Мила Бояджиева - Круиз "Розовая мечта"

— Славочка! Я вышел заранее, чтобы не пропустить. У нас небольшая накладка — оператора вызвали к главному. Я решил, что мы успеем сбегать в какашку и там за кофе все обговорить.

Я задумалась, расшифровывая услышанное название.

— Вы сомневаетесь, что ваш собеседник придет? — Понял по-своему мою задумчивость Никита.

— Не совсем уверена. Он будет искать у проходной вас, поскольку хорошо знает по телеэкрану. А в этой шапке не каждый сумеет распознать…

— Да ну её к черту! — Никита сунул колпак с помпоном в карман. — Это подарок — от шотландских пастухов. А вас, как я понимаю, одевает лично Карден?

— Не следите за передачами своих коллег о моде. Это не в стиле Кардена. — Я повернулась, демонстрируя классическую простоту тончайшей дубленки серебристого цвета, спускающейся почти до пят — то есть до толстых каблучков серых лаковых сапожек.

Длинные вещи ужасно неудобны в машине, но я постеснялась одевать один из моих шикарных меховых жакетов. Да и слишком уж прибедняться — до кожаной куртки или пальто — не хотелось. К тому же, дубленка с капюшоном, что в такую погоду как раз кстати.

— Выглядите классно. Больше подходите, правда, для передачи Шолохова или Троицкого, но будем считать, что и мне повезло — доктор-психолог с внешностью кинозвезды… Пойду, гляну у проходной. как его? Юлий Викторович? — Никита скрылся за стеклянной дверью, а я задрала голову возвышающаяся надо мной громада башни словно неслась куда-то навстречу снежному бурану.

— Знакомьтесь, Слава, это Юлий Вартанов. Его уже на проходной хотели арестовать. Он рвался ко мне в студию.

Мы застыли, с недоумением приглядываясь друг к другу.

— Я предлагаю, друзья, перекусить в Какашке. Хлебнем кофейку с пирожным. Собачья погода… — Почувствовав замешательство, Олег тараторил без умолку. — Видите ли, на той стороны проспекта жила-была во времена застоя общественная уборная. Ну, такая, типа сортир для М и Ж… Частная инициатива превратила это санитарно-гигиеническое учреждение в пункт общественного питания. И очень удачно. Пока у нас в Останкино с буфетами дело не наладилось, все сотрудники ТВ паслись в Какашке. Теперь уже ходим по привычке. Привязанность, ностальгические воспоминания и название, родившееся в народной фантазии, по душе пришлось.

Юлий оказался высоким блондином утонченно-скандинавского типа. Не викинг, а мечтательный северный принц. Он застенчиво сутулился, так, что длинные, влажные от снега пряди падали вдоль бледных худых щек. Без шапки и курточка кое-какая — джинса на «рыбьем меху». Но когда он вскидывал голову, поднимая глубокие, пристально глядящие синие глаза, первое, что приходило в голову, была мысль о неуместной в этом пространстве и времени утонченности. Такие лица теперь «не носят». Их можно увидеть на фотографиях прошлого века, запечатлевших представителей «вырождающейся аристократии». Я вообще не могла отделаться от впечатления, что говорила по телефону совсем с другим человеком. В этом молчаливом парне не было и тени развязности и гаерства, которыми он «блистал» в своих телефонных признаниях.

Никита тщетно пытался «раскрутить» нас на интересный диалог в кафе, затем в студии. Беседа не складывалась, особенно, под оком телекамеры. Видеть себя на экране монитора Юлию, со всей очевидностью, было неприятно. Он инстинктивно отворачивался в сторону, прятал лицо в ладонях, то есть вел себя как нежелающий попадать в объектив преступник.

Кроме нескольких официальных фраз, произнесенных мной по поводу психологического здоровья жителей Москвы и деятельности нашей службы, Никите удалось вытащить у пострадавшего короткую благодарность в адрес психологов, помогших ему преодолеть душевный кризис.

— Не слишком интересный вышел сюжет. — Виновато признался Юлий, спускаясь вместе со мной к выходу. — А нам ничего не заплатят за съемки?

— Похоже, ваше красноречие вдохновляет бритва или взведенный курок. Допинг опасности… Я на машине, вас подвезти? Платить за оказанную нам телевизионную любезность должны были бы мы.

Он проводил меня на стоянку и слегка ухмыльнулся, когда я открыла дверцу «Вольво».

— А вы неплохо зарабатываете на милосердии. Понятно, что гонорары от телекомпании вас явно не волнуют.

— Муж купил подержанную машину. Это далеко не последняя модель Почему-то оправдывалась я, стоя у автомобиля.

Снег стал мелким и сухим, словно кто-то усердно сыпал с башни бертолетову соль. В фиолетовой мгле, пронизанной светом стерегущих стоянку фонарей, мой собеседник выглядел пришельцем из какого-то другого измерения. Я вспомнила его слова о голубых жилках на запястьях и только теперь поверила в то, что он не врал. Просто старался выглядеть циничней и сильнее, чем был на самом деле. И держался за свою наигранную браваду, как за спасательный круг.

— Я сказал там, в студии, чистую правду — вы помешали мне уйти из жизни… Думаю, это значительная победа профессионализма и милосердия.

— Хм! Это ведь, собственно, произошло по ошибке. Я помогла вам тем, что не восприняла всерьез вашу угрозу — все эти ванны, бритвы, пистолеты. Это не было умышленным ходом. Мне казалось, что вы недостаточно искренни… Мне к «Соколу». Может, все же куда-нибудь подвезти?

— Спасибо. Здесь рядом метро. У меня «единый»…. А я принял ваше сочувствие за чистую монету. Почему-то решил, что вам и вправду не все равно, как я распоряжусь своей жизнью.

— Вы правильно решили. Я всегда принимаю близко к сердцу проблемы своих пациентов. — Я села и завела мотор. — И мне далеко не безразлична ваша судьба, Юлий… Рада, что все кончилось благополучно.

Он поднял воротник и втянул голову в плечи. Вздрогнув от озноба, я на всю мощь включила печку и, кивнув на прощанье длинной фигуре, захлопнула дверцу.

…«Снежной россыпью жемчужной…» — всплыла в памяти блоковская строчка, сопровождая удаляющуюся в студеное, хмурое, какое-то ненастоящее прошлое Юлия.

Глава 18

Маленькие личные неудачи чаще всего преследуют тех, кто недоволен собой. Люди самоуверенные склонны объяснять свое невезение глобальным несовершенством мироздания. У этих людей даже молоко сбегает от того, что весь мир — бардак. Им легче.

После не очень успешного выступления на телевидении я ухитрилась помять бампер, застрять в лифте один на один с соседкой, возненавидевшей меня на шумном этапе ремонта, а затем — нагрубить Сергею. Даже на следующий день, хорошенько выспавшись и спокойно позавтракав (мне надо было появиться на работе ко второй смене), я изнемогала от отвращения к себе, к вещам, которые меня окружают, к мрачному грязно-серому городу за окнами и предписанной мне кем-то судьбе. Все казалось мизерным, неудачным, гадким.

— Устала? — Сочувственно встретила мою кислую физиономию Алла. — С телевидением ничего не вышло?

— Кажется. — Я механически переодевалась в свою рабочую одежду. — То есть, все как-то не клеится. Блеснуть перед камерами не удалось, загубила хороший шанс помочь нашему делу… Да и вообще — все из рук валится… Чуть с соседкой в лифте не подралась. Она нас с Сергеем иначе, как барыгами, не величает.

— Ну, а твой недоубиенный младенец хоть появился?

— Пришел вовремя. Ни рыба, ни мясо. Неудачная была затея вытащить его в студию.

Алла с сомнением стояла в дверях, преграждая мне вход в операторскую.

— Может, тебе сегодня отпроситься? Гера отпустит, он в женские проблемы очень вникает… Пойди-ка ты, мать, лучше по магазинам пройдись, купи себе что-нибудь вкусненькое или красивенькое.

Я скорбно взглянула на Аллу и тяжело вздохнула. Если уж она не поняла, насколько воротит меня от вкусненького и сладенького, да и от себя самой, не стоит объяснять. Уж лучше с алкоголичкой какой-нибудь пообщаться. Объяснить ей, что похороны неверного супруга, которого она намерена «подвесить за яйца», обойдутся дороже, чем сотня поллитров.

Когда я вошла в свою кабинку, телефон уже звонил.

— Вы на месте, Владислава Георгиевна? — Хихикнул в наушниках голос Зои. — А то к вам с утра благодарные пациенты пробиваются. Соединяю.

— Я просто не знаю, какой повод придумать, чтобы вновь записаться к вам на прием. __ в голосе Юлия слышалась обреченность. — Занимать рабочий телефон придуманными историями неэтично, а встретиться со мной вы отказываетесь.

— Что-то не так, Юлий?

— Да все, все не так! У меня все из рук валится, я противен себе… Ай, да кому это интересно!

— Вы правы, никому, кроме очень близкого человека. — Я усмехнулась про себя совпадению настроений доктора и пациента и приняла свой совет к сведению: сегодня же поплачусь в жилетку Сергею.

— Нет у меня близкого человека. Каким-то образом в последнее время им стали вы… Только не такая, как были вчера… Если бы я знал, что вы такая, то не посмел бы откровенничать. Вы ввели меня в заблуждение, доктор, своими сединами и старческой дальнозоркостью.