Пустые комнаты - Алекс Палвин

ко мне. С другой стороны, в руке у него по-прежнему оставался нож.

– Дэниел, я и не говорил, что это будет просто. Полагаю, мне стоит объяснить еще раз. Я оставлю его висеть. Поверь, подобное положение чрезвычайно болезненно. Да, длительность страданий важнее смерти, но в данном случае меня интересует исключительно его смерть. Гуманизм, если пожелаешь, не всегда выглядит пристойно.

Он толкнул Кромака, и тот закачался над полом.

Мой голос сполна передал отвращение, которое я испытывал:

– Знаешь что, пошел ты, Холт! Пошел ты, ясно?

Я отвернулся и успел сделать два шага. Удар был таким сильным, что я на некоторое время отключился. А когда пришел в себя, Говард сидел на мне. В следующий миг давление со спины исчезло, я вскочил на ноги. Адреналин хлестал в крови, и шприц в руке Холта был совершенно отчетливым.

Лицо онемело. Качнувшись вперед, я обнаружил, что онемение распространилось на руки, ноги и грудную клетку. Дышать стало трудно. Нет, нет, нет, только не это… Я протянул руку сгрести его за рубашку, пальцы царапнули воздух. А затем мои мысли, потеряв опору, покатились в темноту, словно по обледенелому склону – в пропасть, все быстрее и быстрее. И в этой пропасти кто-то кричал: «Митчелл, вернись!»

Я падал и падал. Не помнил, как коснулся земли.

38

Мне снилось, что я спас Эдмунда Кромака. На скобе покачивался Говард.

Я присел, Кромак обхватил руками мою шею.

– Держись! – велел я.

Расположив стопы чуть шире плеч, я встал на выдохе, будто делал упражнение со штангой, прижимая локоть к боку и удерживая руки Кромака, сцепленные под моим подбородком. Правую руку я оставил для игрушечного «кольта», стреляющего металлическими пульками, – точной копии настоящего пистолета. Такой был у Зака в детстве.

Мы шли в кромешном мраке. Над ухом – дыхание другого живого существа. Мне мерещилось, что я несу на спине своего брата, как в тот день, когда… Я наткнулся на лестницу и без промедления начал подъем. Мышцы пришли в восторг на шестой ступени и задрожали. Сердце колотилось отбойным молотком. Вдруг ступени закончились – но не темнота.

Темнота тянулась дальше.

Тут я понял, что тяжесть со спины исчезла.

Я остался один, во тьме, и наконец осознал, что Кромак совсем скоро умрет.

* * *

Казалось, я уже вечность таращусь на свои колени. Ноги были зафиксированы у ножек стула пластиковыми наручниками-стяжками. Руки заведены за спину и стянуты, судя по всему, ими же. Я даже не был уверен, что моргаю. Закрыл глаза. Мне стоило больших усилий снова разлепить веки. Впрочем, для того чтобы поднять голову, то и дело ныряющую обратно, и оглядеться, пришлось собрать все свои силы.

Эдмунд покачивался над полом. Увидев, что я очнулся, он задергался и замычал.

«Меня сейчас вырвет, – подумал я. – Господи, что эта сука вкатила мне?» Действие препарата не имело ничего общего с уколом, который помог мне уснуть, обвив сильным чешуйчатым телом, и я не был против, начни он ломать мне кости.

А этот был ударом Колоды в жидком виде.

Говард не хотел мягко усыпить меня – нет, он хотел причинить мне боль и вселить в меня страх. Как будто боли и страха было мало. Он знал, что я стану упрямиться, и подготовил шприц.

Я перевел взгляд на ящик в углу.

Может, там полно шприцов и ампул. Может, не только их – еще жгутов, антисептиков, нюхательной соли. Арсенал современного убийцы включает не только пути причинения боли, но и способы ее продления.

Я подался вперед, стяжки впились в запястья.

– Эдмунд, – глухо сказал я. Если он немедленно не прекратит извиваться, как червяк на крючке, то его паника передастся мне. Слова ватными шариками прилипали к языку. – Ты должен успокоиться… Дыши. Дыши, твою мать! Глубокий вдох, медленный выдох… вот так.

Постепенно он перестал дергаться и повис, словно мятый костюм на вешалке. Его грудь тяжело вздымалась и опадала, пот градом катился по лицу. Он не верил мне, но очень хотел верить.

– Ты чувствуешь руки?

Он помотал головой, его взгляд остановился на мне.

Это не был взгляд кролика.

Я почувствовал, как что-то важное покидает мое лицо, и оно становится холодным и твердым. А внутри ощутил отвращение, презрение и – неужели это возможно? – готовность.

Кромак смотрел на меня без проблеска понимания. Я пялился на него в ответ. Как бы сейчас выглядел отец? Была бы у него такая же борода? А морщинки в уголках глаз, какие появляются от избытка солнца и смеха?

Вновь закрыв глаза, я ощутил вкус сиропа из корня солодки. Старые раны открылись и кровоточили. Воспоминания разворачивались, будто кольца голубого бунгаруса.

39

– Дэнни, ты точно не видел, куда пошел Тимоти?

– Триш…

– Может, заметил что-то подозрительное…

– Триш, ты пугаешь его…

– Диана, ради всего святого! Почему он просто не может ответить на чертов вопрос?

– Потому что он напуган.

– Черта с два он напуган! Он видел, куда ушел мой сын. И он скажет мне это. Или я сделаю так, чтобы он сказал!

– Я вынужден просить тебя уйти.

– Джозеф, еще неизвестно, кто больше темнит: ты или твой сын.

Голос отца оставался спокойным, он перехватил руку миссис Шейфер, когда она попыталась дотянуться до моего горла.

– Надеюсь, ты сама найдешь выход.

Еще мгновение миссис Шейфер прожигала меня взглядом, полным боли и непонимания:

– Недалеко же укатилось яблоко от яблони.

Потом рванула прочь. Отец закрыл за ней дверь и повернулся, глядя на меня. А я все пытался понять, о чем умоляли ее глаза.

Когда отца арестуют, Патриция Шейфер разобьет окна в нашем доме и зальет кровью кусты гортензии; ее увезут в больницу со жгутами на руках, а она будет кричать и вырываться. Тем летом гортензия цвела в полную силу – огромными белыми шаровидными соцветиями, которые я не мог обхватить двумя руками. Их диаметр был не меньше восьми дюймов, стебли постепенно склонялись к земле, не выдерживая тяжести цветков. Мама не обрезала кусты к холодам, потому что мы уехали раньше. Должно быть, гортензия цвела до самых заморозков.

Тим пропал в конце февраля. Родственники проверили все места, где он бывал и куда мог пойти. Через двадцать четыре часа к поиску подключилась полиция округа Канава. Фотографии Тима были повсюду. Добровольцы прочесывали местность в радиусе десяти миль: кусты, овраги, норы. На этом этапе к поиску присоединились водолазы: если Тим свалился в реку, его отнесло течением.

И тут появляется свидетель. Живший по соседству