Виктор Пронин - Банда - 3

- Садитесь, гости дорогие! - спохватился Неклясов. - Что же вы стоите... Я понимаю, когда стоишь, больше в себя поместится... Но лучше мы потом встанем, у нас будет повод... - и он первым сел, оказавшись во главе стола. За ним последовали другие, причем, несмотря на выпитое, никто не осмелился переставить свой стул, каждый сел там, где стоял. И получилось так, что сторона стола, обращенная к сосне, оказалась свободной, все сидели лицом к сосне.

- Ну что, Жора, будешь меня судить? - спросил Неклясов Осоргина, который оказался рядом с ним за столом.

- А как же, - ответил тот с набитым ртом. - Положено.

- За что?

- Судить тебя можно за многое, но доказано, например, то, что ты похитил вот этого человека, - Осоргин показал на Бильдина, который все еще молчал, хотя от других ни в выпивке, ни в закуске не отставал. - Держал в заложниках, требовал денег, допустил бесчеловечные пытки...

- Есть пытки человечные? - усмехнулся Неклясов.

- Не надо словами играться... Это нетрудно, но для дела бесполезно.

- А о каких пытках речь? - продолжал вести свою линию Неклясов с неожиданной настойчивостью.

- Ну, знаешь.... Вы же отрезали ему уши, скормили у него на глазах собакам... Город был потрясен этой жестокостью!

- Я не отрезал ему ушей, - невозмутимо сказал Неклясов. Обернувшись назад, он что-то сказал своим амбалам и снова повернулся к Осоргину. - У вас есть доказательства, что именно я отрезал уши?

- Таких доказательств нет... Уши отрезал другой человек, но по твоему приказанию.

- Уж не этот ли? - Неклясов махнул рукой за спину, и все, оглянувшись, увидели, как двое парней вели под руки Ерхова. От слабости тот не мог идти сам, но телохранители управлялись с ним без особого труда.

- Я не знаю его лично, мне трудно судить, - смешался Осоргин, торопясь прожевать.

- А ты, Эдик, узнаешь этого злодея? - спросил Неклясов у Бильдина.

- Да, это он надо мной поработал.

- Ты на него в обиде?

- Нет, Вовчик, я на тебя в обиде. Это ты сказал ему, что надо делать, чтобы я отдал деньги... Ты велел бросить мои уши на сковородку, а потом сам отдал их собаке... И она их сожрала. Из чего я сделал вывод, что той собаке частенько приходится питаться человечиной, - кажется, из всех только Бильдин сохранил твердость духа и несмотря на выпитое оставался непримиримым.

- Ты прав, Эдик, - согласился Неклясов. - Собака у нас действительно кровожадная... Она нам помогает, это наше самое мощное орудие по убеждению некоторых сомневающихся...

- Да, меня она быстро убедила, - кивнул Бильдин.

Ерхова за время разговора усадили под сосной, руки завели за спину и связали так, что они обхватывали ствол сзади. Усадили Ерхова на какой-то сдавленный картонный ящик, и он, сидя на нем, не мог сделать ни одного движения. Разве что подтянуть к себе ноги или вытянуть.

- А дальше? - спросил Бильдин.

- Хочешь с ним выпить? - усмехнулся Неклясов.

- Никакого желания.

- Но со мной ведь пьешь?

- Вынужден... Опять же за компанию... И потом, знаешь, эта пьянка напоминает мне обрезание ушей... Если я прав, значит, вот-вот должно появиться что-то вроде собаки?

- Хм, - Неклясов, кажется, смутился. - Ну, ты даешь, - сказал он, глядя на Бильдина. - Хороший банкир из тебя получится. Со временем, конечно.

- Если выживу.

- Да, - кивнул Неклясов. - Если выживешь. Смотрите, что получается... Мы уж говорили об этом, но я снова вернусь к любимой теме... Прокурор у нас есть, судья есть, преступник есть, - Неклясов показал на привязанного к сосне Ерхова. - Хочешь быть его адвокатом? - спросил он у Бильдина.

- Защищать человека, который отрезал мне уши?

- Я не предлагаю, спрашиваю... Хочешь или нет?

- Не хочу.

- Слышишь, Славик? - громко крикнул Неклясов, обращаясь уже к Ерхову. - Никто не хочет тебя защищать. И сам ты не сможешь... Как нам быть?

- Пейте водку, - донеслось от сосны. - Только это вам и осталось.

- Нам еще кое-что осталось.

- Пейте водку, смелее будете...

- А тут смелости и не надо, - ответил Неклясов, и все почувствовали, что он заводится. Явно истеричные нотки появились в его голосе, назревал срыв. На него посмотрели не столько удивленно, сколько настороженно, опасливо. Обернувшись к своим ребятам, Нсклясов махнул рукой и снова повернулся к гостям. - Значит, говоришь, будет суд? - угрюмо спросил он у Осоргина.

- А как же, Владимир Аркадьевич?! Тут уже ничего не зависит ни от вас, ни от меня. Машина заработала.

- И все только потому, что этот сучий потрох оказался слишком разговорчивым? - Неклясов кивнул в сторону Ерхова, который к этому времени почти скрылся в сумерках и еле выделялся темным пятном у основания сосны.

- Ну, это один из факторов.

- А второй?

- Есть порядок судопроизводства, - попытался было Осоргин смягчить разговор и уйти в теоретические рассуждения, но Неклясов резко его перебил.

- Второй фактор сидит рядом с тобой, Жора. Этот хмырь безухий, банкир недоделанный! Он ведь тоже дал показания!

- Показания дали многие...

- Он потерпевший, да? Пострадавший? Любимых ушей лишился, да? И готов рассказывать об этом до конца жизни, да? Ну что ж, пусть рассказывает до конца жизни... Ждать осталось недолго.

- Вы хотите сказать, - начал было Бильдин, но Неклясов перебил и его.

- Заткнись. И слушай. И вы все слушайте... Суда не будет. Назову причины, почему суда не будет, - Неклясов замолчал, глядя, как мимо стола прошел к сосне его парень, неся в руках чем-то наполненную трехлитровую банку. Прошел и скрылся в темноте у сосны. Все сидели, почти не видя друг друга, лишь контурами выделяясь на снегу. - Суда не будет, потому что ты, Жора, откажешься вести заседание... Из уголовного дела пропадут несколько важных доказательств...

- Как они могут пропасть? - удивился Осоргин.

- Ты их оттуда вытащишь.

- Я? - отшатнулся Осоргин.

- Ну, не я же, - усмехнулся Неклясов. И опять замолчал, провожая взглядом еще одного парня, который тоже прошел к сосне. Ветерок, дохнувший в сторону стола, донес явственный запах бензина. Но стояла тишина, да и Неклясов говорил нечто совсем уж дикое, и поэтому, наверно, никто не обратил внимания на передвижения парней, на запах бензина, который становился все сильнее.

- И что же меня заставит так поступить? - нервно спросил Осоргин. Что меня заставит?

- А ничто, - Неклясов пренебрежительно махнул рукой. - Сам все сделаешь, и подсказывать не придется.

- Вы уверены? - Осоргин попытался усмехнуться, но ничего у него не получилось, улыбка вышла какая-то неуверенная, скорее гримаса, а не улыбка.

- Точно так же уверен, как и в этом недорезанном банкире... Он тоже не явится на суд. И от всех своих показаний откажется. Напишет заявление, что следователь сам все придумал, а его попросту заставил подписать. Следователь яйца ему дверью зажал и давил до тех пор, пока он не подписал.

- Ерхов тоже будет молчать? - спросил Анцыферов. Как бывший прокурор, он сразу оценил ход мыслей Неклясова, его замысел, и уточнил главное.

- Да, Ерхов будет молчать, как могила, - Неклясов поднялся из-за стола. - У кого есть спички?

Спички протянул Осоргин, он растерялся больше всех. Остальные насторожились, дали себе внутреннюю команду сжаться и молчать, а он еще не успел. И, вынув спички, протянул коробок Неклясову.

- Спасибо, - сказал тот, улыбаясь. - Ты мне очень помог, Жора. Очень тебе благодарен. Сейчас верну, - подойдя к сосне и остановившись в двух метрах, Неклясов чиркнул спичкой и, не дожидаясь, пока она разгорится, бросил. И в туже секунду у сосны с гулом вспыхнуло пламя. Все, сидевшие за столом, оцепенели от ужаса - в центре пламени судорожно дергался человек. И молча, самое страшное было в том, что он не произносил ни звука, молча извивался в огне всем телом.

Анцыферов вскочил первым, подбежал и только тогда понял, почему молчит охваченный пламенем Ерхов - его рот был плотно перетянут широкой липкой лентой. Глаза его метались, умоляли, тело извивалось в огне, но лента не позволяла ему даже открыть рот.

Анцыферов остановился в пяти метрах, рядом стоял Бильдин. Осоргин остался за столом, он не в силах был подняться. Но едва Анцыферов сделал шаг вперед, непроизвольный шаг, чтобы попытаться прекратить это мучение, как на его пути тут же оказался один из амбалов. Второй стоял рядом с Бильдиным. Не отрываясь, все смотрели на пылающего человека, не в силах произнести ни слова, не в силах сделать ни шага. Жутковатое оцепенение охватило всех.

Неклясов медленно подошел к столу, похлопал Осоргина по плечу, как бы предлагая ему очнуться.

- Твои спички, Жора, - он протянул коробок. - Большое спасибо, ты мне очень помог. Без тебя я бы не знал, что и делать, пришлось бы все отложить...

В воздухе запахло паленой шерстью, жареным мясом, над поляной стоял настой ужаса. Огонь продолжал бушевать у основания сосны, Ерхова уже невозможно было узнать. Лента на его лице обгорела, но он уже не произносил ни звука. Только ноги его непроизвольно еще некоторое время продолжали дергаться с какой-то затухающей ритмичностью. Снег у сосны растаял, и только когда под ноги Анцыферову подтекла черная вода, несущая на себе хвойные иголки, он сделал шаг назад, потом еще один, вернулся к столу. В горячем свете костра бутылки "Абсолюта" посверкивали красноватыми бликами. Анцыферов налил себе полный стакан водки и, стараясь не оглядываться назад, выпил. И тут же рядом, с грохотом опрокинув стол, упал без сознания Осоргин.