Б. Седов - Романс для вора

— Вот тебе, падла! — визгливо выкрикивал Лысый, торопливо и поэтому не очень больно выбрасывая в Романа ноги. — Песенки ему, бля! Сука! Гнида!

Валет действовал молча и более результативно, чем его истеричный кореш, поэтому Роман отличал его редкие, но весьма ощутимые удары.

А двое алкашей просто толклись рядом и неумело пытались поучаствовать в экзекуции.

Сержант Сардинов оторвался от глазка и с громким лязгом решительно отодвинул засов. Распахнув дверь в камеру, он шагнул внутрь и без особого возмущения сказал:

— Ну, что вы тут устроили? А ну, прекратить!

Лягнув Романа еще несколько раз, чему Сардинов отнюдь не мешал, запыхавшиеся экзекуторы угомонились и, произнося грозные и гордые фразы, забрались на нары.

Роман поднял голову и посмотрел на сержанта.

— Ну что, артист, вставай, пошли! — сказал тот, и Роман, держась за помятые бока, с кряхтением поднялся.

— Руки за спину и вперед, — Сардинов мотнул головой в сторону двери.

Роман шагнул в указанном направлении, а Валет в это время по-свойски обратился к сержанту:

— Слышь, начальник, курево кончилось!

Сардинов взглянул на него и миролюбиво ответил:

— Ну что, пусть Бильдюгин сбегает.

Один из алкашей суетливо слез с нар и, преданно глядя в глаза сержанту, неуверенно сказал:

— Так это, деньги…

Сардинов добродушно засмеялся:

— Вечно у вас денег нет! Возьми у капитана, он там в дежурке сидит.

Роман слушал их неторопливый разговор и думал:

«Они тут все свои. Просто все свои, родные, правильно этот урод сказал — родная милиция. И даже деньги общие… А эти двое уголовников, значит, как бы пресс-команда. Вот тебе, артист, новая тема для песни! И даже все на собственной шкуре испытал…»

Алкаш прошмыгнул мимо сержанта и засеменил вверх по лестнице. А Сардинов, заперев дверь в камеру, сказал:

— Давай шагай, и без фокусов.

— Какие фокусы… — невесело усмехнулся Роман.

— Разговорчики! — прикрикнул сержант и сильно толкнул Романа в спину.

Роман качнулся вперед и стал подниматься по лестнице, слыша за собой недовольное сопение сержанта.

Войдя в дежурку, Роман увидел сидевшего за столом пожилого капитана, перед которым, униженно ссутулившись, стоял посланный за сигаретами алкаш.

— Опять тебе денег… — брюзгливым барским тоном говорил капитан. — Ты когда свои зарабатывать будешь?

— Так ведь не мне, — угодливо улыбался алкаш, — там внизу люди…

— Люди, — усмехнулся капитан. — Хуй на блюде! Людей нашел. Таких людей — за хуй да в музей!

Алкаш подобострастно хихикнул.

— И вообще, ты мне когда обещал мобильник принести? Я за тебя думать должен? Смотри, лопнет мое терпение!

— Так ведь она, дочка, значит, за ним смотрит, надо же минутку улучить, да и сделать все так, чтобы она на меня не подумала…

— Вот и думай!

Тут капитан увидел стоявшего в дверях Романа.

Кашлянув, он бросил на него недовольный взгляд и прервал беседу с алкашом.

Достав из кармана пачку денег, капитан бросил на стол двести рублей и сказал:

— Значит, так. Возьмешь сигарет на пятьдесят рублей, а на остальное пивка для усталых милиционеров. Правильно, Сардинов?

— Абсолютно! — сержант одобрительно кивнул и указал пальцем на Романа. — Этого куда?

— Этого в четвертый кабинет. Там его уже ждут.

— Пошли, — сказал Сардинов и опять толкнул Романа в спину.

Они поднялись на второй этаж и остановились напротив двери с табличкой «следователь». Сардинов открыл ее и сказал внутрь:

— Привел артиста.

— Давай его сюда, — донеслось из-за двери.

Роман, повинуясь кивку сержанта, шагнул в кабинет, дверь за ним закрылась, и он увидел рассевшихся по разным углам кабинета трех крепких молодых мужчин, которые были похожи больше на конкретных братков, чем на сотрудников милиции. А может быть, в свободное от работы время они и были натуральными братками.

По совместительству.

Роман стоял и молча смотрел на них.

Они, в свою очередь, с любопытством разглядывали его.

Наконец, когда процедура визуального исследования закончилась, один из мужчин усмехнулся и сказал:

— А что, похож! Почти как на плакате, только гаек на пальцах нет.

Другой встал и, подойдя к Роману вплотную, тихо произнес:

— У мента, говоришь, шинель шершавая?

Это была строчка из песни Романа, причем из такой песни, которая для любого мента была не то чтобы неприятной, а просто оскорбительной. Братва дружно визжала от этой песни, а этим крепким ребятам, перед которыми сейчас стоял Роман, она наверняка не пришлась по душе.

Стоявший перед Романом человек сделал неуловимое движение, и Роман почувствовал, как невидимая лошадь лягнула его прямо в печень. В глазах у Романа потемнело, и резко поднявшийся к лицу пол больно ударил его в бровь.

Да, это тебе не алкаши в камере, успел подумать Роман и потерял сознание.

Когда он пришел в себя, все внутренности тошнотворно ныли, во рту было кисло, а руки и ноги дрожали. Он с трудом поднялся с пола и, держась за стоявший рядом стул, медленно выпрямился.

— Это тебе для начала, — сказал ударивший его человек и указал на стул. — Сядь. Еще успеешь належаться.

Роман опустился на стул и, морщась, с трудом произнес:

— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?

Сидевшие по углам мужчины переглянулись, затем один из них вздохнул и сказал:

— Да ты, видать, и вправду ничего не помнишь. Но это не меняет дела. Ладно, я сделаю тебе одолжение, объясню. Ты находишься в милиции. Мы — уголовные следователи. Ни о чем пока не догадываешься? Вижу, что нет… А ты — убийца. И сейчас ты будешь все вспоминать и рассказывать. Ясно?

Роман зажмурился и отрицательно покачал головой.

— Не понял, — нахмурился следователь. — Не будешь рассказывать или не ясно?

— Я ничего не понимаю, — Роман потер живот и поморщился. — Кого я убил? Когда? Как? Где?

— Смотри, Серега, — засмеялся один из следователей, — правильные вопросы задает! Ему бы самому в сыскари пойти…

— Возможно, — кивнул Серега, — а пока что он решил пойти в убийцы. Он раньше только пел в своих песенках про уголовную романтику, а теперь, видать, почувствовал себя крутым и решил попробовать ее в натуре. Что, артист, не так?

— Не так! — с отчаянием воскликнул Роман. — Может, вы хотя бы расскажете мне? Может, я, и вправду что-то такое оттопырил, а если расскажете, то и вспомню. А сейчас — гадом буду — думаю изо всех сил, но в голове ничего такого нет.

— Эх, артист, — вздохнул Серега, — ладно, помогу тебе. Ты шел пьяный по темной улице. Увидел одинокого прохожего и подумал: а дай-ка попробую! Никого вокруг нет, свидетелей нема, все тип-топ… Достал ствол и шмальнул в этого самого прохожего два раза. Прохожий — мертвый, а ты живой, сидишь здесь, и ждет тебя дальняя дорога и казенный дом, прямо как в твоих песенках. Кто-то жалостливый на тебя стукнул по телефону. Есть все-таки в гражданах сознательность. Вот так, артист!

Роман вытаращился на Серегу, потом недоверчиво оглядел остальных и прохрипел:

— Не-е, не годится… Какой еще пистолет?

— Какой пистолет? — Серега сузил глаза. — А вот этот!

И жестом фокусника вытащил из ящика стола полиэтиленовый мешок, в котором тусклой чернью сверкнул хищный красивый пистолет.

— Вот такой пистолет, — сказал Серега, держа мешок за угол и поворачивая его перед Романом. — Хороший, между прочим, пистолет ты себе выбрал — «Беретта»… Я бы от такого не отказался, а то хожу, как дурак, с «Макаром»!

— Это не мой пистолет, — решительно сказал Роман, и все засмеялись.

Он и сам понял, насколько банально и глупо прозвучало его заявление. Сглотнув, Роман сказал:

— А попить можно? А то во рту словно веником прошлись…

— Попить? — Серега посмотрел на коллег. — Дадим ему попить?

Коллеги кивнули, и Серега, нагнувшись, достал из-под стола большую бутылку «Боржоми».

— На, пей, и потом не сочиняй песен о том, какие следаки педерасты.

Роман взял бутыль, открыл ее и жадно присосался к горлышку.

Когда бутыль опустела наполовину, он с трудом оторвался от нее, завинтил пробку и, сдерживая отрыжку, протянул бутыль обратно.

— Нет уж, — усмехнулся Серега, — она теперь твоя. Думаешь, мы после тебя пить будем?

— Извини… те, — сказал Роман и поставил бутыль на пол рядом с собой.

— А ты хоть знаешь, кого ты завалил? — спросил Серега, закуривая и протягивая пачку Роману.

— Я никого не… — Роман нахмурился. — Нет, не знаю.

— А завалил ты человека, за которого тебя обязательно порвут на клочки. Это только мы такие добрые. А те, кто с ним работал, сделают из тебя мокрое место. Можешь поверить мне на слово.