Михаил Март - Принц с простудой в сердце

— Тихо! Не дай Бог мать узнает. Тогда нам обоим конец. Варька шпионит за мной и все докладывает матери. У этого дома кругом глаза и уши. Но больше я терпеть не могу. Я все думала, что ты приедешь в город. На каждой перемене выбегала на улицу из института, а тебя все нет и нет. Ты мне всю душу истерзал… — Она прильнула к его лицу, и он ощутил на щеках ее мягкие пушистые волосы.

Все мысли куда-то исчезли, он уже ни о ком и ни о чем не думал.

— Ты сумасшедшая.

— И даже не в силах это скрыть. Вся жизнь пошла кувырком.

— К хорошему это не приведет.

— Я не знаю, что будет дальше и боюсь думать на эту тему. Но развязка должна быть. Я только молю Бога об одном: чтобы он не отнимал у меня тебя.

Артем почувствовал ее соленые слезы на своих губах.

3.

Каждый опер имеет своих стукачей в блатном мире. Если говорить высокопарно, то секретных агентов. Попался один раз по-крупному, заложил подельников, и тебя отпустили. И все. Теперь ты висишь на крючке у ментов. Откажешься стучать, тебя сдадут твоим же, и тогда крышка. Либо достанут дело из архива, и результат будет такой же. У Лыткарина был свой стукач — из серьезных авторитетов, не мелюзга какая-нибудь. Пользовался майор услугами крупного кита в редких случаях, когда совсем прижимало.

Встречались они в небольшом пивном ресторанчике в районе Автово, подальше от людской толчеи, выпивали за разговорами по пять-шесть кружек пива да съедали по тарелке раков. Одним словом, совмещали приятное с полезным. Полгода Лыткарин не вызывал своего агента, но пришло время для откровенной беседы. Позвонил Аристарх ему на сотовый, задал несколько вопросов и попросил ответить через пару дней при личной встрече в любимом кабачке.

Срок настал, и встреча состоялась. Никаких звонков, никаких кличек, называли друг друга по имени, улыбались, пили пиво, разламывали клешни ракам и весело болтали.

— Работенку ты мне задал, Аристарх, на неделю, а ответы требуешь через два дня.

— Не скромничай, Матвей. С твоими возможностями мои вопросы — не вопросы. Это тоже самое, что спросить у продавца на рынке, сколько стоит его товар.

— Плохое сравнение. Он смотрит на человека и сразу видит, кто сколько может заплатить. От собственной оценки и назначает цену. А если говорить о закупочной цене, то таких подробностей ты вообще не узнаешь.

— Не отвлекайся, Матюша. Дело-то серьезное.

— Не преувеличивай. Ловить-то тебе уже некого. И Савву Коптилина, и Ваньку Сошкина уже пришили. А иначе и быть не могло. Оба были обречены. Ванька работал на левобережную группировку. Отморозок. Как что — так за пушку хватался. При дележке барышей своего же братана хлопнул. На сходке решили его замочить. Свои же мужики. Уже могилу ему в лесу заготовили. Но тут к нему обратился один уважаемый старикан. Законник, в большом авторитете. У самого команда не маленькая. Предложил он братве отступного за шкуру Сошкина. Братаны ответили: «Сход вынес ему приговор, папаша. Ты хоть и уважаемый, но в наши дела не лезь». А законник им и говорит: «Я же не спорю. Мне ваш хмырь и нужен на Такое дело, где его шлепнут. И ваш приговор останется в силе, и мои люди целы».

Братки согласились. Срок не более четырех месяцев. Короче говоря, законник выкупил у них Сошкина, чтобы его завалить на каком-то деле, он знал заранее, что оно гиблое, а посему не хотел губить своих ребят понапрасну. Сошкин, понятное дело, ничего не знал об этом. Его командировали свои же в помощь уважаемому авторитету. С Коптилиным получилась та же история. Он запускал грабли в общаг и тянул из него по мелочам. Луговские решили его на куски порубить за крысятничество. И опять объявился наш авторитет и предложил луговским самому разобраться с паскудой, но чуть позже. Пошлет его на верную гибель. А ребятам заплатил отступного за услугу. Так вот, этот самый авторитет — вор серьезный. Могила. Теперь понял, майор, с кем ты хочешь силами меряться?

— Пухов Георгий Васильевич.

— В миру. А по-нашему — Могила. Тебе его никто никогда не сдаст. Сам он тоже никого и никогда не сдавал. От того его Могилой и зовут. А копать под него — дело пустое. Сотни раз копали. Взять его можно только на кармане. Так он давно уже от дел отошел. В консультантах сидит, иногда роль третейского судьи играет, чтобы лишних разборок не допустить. Что ты ему шить будешь? Он свое слово сдержал. Газеты все читали и снимки в них видели. Но Могила тут при чем? Как ты докажешь, что Сошкин и Коптилин на негоработали?

— Выходит так. Могила затеял дело, которое должны были выполнить обреченные чужаки из других стай, и ему за их смерть еще и спасибо должны сказать. Значит, Могила знал, что дело провальное?

— Плохо врубаешься, Аристарх. Могила за гиблые дела не берется. Он свое с этого получил, будь уверен, а Сошкина с Коптилиным подставил. Все, нет их больше, а с трупов спрос невелик. Твой поезд ушел, Аристарх. Если подставы Могилы в морге, то дело уже сделано. А после драки кулаками не машут. Могила быстро заметает следы. Ты его хоть к стенке ставь, ничего не добьешься.

— Если не поймаю третьего. Козью Ножку. Что о нем узнал?

— Глухарь. Он московский. Могила с ним на вы. За Козьей Ножкой клан стоит, его не замочишь и не подставишь. Если Могила и договорился с ворами из Москвы на командировку Козьей Ножки, то он за него ответ держать будет. Питер с Москвой воевать не станет. Лучше худой мир, чем глупая резня. Это все понимают.

— Козья Ножка еще в Питере, и я должен его взять.

— Многие пытались. Тебе, Аристарх, проще в плавках и пляжных шлепанцах на Эверест взобраться и насморк не прихватить. Ничем тебе помочь не могу. Знаю только, что его Артемом зовут. А может, и это не имя, а вторая кликуха. Никто, кроме Могилы, его в глаза не видел. Даже примет его не знают. Но если Могила покончил с подставами, то и Козьей Ножке в Питере уже делать нечего. Не ищи. Только время потеряешь. Чего тебе надо, Аристарх? Заложник освобожден, бандиты уничтожены. Сдавай дело в архив и вздохни с облегчением. Выходя из сортира, уже поздно пыжиться. Сам прикинь. У тебя на руках ни одного козыря нет. Да и с кем за стол садиться? Игроков тоже нет. Игра закончена, барыши поделены, все разошлись. Ты один остался в темном зале за пустым столом.

— Ладно. Мы еще увидим, закончена игра или только начинается.

В Русском музее Трифонову посоветовали обратиться к реставратору Лепко Тарасу Наумовичу. Коренному петербуржцу, который проработал в музее больше пятидесяти лет, а сейчас доживает свои дни в доме престарелых, но сохранил трезвость ума и хорошую память. Лучше его никто не ответит на вопросы, интересующие милицию.

Пришлось ехать в Зеленогорск.

Дом престарелых под названием «Тихая гавань» выглядел очень респектабельным заведением и числился за Академией художеств, но поддерживали его частные спонсоры, принимавшие клиентов в обмен на их жилплощадь. Кто кого спонсировал, это еще вопрос, но одинокие старики здесь неплохо себя чувствовали и на условия не жаловались.

Тараса Наумовича нашли в шезлонге на берегу залива, укрытого пледом из верблюжьей шерсти.

Пожилой мужчина с длинным лошадиным лицом, в очках со стеклами, похожими на линзы, очень долго изучал удостоверения своих гостей, словно собирался взять их на реставрацию.

— Ко мне часто обращались с таможни и следователи ФСБ, КГБ, НКВД, что, собственно, одно и тоже, но из прокуратуры за консультациями ко мне не приходили. Так что у вас за проблемы, господа сыщики?

— Нам сказали, что вы один из лучших специалистов по русской живописи девятнадцатого века. Выполняли заказы на реставрацию картин от частных лиц.

— Конечно. Это не возбранялось законом, а налоги с меня, как я догадываюсь, за давностью лет вы собирать не собираетесь. Частными лицами в те времена были очень высокопоставленные чиновники, государственные деятели.

— Нас интересуют люди, неравнодушные к произведениям Федотова. В городе пропала целая коллекция художника. Ее украли из квартиры хранителя коллекции, который сейчас лежит в больнице. Хозяина же картин мы найти не можем, а сам он не объявляется. Что скажете, Тарас Наумович?

— Я видел много подделок под Федотова, как впрочем, и под других великих живописцев. Подлинников Федотова очень мало. И те, что есть, хранятся у московских коллекционеров. В Питере хорошая коллекция была у одной дамы. Во время блокады из ее фонда выкрали пять лучших работ. Осталось семь. После войны она продала фамильную коллекцию одному крупному военачальнику. Того после смерти Сталина и расстрела Берии посадили. Родственники в это время успели продать семь картин знаменитой балерине из Мариинки. Она выставила их в фойе театра. Многие, возможно, еще помнят эту выставку. Интересно, что многие ценители живописи приходили в театр ради картин. Она узнала об этом и стала выставлять картины только в те дни, когда сама участвовала в спектаклях. Пошли сплетни, будто балерина уже не в состоянии собирать публику собственным искусством, а притягивает зрителя живописью Федотова. Вы должны делать скидку на время. Это сейчас ходят только на модных авангардистов и только светская публика, состоящая из «новых русских» и поп-звезд. На Федотова сегодня никого на аркане не затянешь, а в Русский музей приходят только туристы да и то для галочки, чтобы отчитаться где-нибудь в Хабаровске, что они побывали в знаменитом музее. Балерина вспыхнула от негодования и решила продать коллекцию. Тут слетелся из-за границы весь старый свет. Не сами эмигранты, конечно, а их адвокаты. Но вывозить картины из СССР никому не позволили. И тогда, насколько я помню, коллекцию купил Данила Никитич Володарский. Крупный дипломат, посол СССР в— Берлине, потом в Австрии. Ко времени покупки он заведовал международным отделом в Ленинградском обкоме партии. Насколько мне известно, он коллекцию не продавал. Если он еще жив, то она хранится у него, если умер, то спрашивайте у родственников. Володарский был честолюбивым собственником и вернисажей не устраивал. Скупой рыцарь, сидевший на своих сокровищах и никого к ним не подпускавший.