностаева внаглую дымила сигаретой и стряхивала пепел на подоконник (Обнорский еще не приехал, а Скрипку она с некоторых пор в расчет не брала). Я уже в который раз пожалел, что у Обнорского в замах нет ни одной женщины — может, тогда и мне удалось бы на Скрипку управу найти! Завгородняя опять пришла в юбке, не вписывающейся ни в одну из инструкций главного по хозяйственной части, что само по себе не могло не радовать.

Соболин самозабвенно отстукивал на клавиатуре какую-то заметку, наверное, об изнасилованных за ночь женщинах — такие информации он отписывал с огромным удовольствием. Даже Гвичия зашел, но он-то явно не по делу, а рассказать очередной анекдот и оценить сомнительную длину Светкиной юбки.

Я подошел к дивану и с наслаждением плюхнулся на него. Даже глаза закрыл от удовольствия. Сидел бы и сидел вот так целый день! Но из состояния нирваны пришлось выходить: на меня кто-то смотрел. Причем не просто смотрел, а нагло пялился. Я открыл глаза, хотя ужасно не хотелось этого делать.

Оказалось, что все действительно смотрели на меня. И смотрели с удивлением. А Завгородняя еще и с неприкрытым ехидством. Она первая и подала голос:

— Ты сегодня что, со стрелки? Или на? Я имею в виду стрелку.

— Почему?

— А ты на себя в зеркало посмотри, стажер!

Ненавижу, когда она произносит это слово — «стажер». Смачно так, с откровенным высокомерием. Причем она явно знает, насколько мне это неприятно, а потому обязательно, хотя бы разочек в день, но ввернет: «Стажер». Вот уж действительно стерва!

Вставать и идти к зеркалу не хотелось. Что в моем виде могло их всех так поразить? Я осмотрел себя мутным взглядом и только тогда сообразил, в чем дело. Я всегда приходил на работу в потертых джинсах и неброском джемпере, а сегодня в «адидасовском» костюме, подаренном сестрой, и таких же кроссовках. Столько с утра испытал потрясений, что надел первое попавшееся под руку. А под руку попалось именно то, в чем вчера кутил по барам.

— Ну чего уставились? Подумаешь, переодеться не успел! Вон Завгородняя в какой юбке сегодня пришла, чего вы на меня пялитесь!

Горностаева хохотнула, хотя мое замечание к ней абсолютно не относилось, а все остальные, как по команде, уставились на Светкины ноги. Это тебе за стажера, мстительно подумал я. Вроде бы мелочь, а как приятно!

Завгородняя тем же жестом, что и девушка в метро, одернула юбку, причем с тем же успехом. Видимо, не горела она желанием быть сегодня в центре внимания мужской половины Агентства, а потому зло бросила:

— Чего уставились-то? Ног никогда не видели? Работайте давайте, а то глаза сломаете!

Глаз, конечно, никто не отвел, но и ответить тоже не решились: в таком состоянии Завгородняя становится общественно опасна.

Чтобы как-то разрядить обстановку, я спросил:

— Зураб, анекдот рассказать?

— Конечно!

Анекдот мне вчера Димка рассказал, и я хохотал над ним минут пять.

— В общем, — стал рассказывать я, — музей. В одном из залов стоит крутая девушка, в песцах вся и в золоте. Стоит девушка и в течение получаса всматривается в одну и ту же картину. Мимо проходит смотрительница музея, и дама обращается к ней: «Простите, а вы не подскажете, это… это Моцарт?» — и показывает на картину. Смотрительница, конечно, в шоке, и с упреком в голосе говорит: «Да вы что, это же Ван Гог!» Дама переводит свой взгляд снова на картину и восклицает: «Охуеть!»

Секунды две все смотрели на меня с удивлением, потом Гвичия зашелся от смеха. А Горностаева возмущенно фыркнула. Но напряжения как не бывало.

Я подошел к двери и, искоса глядя на Завгороднюю, сказал:

— Некоторые девушки своим поведением очень напоминают мне эту самую дамочку из анекдота, — и ужом выскользнул из кабинета. Вовремя: что-то тяжелое ударилось в дверь за моей спиной.

Больше, пожалуй, на рабочее место сегодня возвращаться не стоит.

План разоблачения старушки-процентщицы — то есть бабули-предсказательницы — созрел в голове сразу и полностью, но лишь после того, как эта самая голова чуточку оправилась от похмельного синдрома. Итак, представившись Дмитрием Беловым, то бишь моим лучшим другом, я должен проникнуть в квартиру гадалки, наплести про внезапно слегшую с сердечным приступом в больницу маму, которая и попросила меня подъехать к старушке за, так сказать, консультацией. Не будет же она у меня документы спрашивать? Потом подложить диктофон в какое-нибудь потайное место, включить его на запись и слинять, после чего через пару часов вернуться за предварительно оставленной, ввиду врожденной рассеянности, вещью, например ежедневником. Хотя нет, лучше за зонтиком. И забрать диктофон, на котором явно окажется записано что-нибудь интересное.

Звонить бабушке я не стал — хотя сначала и была такая мысль, — а решил сразу поехать к ней домой (адрес мне установили без проблем). Но все упиралось в диктофон. Своего диктофона у меня не было. И мне не хотелось никому рассказывать о своих блестящих планах, поэтому я решил использовать факт удачного соседства с семьей Соболиных (мы с ними жили в одном доме и даже на одной лестнице).

Аня Соболина была на рабочем месте и что-то увлеченно просматривала на мониторе. Точно с таким же увлечением безумный Макс Кононов просматривает в рабочее время порносайты. Пришлось ее отвлечь.

— Аня, привет! Ты мне нужна как женщина.

— Сейчас, подожди секунду.

Она прочитала текст до конца и повернулась в мою сторону.

— Что случилось?

Я не стал вдаваться в подробности, просто сказал, что мне очень нужен диктофон. Очень. Цифровой. Маленький.

Хвостик пумпочкой. А Соболин мне его не даст. А ей даст. И не потому, что Соболин жмот, а потому что Скрипка ему голову оторвет, если узнает, кому доверили ценную вещь, да еще и шефу пожалуется.

Аня выслушала меня молча, ничего не спросила.

— Подожди секунду.

Она вышла и вернулась минуты через три — уже с диктофоном. Вот оперативность!

На, держи. Только, пожалуйста, не натвори глупостей.

— Как можно, Аня! Я же взрослый человек.

— Взрослый человек не приходит на работу с черепом в ухе и с бешеными глазами.

Ей очень не нравилась серьга у меня в ухе, уж не знаю почему. Но диктофон в кармане, а значит, все идет по плану.

Никогда не верил никаким гадалкам, вещуньям и прочим предсказательницам, хотя было время, когда вместе со всей семьей, да что там с семьей, вместе со всей страной, сидел перед телевизором и ждал, когда же наконец рассосутся спайки. Однако ничего у меня не рассосалось, но недоверие, даже неверие во все, что с этими магами и экстрасенсами связано, осталось…

Бабушка-гадалка жила недалеко от «Нарвской», на проспекте Стачек. Стоя перед входом в подъезд, я еще раз прокрутил в голове заранее заготовленный сценарий. Откровенно слабых мест в нем было только два. Точнее, их было гораздо больше, но выделил я только два из них: во-первых, Димкина мать вполне могла показать бабуле семейные фотки, и тогда меня, несомненно, ожидает фиаско (слово-то какое!), а во-вторых, она же — то есть Димкина мать — ни в какой больнице не лежала, а отдыхала на даче (дачка, к слову сказать, знатная!) вместе с дядей Толей, Димкиным отцом, и в любой момент могла вернуться.

Остальные слабые места моего плана я просто не принимал в расчет — не получится так не получится. Всего-то делов: оставить диктофон, вернуться через часок и забрать его. Потом прослушать, о чем бабуля трещит с клиентками, и на основе этого состряпать материальчик.

Не ахти что, конечно, но на безрыбье и рак рыба.

Дверь в бабкиной квартире была хорошая — металлическая, обшитая деревом, с тремя замками. Я смело нажал на кнопку звонка. Послышалась переливчатая трель соловья, а потом и шаги. Видимо, бабуля кого-то ждала, потому что открыла дверь, даже не спросив: «Кто?»