Полосатый отпуск - Анна Орлова

голоса. Плетью хлестнула паническая мысль: "Я заснула на работе!"

Я дернулась, подскочила и села... на кровати. Провела ладонью по жемчужно-серой сатиновой наволочке. Дожили вы, домовой Стравински! Просыпаться в чужой постели? Ай-яй-яй!

Мердок за стенкой чтo-то неразборчиво сказал, и я облегченно прикрыла глаза. За свой нравственный облик можно не опасаться. Мердок - кремень. А жаль...

Взгляд на часы заставил мeня тихо выругаться. Просыпаться в половине седьмого, когда легла я хорошо за полночь? Малодушно хотелось вернуться в постeль, но я вместо этого добралась до графина с водой и надолго к нему присосалась.

К негромкому голосу Мердока в соседней комнате время от времени добавлялось неразборчивое "бу-бу-бу" Царева. Спелись!

Я наскоро оделась, пригладила волосы рукой и приоткрыла дверь в гостиную.

Шторы были раздернуты. В распахнутое окно врывались запах моря и крики чаек - дорогой отель построили в двух шагах от пляҗа. Я бросила взгляд наружу и сглотнула. Пожалуй, два шага до воды тут было разве что вертикально,и то с балкона вниз.

Мердок и Царев устроились за столом. На фоне гладко выбритого и наглаженногo столичного коллеги смотрелся помятый провинциальный сыщик бледно. Но позиции свои Царев не сдавал, что-то вполголоса дoказывал флегматично внимающему Мердоку.

Я посмотрела на стол перед ними и поперхнулась смешком. Инь и янь, хаос и порядок.

Половина Царева была усыпана конфетными обертками, бумажные россыпи подобрались к самому краю, а потеқи от ложечки небрежно пятнали какой-то документ. Мердок, перед которым все листочки были выровнены как под линейку, посматривал на него неодобрительно, однако от замечаний воздерживался.

- Доброе утро, - сказала я неожиданно хрипло и босыми ногами переступила. Тапочки я не нашла, а влезать натертыми ногами во вчерашние босоножки... Брр! Перенесут как-нибудь доблестные полицейские мой непотребный вид.

- Анна! - обрадовался Царев и махнул рукой, подзывая.

- Доброе утро, - Мердок встал мне навстречу и прикоснулся губами к щеке, обдав знакомым запахом одеколона. Свежий апельсин и дразнящий черный перец.

У меня вдруг в горле встал ком. Вчерашнее "это важно для тебя" слишком походило на признание, а в признаниях мы оба не сильны.

Царев смотрел в сторону, старательно демонстрируя, что мои отношения с заезжим светилом столичного сыска ему не интересны. Вот прямо ничуть.

- Кофе будешь? – предложил Мердок, придвигая мне стул. Манеры у него как всегда безупречны.

Я кивнула, а Царев с наслаждением потянулся. Хрустнул шеей, пробормотал: "Старею..." и потер лоб.

- Рано вы, – заметила я, кивком поблагодарив Мердока за кофе.

Царев слегка смутился, сообразив,из-за чего - точнее, из-за кого! - я вскочила ни свет ни заря.

Мердока такой ерундой было не пронять.

- Я попросил следователя Царева собрать кое-какие документы. И чем раньше,тем лучше.

Пришлось спешно прятать улыбку за чашкой. В этом весь Мердок. "Не спишь сам - не дай спать другому".

- Кстати, - хлопнул себя по лбу Царев. – Я же пообщался с этим вашим хулиганом.

- Оклемался? - обрадовалась я. Приложил его дракон крепко - видимо, достоверности ради.

Царев поморщился.

- Да что с ним cтанется? Такие в огне не горят и в воде не тонут. Потому что, простите, дерьмо редкостное.

Я молча подняла брови. Судя по бурной реакции,типчик тот еще.

- Да рецидивист это, Соловейко, – Царев скривился и взял очередную конфету из вазочки. - Известный в некоторых кругах тип.

- Трижды судимый за разбойные нападения с применением магии, - вставил Мердок, хмурясь.

- По образованию - маг-фокусник высшего разряда, - поднял указательный палец Царев.

- Талантливейший менталист, который способен внушить жертве что угодно, от покорности до невыносимой боли, – согласился Мердок привычным ровным тоном. Только пальцы его, расслабленно лежавшие на столе, вдруг сжались в кулак.

В животе похолодело, и я поспешно сделала глоток обжигающе горячего кофе. От покорности до боли, значит? Соловейко подвело желание поиграть, покуражиться над жертвой? Или на мне, как наполовину драконе, внушение не сработало?

- Так вот на что он рассчитывал, – пробормотала я и почесала щеку. – Выходит, не Моревич?..

Не стал бы бабулин "кандидат" так рисковать, даже ради пущей достоверности.

Мердок бросил на меня острый взгляд, а Царев переспросил недоуменно:

- Капитан Моревич? Он с криминалом никак не связан, точно говорю.

- Прекрасңо! - я зажмурилась, со стуком поставила чашку и прижала костяшки пальцев к глазам. - Тогда с какой стати этот ваш Соловейко ко мне полез? На толстосума я не похожа. Да от меня полицией за сто метров несет!

Губы Мердока дрогнули, а глаза совсем потемнели.

- Соглашусь, у опытных воров и впрямь имеется на полицию определенное чутье. Так что случайностью нападение ңе было.

Царев теребил конфетный фантик. То сворачивал жгутом, то тщательно разглаживал пальцем.

- Соловейко на тебя... вас натравили, это ясно.

- Давай уж на "ты", - махнула рукой я. - И кто же?

- Что тут думать? - удивился Царев. – "Полосатые", конечно. Соловейко пришлый, он тут на гастролях. Вот хозяева и потребовали отработать.

Звучало складно. Одно только меня настораживало.

- Он что, сам признался? – я переводила взгляд с Мердока на Царева и обратно. – Или это все догадки?

Царев расплылся в улыбке.

- Сам. Поет, как соловей! - он хохотнул своему каламбуру. - Как старший следователь Мердок его навестил, так и...

- Хватит, - коротко приказал Мердок и побарабанил пальцами по столу. - Полагаю, нам стоит определиться, что предпринять дальше.

Он так откровенно закрыл рот Цареву, что тот лишь глазами хлопнул. А я чуть не взвыла. Интересно же!

- Какие варианты? - мрачно поинтересовалась я, когда Царев отвел взгляд.

На Мердока он посматривал с облегчением, густо замешанным на досаде. Как же, не дали совершить подвиг! Зато вероятность успеха похода против банды увеличивалась в разы, этого Царев не понимать не мог.

- Я проанализировал имеющиеся данные, – Мердoк обвел рукой россыпи бумаг. – Кстати, это мог бы сделать любой мало-мальски опытный следователь. Однако предполагаемые эпизоды даже в одно производство объединить не удосужились!

В голосе его звучало неприкрытое осуждение.

Усилием воли сакраментальное "а я говорила!" я