Пленница - Татьяна Витальевна Устинова

Я не успела ответить, потому что Сэм исчез, словно растворившись в воздухе. Я сделала несколько шагов и оказалась на песке. Сняв босоножки, я почувствовала его мягкое ровное тепло и чуть не заплакала от внезапно охватившего меня счастья. На маленьком кусочке этого пляжа я действительно была совершенно одна. Мне не хотелось думать о том, куда девался мой сопровождающий. Мысль о том, что он сидит где-то в зарослях и наблюдает за мной, мелькнула и пропала. Во-первых, Сэм выглядел как джентльмен и не заслуживал подозрений в подглядывании. Во-вторых, признаться, мне было совершенно все равно. Океан манил с такой силой, что я, пожалуй, искупалась бы, даже зная, что за мной наблюдают чужие глаза.

Быстро раздевшись и сложив одежду на берегу аккуратной стопочкой, я вошла в теплую, ласковую, гостеприимную воду, погладила ее ладошками, быстро прошла вперед, чтобы она скрыла меня от возможных глаз, легла на тихо плещущуюся волну и поплыла. Откуда-то я знала, что океан принял меня за свою, так бережно он обволакивал и поддерживал меня, сдерживая свою мощь, чтобы не испугать.

— Ну, здравствуй, — сказала я ему. — Мы с тобой раньше не были знакомы. И, признаться, мне стыдно за подобное упущение.

Ощущение времени совершенно стерлось. Я не знала, сколько времени плавала вдоль берега туда и обратно, немного остерегаясь попасть в какое-нибудь неожиданное течение, которое унесло бы меня на глубину. Вода была такой комфортной, что я бы длила и длила это блаженство, но мысль об ожидающем меня Сэме, а также о необходимости до завтрашнего утра продумать линию защиты, чтобы вытащить свою сестру из африканских застенков, не дав осудить ее на тридцать шесть лет, заставила меня с сожалением выбраться на берег и быстро одеться, чтобы быть готовой тронуться в путь.

Полностью одетая, держа в руках босоножки, я снова зашла в воду, прильнувшую к моим ногам, чтобы зафиксировать охватившее меня вдруг состояние полного покоя. Сэм был прав. Несмотря на то что ожидающие решения проблемы никуда не делись, я чувствовала умиротворение и внутреннюю силу справиться со всеми вызовами. Океан и правда оказался самым лучшим транквилизатором из всех, что я пробовала. Была бы я доктором, прописывала бы его всем пациентам без разбору. Но я была судьей, временно превратившейся в адвоката, а потому нужно было возвращаться к делам.

Не успела я подумать об этом, как услышала негромкий голос Сэма.

— Лена, я здесь. Вы уже готовы ехать?

— Да, я готова, — ответила я и улыбнулась. — Спасибо вам за это маленькое наслаждение.

Когда мы вернулись к машине, Сэм сообщил, что обратно мы поедем немного другой дорогой. Действительно, мы, не разворачиваясь, двинулись дальше вперед и, объехав зеленую косу, которая и ограждала гостеприимную бухту, оказались в соседней. Здесь берег был совсем другой. Огромные каменные валуны преграждали вход в воду, некоторые из них выступали далеко в океан, заставляя волны с грохотом разбиваться об их неприступность. Купание здесь не было бы таким безмятежным: пожалуй, каждая волна могла понести прямиком на камни, и неопытный пловец, пожалуй, если и не разбил бы голову, то точно поранился. Я еще раз оценила сделанный Сэмом выбор лагуны для моего первого купания.

Зато на песке, таком же мелком и белом, я увидела стаю пингвинов и даже глазам своим не поверила. В моем понимании, эти птицы были антарктическими обитателями, и встретить их в Африке я никак не ожидала. Сэм, впрочем, не разделил ни моего удивления, ни моего восторга.

— Разумеется, пингвины живут в Африке, — объяснил он, терпеливо дождавшись, пока я перестану визжать и тыкать пальцем в сторону берега. — Это очковые или африканские пингвины, которых еще называют ослиными или черноногими. Ареал их обитания на этом континенте — побережье ЮАР, Намибии и Манзании, а также близлежащие острова в районе холодного Бенгальского течения. Живут они, как вы можете видеть, колониями, вот только жаль, что вымирают. Если в начале двадцатого века популяция пингвинов оценивалась в два миллиона особей, то в 2015 году их было здесь всего-то порядка ста восьмидесяти тысяч.

Получив эту справку, я с восторгом смотрела на волшебных птиц, довольно маленьких по размерам, но передвигающихся по пляжу с таким чувством собственного достоинства, что люди могли бы позавидовать. Дорога снова вильнула, пингвины пропали из виду, скалы тоже, океан стал ровным и гладким, и в нем обнаружилась похожая на пирогу лодка, в которой я насчитала шесть аборигенов, одетых в короткие белые трусы.

Управляли они ею с помощью длинных шестов, которыми, похоже, отталкивались от дна. У одного гребца, впрочем, имелось единственное весло, больше похожее на лопату. На корме лежали сваленные в огромную кучу сети. Видимо, это были рыбаки, отправляющиеся на промысел. При виде нашей машины они приветственно замахали руками и что-то закричали; правда, ветер уносил их слова в океан. Впрочем, тут дорога снова повернула, и мы начали удаляться от побережья, возвращаясь обратно в столицу.

Когда мы вернулись в дом Сэма, было около двух часов дня. Его домработница, дородная темнокожая женщина лет пятидесяти, уже подала на стол обед, состоящий из овощного салата, запеченной на углях морской рыбы и нарезанных фруктов со свежим козьим йогуртом. Все очень вкусное.

После обеда Сэм проводил меня в импровизированный кабинет, который он оборудовал во дворе дома, в тени деревьев. Я с удобством разместилась за довольно большим столом, в кресле, в котором лежало несколько подушек, и открыла выданные мне своды манзанийских законов. Работа мне предстояла гигантская, но отступать было некуда.

Я читала и читала, делая выписки в выданный мне блокнот. По мере того как он заполнялся строчками, передо мной открывалась все более удивительная картина мира, который, разумеется, был устроен совсем не по тем лекалам и правилам, к которым я привыкла. Для начала я поняла, что Натку и ее товарищей по несчастью будут судить по уголовным статьям как совершивших антигосударственные преступления.

Уголовный кодекс Манзании был не сводом статей, а песней. Очень быстро я обнаружила, что по своему содержанию он несомненно похож на уголовное уложение, принятое в России сразу после Великой Октябрьской социалистической революции. В отличие от судьи Магути, я хорошо училась в университете, а потом помнила, что уложение точно так же не содержало в себе практически никакой конкретики, только революционный пафос и задор.

Практически любое действие можно было признать преступлением против республики, и наказание за это полагалось довольно суровое. Вот только молодая революционная Республика Манзания крайне нуждалась в деньгах, поэтому, я даже глазам своим не поверила, практически по любой