Окна в облаках - Евгения Михайлова

– Ты можешь спросить у него, Оля. Но я точно знаю, что он ответит. Ты все очень правильно говоришь о трудностях, о коллективе, который создан их преодолевать за деньги. Но дело в том, что мы не хотим разлучаться. Точнее, не можем. У нас очень мало времени в принципе. Но мне кажется, Саша тут не один, даже когда меня нет дома. Там же, среди чужих людей, он точно будет одиноким. А я… Может, и похудела, но я не рухну. Не позволю себе свалиться. Ты не поверишь, но я сейчас берегу себя как хрустальную. Сто раз покручу головой на переходе, обойду любую толпу и одного странного человека. Под старым деревом не встану. Я должна дойти, доехать, добежать до Саши. Мне необходимо быть, потому что он ждет. И это не обуза. Это какой-то особый, наверное, великий смысл. Я понимаю, зачем нужны мои дни и ночи, моя работа, наша квартира, в которой ему тепло и уютно, моя рыжая копна. Все это для жизни на двоих, которая пока есть. Но ты спроси у него, конечно.

– Не нужно, Оля, у меня спрашивать, – раздался голос Александра с порога. – Я слышал ваш разговор. Только не подумай, что я подслушивал, я просто так долго шел на ваши голоса, быстрее не получается. И, знаете, что я вам скажу: то, что я сейчас услышал – это столько… Это так много… Это все обо мне. Я не прокляну ни секунды своей самой страшной боли, не откажусь ни от чего… И – да, я не жду конца, я проживаю свои дни и минуты. Счастливые дни и минуты.

Такие пришли времена. Маша стала матерью своему мужу. Ей казалось, что она растит и поддерживает сына, защищает беспомощную жизнь своим теплом, собственной кровью. Александр жалел и благодарил ее, восхищался ею и благоговел перед ней, как будто она была единственно возможной для него дочерью, рожденной из самых сокровенных ожиданий награды судьбы за все страдания. Они были вместе, тут, а когда придет тишина, ее встретит только один из них.

Наследство

Инна родилась четвертым ребенком в многодетной семье. У нее были три старших брата, а в пять лет она сама уже была старшей сестрой для двух братиков и крошечной сестрички. Они с родителями жили в однокомнатной квартире. Инна всегда хотела есть. Ее молодой папа не работал. Все жили на детские пособия. В школу она пошла охотно: к коллективу привыкла с рождения, но в классе хотя бы просторнее. И во двор выпускают на переменках. Знания давались ей с трудом. Зато к пятому классу Инна уже была обладательницей своей главной теории, позиции, истины: самое плохое в жизни – нищета, самое прекрасное – богатство.

Ученики частной элитной школы, которая располагалась через сквер от той, в которую ходила Инна, были ослепительно красивы, уверены в себе и свободны. После уроков Инна бегала в сквер, садилась на скамейку и страстно разглядывала этих небожителей, за которыми приезжали шикарные тачки. Нет, конечно, если рассматривать их близко, то красивых так же мало, как и в их школе. Но этот лоск… Эта обалденная непринужденность. Этот кричащий результат особого ухода и богатой сытой жизни: прекрасные волосы, белоснежные зубы, на девочках часто крошечные украшения, которые вроде бы и не заметны, но под солнцем сияют как бриллианты. Потому что это они и есть.

В старших классах у Инны уже были две закадычные подруги, и они втроем постоянно прогуливались у школы за сквером. Придирчиво разглядывали девочек, призывно смотрели на мальчиков. Дома Инна запиралась в ванной, отстранялась от воплей за стенкой и стуков в дверь. Они по-прежнему жили своим постоянно увеличивающимся колхозом. Старший брат привел жену, и они с отцом превратили кладовку в комнату новобрачных. Инна лежала в горячей воде и по частям рассматривала свое лицо и тело в карманном зеркальце. Она сравнивала себя с теми надменными барышнями, анализировала, пыталась вписать свой внешний облик в иную, в ту реальность. Инна не была ни красивой, ни хорошенькой. Она не находила в себе и той неотразимой привлекательности юности, какой писатели из школьной программы по литературе всю плешь проели. У Инны коренастая, грубоватая фигура, как у матери, широкое лицо с тяжелым подбородком и невыразительным ртом, похожим на замочную скважину. Повезло, кажется, только с глазами. Они довольно большие, круглые, красивого темно-коричневого цвета, как у отца. И если посмотреть на ее лицо внезапно, оценить посторонним взглядом, то сразу видишь именно глаза. А для всего остального у Инны уже есть косметика. И, кстати, в той школе она тоже никаких особенных красавиц не видит, если говорить объективно. Ни Моники Белуччи, ни Джоли и так далее. Обычные лица, всякие фигуры, и все было бы даже примитивно, если бы не обаяние богатства.

За неделю до выпускного вечера в школе Инна и ее подруги Зина и Валя то возбужденно шептались по углам, то ходили с неприступно-загадочным видом. Они не участвовали в подготовке класса к вечеру. Девочки приступили к осуществлению давно вынашиваемой идеи – попасть на выпускной в ту самую школу. Валя уже два раза бегала на свидания с одним парнем, щуплым, нервным и явно сексуально озабоченным. Она изображала внезапную роковую страсть и обещала кавалеру небо в алмазах, если он пригласит ее с подругами на вечер.

– Да без проблем, – ответил он. – Только после всей мутоты с вручениями и напутствиями. И когда получится выпить, у нас все с собой будет. Собираемся к Косте на дачу рвануть. Ребята вам только обрадуются.

Зина познакомилась с девочкой из того выпускного класса. И это была хорошо продуманная постановка. Та девочка часто забегала в магазин у сквера за колой, жвачкой и сигаретами. Зина проследила, пристроилась за ней в очереди в кассу, затем они вышли друг за дружкой. Зина немного постояла и бросилась догонять якобы незнакомку.

– Эй, подожди, – запыхавшись, окликнула она ее. – Это не твоя мобила? Я под кассой подняла. Я за тобой стояла, просто увидела, когда уже расплатилась.

Девочка недоуменно посмотрела на Зину, проверила свои карманы и охнула:

– Ничего себе. Никогда еще не теряла телефон. Спасибо тебе большое. Даже не знаю, как тебя отблагодарить.

– Да ерунда, – отмахнулась Зина. – Пойдем, я тебя провожу до школы.