Фридрих Незнанский - Ящик Пандоры

— Не надо, генерал. Именно так оно и выглядит. И здесь мои, как вы изволили выразиться, реминисценции, не пляшут. Вы тогда на Лобном месте проявили достаточно мужества в конфликте со своими хозяевами. Сейчас вы хотите им послужить верой и правдой. Говорите прямо, что вам надо.

Комитетчик поскреб холеными ногтями гладковыбри-тую щеку, но долго не раздумывал:

— Согласен: должно выглядеть иначе. По нашим данным, у нас в стране сейчас действуют семьдесят преступных образований, связанных с западными партнерами из числа недавних эмигрантов так называемой «третьей волны». Одной такой бандой руководит Леонид Михайлович Гай, по кличке «Ленчик»...

На лице Грязнова не дрогнул ни один мускул.

— ...В миру он председатель советско-германского кооператива «Витязь», занимающегося куплей-продажей компьютеров. В тайных же делах он самый настоящий гангстер. Крестный отец крупной мафии. Вот его домашний адрес и адрес кооператива...

Итак, генерал КГБ подставлял, сдавал МУРу Ленчика. И Грязнов с легкостью необыкновенной принял эту подставку: Лёнчик был нужен МУРу позарез. И еще одна полезная информация была получена Грязновым на Лубянке. Самый верх гебешного руководства какими-то узами связан с делом Биляша. А это распалило Грязнова. Куснуть, лягнуть или подставить гебешникам ножку — все это входило в стратегическую жизненную задачу, которую майор сыска вынашивал с юности.

Через час с четвертью аудиенция закончилась. Стороны скрепили свой союз о сотрудничестве и взаимопонимании не только.рукопожатием: хозяин угостил гостя шотландским скотч-виски десятилетней выдержки. Прихватив в канцелярии заготовленную справку на Биляша, Грязнов в хорошем настроении отбыл из этого казенного дома в другой, более близкий ему по духу.

24

В магазине под вывеской «Бар-гриль» не было, естественно, ни бара, ни гриля. На стеклянном прилавке стояли ряды литровых банок с томатной пастой по восемь рублей за штуку — договорная цена. В углу тетка в грязном халате продавала в разлив абрикосовый сок. Пол-магазина было уставлено пустыми деревянными ящиками с торчащими в разные стороны гвоздями. Мальчик лет двенадцати в кедах «Пума» и адидасовской кепочке держал веером несколько листочков жвачки и безразличным голосом твердил: «Американская баблгам, всего один рубль... Американская баблгам...» Турецкий подавил раздражение от привычной картины нес вершившегося кооперативного начинания, стал протискиваться к прилавку и ощутил, что все-таки не все было узнаваемо в этом заведении, какое-то не принадлежащее этому «бару» явление нарушало эту узнаваемость. Он обернулся. У противоположной стены стояла Валерия Зимарина и удивленно-вопросительно смотрела ему в лицо. Он почувствовал, как жар залил ему шею и затылок, он не мог сдвинуться с места и стоял у прилавка, не отвечая на явно обращенный к нему вопрос — «Вам чего, гражданин?».

Сколько времени прошло с тех пор, когда они виделись в последний раз? И когда это было? Осенью? Ранней зимой? Когда за окном шел нескончаемый мелкий дождь, а в номере гостиницы было слишком тепло не то от перегретых батарей отопления, не то от жара их собственных тел? Когда он наутро позорно бежал не от нее, а от всей этой сладкой жизни за чужой счет с полетами в Сочи, сауной в Прибалтике, от постоянного страха, что все станет известно ее могущественному супругу? Он сказал Меркулову: «Я стал раздражать ее». Но это было уже после, когда она по телефону требовала объяснений и не понимала его невнятных оправданий. А потом, вероятно, появился Красниковский на ее горизонте...

Но он уже шел ей навстречу с непринужденной — так во всяком случае ему казалось — улыбкой и говорил невесть откуда взявшимся пронзительным тенорком:

— Валерия?! Здравствуй, вот не ожидал тебя тут встретить.

Она протянула ему руку — на каждом пальце по кольцу:

— А где же в наши дни встретишь порядочного человека как не в подполье? У нас в государстве все покупается и все продается, но только из-под полы. За куревом? К Ивану? Я тоже у этого охламона табаком отовариваюсь. Хочу сейчас сразу десять блоков прихватить. Подожди, он в подсобку ушел. Выстроил тут баррикады, в помещение не проникнешь, а сам миллионами крутит, раздевает работяг до нитки.

Нет, она все-таки принадлежала и к этому «подполью», и ко всему «нашему государству», ее сногсшибательная внешность и одежда по первому классу уже не могли его обмануть, она вся была неотъемлемой частью огромной, все перемалывающей машины, называемой теперь даже в открытой печати государственной мафией. От этого умозаключения Турецкий расслабился и, улыбнувшись, спросил уже своим обычным баритоном, установившимся у него лет с пятнадцати:

— Это ты-то работяга?

Валерия дружески рассмеялась:

— А что, разве не так? Надеюсь, Сашенька, ты не забыл еще мою работу? Я не против еще раз тебе доказать, какая я работящая и неутомимая!.. Ого, ты еще не отучился .краснеть?

— Лера, я действительно спешу, мне надо взять сигареты и отчаливать.

— Ну вот, теперь мы надули губки. Я ведь это просто так, для затравки. Мне и самой некогда. Хотя для тебя я бы время нашла... А, вот и Иван появился. Надо сделать вид, что мы не знакомы, а то он перепугается. Я возьму свой «Кент» и подожду тебя на улице.

Он вышел из «Бара» с завернутым в газету блоком «Столичных». Валерия бесцеремонно взяла его под руку.

— В конце концов мы старые друзья, Турецкий,— сказала она вдруг решительно.— Пойдем поболтаем у меня в машине, минут пятнадцать хотя бы.

Она мотнула головой в сторону шикарного «вольво», одиноко стоявшего на противоположной стороне улицы.

— Да можно и здесь поговорить...— снова впал в растерянность Турецкий.

— Ну что ты! Здесь полно знакомых шляется, донесут ведь. Что ты так на меня смотришь? Думаешь — с каких это пор я стала бояться?

— Да, действительно, с каких?

Она отвела глаза в сторону, вздохнула, легонько тронула его за руку.

— У меня сейчас не очень легкая жизнь, Саша. Неподдельная грусть прозвучала в ее голосе. Турецкий решил сдать позиции наполовину, но сказал твердо:

— Хорошо, Лера. Вот моя тачка.— Он пнул ногой шину своей «лады».— Здесь стоять нельзя, так что давай проедемся по Москве.

Легкое беспокойство промелькнуло на лице Валерии, она посмотрела в сторону своего «вольво», махнула рукой:

— Ладно. Давай проедемся.

— Боишься, что украдут?

— Украдут? Да нет, у меня замки специальные. Они сели в машину. Справа и слева пролетали башни

московских домов, унылых, как и весь город. Дневной воздух пах гарью. Валерия разговора не начинала, Турецкий же просто не знал, о чем вести беседу. Выехали к набережной. От реки несло смешанным запахом нефти и шоколада.

— Саша, приткнись где-нибудь. Я не умею быть пассажиром, ты знаешь.

Она откинулась на спинку сиденья, оголив колени. Чулки у нее были с причудливым серебряным узором. Тот же влекущий запах чистого тела и сладких французских духов.

Он остановил машину около маленькой смотровой площадки. Валерия достала из сумки перламутровую пудреницу, но пудриться не стала, просто порассматривала себя в зеркальце, небрежно бросила пудреницу в раскрытую сумку,

— Загубила я годы со своим Мухомором, Саша. Вот уже морщинки появились, а жизни нет. Он последнее время стал подозрительным, запирает меня на даче.

— Как запирает — на замок?

— Ну, не в полном смысле. Звонит каждые пятнадцать минут, проверяет. И даже... мне стыдно признаться... бьет. Вот, смотри.

Она приподняла край юбки до бедра, оголив покрытую загаром ногу. Турецкий узнал комбинацию — красную, с черным кружевом, помимо воли слегка напряглись мускулы во всем теле. Но уже в следующую секунду почувствовал некоторое облегчение: непривлекательность огромного синяка сняла напряжение.

— Я даже задумала его убить. Отравить или столкнуть с горы. Но он такой живучий, он выживет, а я сяду в тюрьму.

— Ты хочешь мне предложить это сделать? Лера, я даже не хочу обсуждать такое дело. Неужели нет простого выхода — развестись?

— Тогда он меня убьет! Ты его не знаешь! Этот законник на все способен! Надо спешить. Я не прошу тебя убивать, посоветуй какой-нибудь способ, чтобы наверняка. Я не могу, я не могу больше...

Валерия прижималась всем телом к его плечу, дрожащей рукой гладила колено.

— Саша, Сашенька...

Он рывком отодвинул ее от себя.

— Лера, мы этот разговор продолжать не будем. Я тебя сейчас отвезу к твоей машине. Я тебе очень сочувствую...

Он постарался изъять иронию из своего голоса.

— Я тебе очень сочувствую, но никаких советов давать не собираюсь.

— Подожди! Не заводи машину — дай мне успокоиться!

Она достала сигарету, жадно затянулась. Турецкий видел, что Валерия не на шутку была взволнована, если только это не было фарсом. Нет, у Валерии не могло быть никаких причин устраивать представление. Разве только в надежде на новое сближение: пожалей, приласкай, вспомни, вспомни... Но ведь они же случайно встретились. Но он все-таки вспоминал, гнал от себя эти воспоминания и — вспоминал. Валерия что-то тихо говорила, а он увидел ее на балконе гостиницы в Адлере, и внизу шумело море. Она стояла в. этой самой красной с черным комбинации и отстегивала от чулок кружевные резинки. Он повлек ее в комнату, но она сказала — нет, не надо, здесь, пусть там на пляже все видят, она повернулась к нему спиной, облокотилась на перила... Он вспоминал — ночной полет куда-то на юг, она положила голову ему на колени, пусть думают, что она спит, но уж он-то знал, что им обоим было не до сна-