Из Ниццы с любовью - Топильская Елена Валентиновна

— Я все понял, старушка. Преступность там, где мы с тобой. В Ницце все уже наверняка спокойно, зато в Питере начался беспредел.

И я, сама не понимаю, почему, достала из сумки ксерокопию Регининого паспорта и протянула ему. Он опешил.

То, что этот документ я стянула с места происшествия, он понял сразу.

— Ну и что это такое? — задал он риторический вопрос, тряся бумажкой.

Мы мерзли на ветру, не садясь в машину, и водитель даже сердито бибикнул нам, мол, долго еще будете рассусоливать. Мы послушно уселись в уазик, ксерокопию Лешка забрал себе.

— Куда везти-то, в прокуратуру или к нам, в управление? — спросил недовольный водитель.

Мы с Горчаковым переглянулись. Допрашивать пока все равно было некого, убойный отдел искал женщину-врача из поликлиники, оперативники должны поговорить с ней, и если она не скажет ничего для нас нового, они обяжут ее явкой в Следственный комитет на утро завтрашнего дня; а если вдруг случится что-то непредвиденное, и ее показания будут сенсацией, то нас вызвонят для срочных следственных действий.

— Маша, давай к тебе. И подружку свою высвистывай. Заодно Кораблева подтянем.

Водитель завистливо покосился на нас в зеркало заднего вида. Сто проц, как выражается мой друг и коллега Горчаков, у него в голове сложилась логичная картинка: желая расслабиться после трудного рабочего дня, следователь Горчаков склоняет следователя Швецову к совместному распитию спиртных напитков у нее на хате с последующей оргией, а попросту — групповухой, вот только неизвестно, будет Алексей Евгеньевич Горчаков сам развратничать с Марией Сергеевной, а подружку ее предназначает оперу Кораблеву, или наоборот. Представляю, как завтра будут смаковать эту новость в РУВД. Эх!..

Дома я на скорую руку сделала Горчакову яичницу из пяти яиц (он хотел больше, но в холодильнике оказалось только пять), и пока он набивал брюхо, позвонила Кораблеву. Тот откликнулся сразу и был необычно приветлив.

— О, Мария Сергеевна! А я про вас тут вспоминал… Вы невесту-то мне нашли? А то я ремонт делаю, мне хозяйка нужна. Только не такая, как вы, а помягче, поженственней. Ну, и что скрывать, покрасивше.

— Леня, ты нам очень нужен, — сказала я в трубку, игнорируя его нетактичную болтовню. — Как тебе удобнее, ты ко мне приедешь, или нам подъехать, куда скажешь?

— Вам — это кому? С невестой, надеюсь, подъедете?

— С Горчаковым.

— А Горчаков-то мне зачем сдался? — спросил Кораблев наглым тоном.

— Дело серьезное. Может, и невеста у тебя образуется.

— Ах, вот так? Тогда, конечно, я к вам. Заодно и поем. Ждите.

И он отключился.

— Звони, давай, подозреваемой, — скомандовал Лешка с набитым ртом.

Я набрала Регину, но трубка молчала, а потом мне сообщили, что абонент, к сожалению, находится вне пределов действия сети.

— Надеюсь, она не в бега подалась, — хмыкнул Лешка.

Я регулярно повторяла звонок, но с тем же успехом, и во мне зашевелилось смутное опасение, что моя подружка лежит где-нибудь с колотой раной в области сердца, Тьфу-тьфу-тьфу! На что бездушный Горчаков заявил, что Регину колом не убьешь, и что скорее он поверит, что это она кого-нибудь пырнула, а не ее пырнули. Тем более что подходящий труп уже есть на повестке дня.

— Пока едет Кораблев, дай посмотреть, что мы там еще наизымали, — попросила я Горчакова.

Оп любезно отдал мне папку с материалом, я стала рыться в бумажках, извлеченных из-под матраса покойника. Меня интересовали карточки, похожие на библиотечные. Какую П. Н. Горохов, пенсионер в армейских ботинках, мог вести картотеку? Книги? Видеокассеты? Диски? В квартире не было не то что телевизора или компьютера, но даже и радиоточки. На каждой карточке сверху было написано какое-то слово, но почерк разобрать было невозможно, зато под словом написаны были цифры, гораздо более разборчиво, и иногда указан год — 1937, например, или 1970. Цифры под словом выстраивались в длинный ряд, в основном — шестизначный, редко пятизначный, четырехзначных не было. И с учетом валявшихся в мусорном ведре бандеролек от денежных пачек я готова была допустить, что цифры означают суммы, цену чего-то. Интересно, чего? Что может стоить так дорого, пусть даже и в рублях?

Задумавшись, я вертела в руках одну из карточек. Она лежала не под матрасом, а отдельно, медик выудил ее из кармана пиджака, надетого на покойном. И надпись на ней сделана была не перьевой, а шариковой ручкой. Вернее, последняя надпись, датированная 2008 годом, других столь же свежих карточек не было, даты на остальных заканчивались 1999 годом. Очень хотелось верить, что эта странная карточка имеет отношение к убийству. Только понять бы еще, что за информацию она содержит.

Вверху карточки написано было латинскими буквами слово, которое можно было прочитать как «Peregrina», вот оно написано было пером, фиолетовыми чернилами, и рядом со словом четыре цифры: 1579. Непонятно, что это значит. Ниже, такими же чернилами, была сделана запись: 1813, не сопровождавшаяся никакими цифрами. Еще ниже — 1969, и напротив этой даты сумма — 39 миллионов. Ниже стоял год 1977, и напротив — сумма: 1000000. Еще ниже — написанная шариковой ручкой дата 2008 г., сумма 2000000.

— Леша, что такое «Перегрина»? — спросила я Горчакова.

— А я откуда знаю? — удивился он. — По-каковски это?

— А я откуда знаю? — передразнила я его.

Приехал Кораблев в самом что ни на есть благостном расположении духа. По привычке прошелся по всей квартире, ища изъяны в моем ведении хозяйства. Может, действительно, сосватать ему Регину, она его отучит хозяйкам морали читать. Если только с ней, тьфу-тьфу-тьфу, ничего не случилось.

— Мария Сергеевна, — начал он, и я, тоже по привычке, приготовилась к выволочке: потолки, небось, пора белить, стены красить, полы перестилать, и вообще в доме бардак. Тем более он теперь дока по части ремонтных работ, уест квалифицированно, со знанием дела. Но он думал о другом.

— Мария Сергеевна, купите у меня комплект дверей для трехкомнатной квартиры. Двери супер, включая балконную. Лет пять у меня стоят, как новые. Только вам уступлю.

— Леня! Ты мне их предлагал уже, как раз пять лет назад. И я тебе ответила. Мне двери не нужны.

— Это вы так думаете. И зря.

— А ты не заметил, что у меня квартира далеко не трехкомнатная? И балкона нет.

— Это отговорки.

Нет, с Кораблевым спокойно говорить невозможно. Я снова набрала номер Регины. Черт, это уже становилось серьезным.

— Кому звоните? — Кораблев выхватил у меня телефон.

— Кораблев, ты что себе позволяешь?!

— Да ладно! Где тут номер моей невесты?

Он бесцеремонно стал просматривать записную книжку моего мобильника. Я махнула рукой на его дурные манеры, в таком возрасте человека уже не перевоспитаешь, а опера и подавно.

— Смотри Регину.

Оп нашел ее номер и разочарованно отвернулся, демонстративно вернув мне мобильник.

— Вы с ума сошли, Мария Сергеевна? Вы кого мне предлагаете?

— А в чем дело, Леня? Ты же ее знаешь, она помягче, поженственнее, да и что скрывать — покрасивше, чем я.

— Да я не об этом! Как вы могли мне всерьез предлагать женщину, у которой номер телефона кончается на три шестерки?

Она! Это что-то новенькое! Ну да, последние цифры телефонного номера Регины 36–66. Ну и что из этого?!

— Ладно. Не хочешь невесту, получай свидетельницу. У нас сегодня занятный «глухарь»…

— А то я не знаю! — перебил Кораблев.

Он сел за стол рядом с Горчаковым и, потянувшись, заглянул в холодильник.

— Есть-то дайте! Соловья баснями не кормят.

Я заметалась, пытаясь соответствовать высоким запросам этого придирчивого мужчины, наметала на стол из мужниных заготовок. Хоть этим задобрить Кораблева…

— Ну, вы рассказывайте, рассказывайте, пока я дегустирую, — подбодрил он меня, приступая к трапезе.

— А что ты знаешь про это происшествие, интересно? — задала я ему вопрос. — Мы сами поняли, что это убийство, не так давно, вызывали-то нас на некриминальную смерть.