Костры иллюзий - Евгения Михайлова

большинство документов на разных языках. В это она даже не пыталась вникать. Искала что-то, что сразу бы ей о чем-то сказало. Вот, наконец, голубая прозрачная папка: там списки людей. Имена и фамилии на русском и английском. У Лены хваткое, внимательное зрение, и она в длинном списке сразу увидела знакомые имена-фамилии. Вот она – Елена Серова. А чуть ниже… О боже! Тут Игорь Варламов, отчим, Алексей Серов… Тут Константин Вольский! У Лены задрожали руки, списки стали расплываться в глазах. Что это может быть? Это пациенты Гришина или Зинаиды? Как такое может быть, чтобы Владимир ей ничего об этом не сказал?.. И никто из них не говорил о контактах с психотерапевтом, да еще ее, Лены, сожителем. Вопрос: кто в наше время хранит списки на бумаге, а не файлом в компьютере? Наверное, тот, кто боится виртуальных проникновений больше, чем раскрытия тайны существования одного стального сейфа.

Тут раздался требовательный звонок в дверь. Лена застыла, она сразу решила – не открывать. Но звонки продолжались, затем стали стучать в дверь. Так бывает при каком-то происшествии: пожар, затопление. Лена быстро засунула все бумаги в сейф, закрыла его, спрятала за «Красным платком» и бросилась в прихожую, распахнула дверь. Там стояли два человека в полицейской форме.

– Это квартира Владимира Гришина?

– Да.

– Тут остановилась Зинаида Иванова, которая прилетела из Испании? – спросил один из них.

– Нет, – потрясенно ответила Лена. – Тут я, в общем, живу. Это квартира моего жениха.

– Но вы в курсе, что Зинаида Иванова, бывшая жена вашего жениха, сейчас в Москве? По нашей информации она на днях приезжала по этому адресу. Ее тут видели соседи.

– В курсе. Зинаида сюда заезжала на короткое время. Ей надо было взять какие-то вещи. Больше я ее не видела. Что-то случилось?

– Ничего такого, – ответил полицейский. – Она просто нужна следствию как свидетель по одному делу.

– Не секрет, по какому?

– Именно секрет. Конфиденциальная информация. Дело в том, что в отеле, где Иванова забронировала номер, она за две недели появилась три раза. Она вам не говорила, куда еще собиралась заехать?

– Нет, с какой стати? Мы вообще в первый раз увиделись… Кстати, я не знала, что фамилия Зинаиды – Иванова. Я думала, она по-прежнему Гришина. Просто из любопытства. Это ее девичья фамилия после развода?

– Нет, – коротко ответил полицейский. – Это фамилия ее второго мужа. Но сейчас в его московской квартире ее тоже нет. Спасибо за помощь. Нам еще нужно записать ваш телефон, имя и фамилию. Это для отчета.

– Вот, – показала Лена свой номер на дисплее. – Я Елена Серова.

– Та самая? – полицейские уставились на Лену. – Дочка пропавшего режиссера?

– Ну да. Что вас так удивило?

– Извините. У нас не было такой информации, что вы – невеста доктора Гришина. Еще раз спасибо. До свидания.

Лена бросилась к компьютеру. Судорожно набирала запросы в поиске: «Зинаида Иванова из Испании. Первый муж доктор Гришин», «Второй муж Зинаиды Гришиной – Иванов. Кто он?», «Развод и второе замужество Зинаиды Гришиной. Фамилия второго мужа – Иванов». И множество других комбинаций этих слов.

Посыпалась обильная информация – в основном комментарии из соцсетей:

«Зинаида Гришина вышла замуж за олигарха Иванова… Этот Иванов – тот еще жук. Пишут, только по Рублевке тринадцать участков с особняками… А в портах разных стран стоят его яхты…», «Да что за фигня – дома, яхты, миллиарды. У кого из этих такого сейчас нет? Главное, человек – дерьмо. Читали паскудную новость о том, что его схватили за руки и еще за что-то, когда он приставал к маленькому ребенку, дочке родной сестры. Правда, новость провисела полтора дня. Потом – свободен и вне подозрения, типа всем, особенно ребенку, показалось. Взяли под козырек и отпустили с извинениями…», «Да и это фигня по сравнению с тем, что фильм-компромат режиссера Серова был о нем. А теперь нет ни фильма, ни режиссера. Даже квартира Серова сгорела…»

Глаза и щеки Лены горели. Это уже не просто дежурный интернет – треп, тупые сплетни… Это кромешный ужас. И получается, Владимир гораздо ближе к семье Лены, чем можно было предположить. Лена вообще думала, что он знает только ее бабушку и дедушку, и только потому, что она сама их познакомила… Никогда еще после раннего детства Лена так не хотела к маме. Она набрала номер.

– Мама, ты дома? Мне срочно нужно тебя увидеть. Показать один список, не хочу отправлять сообщением. Я уже собственной тени боюсь. Только одно спрошу, нет сил терпеть. Ты знаешь, что фамилия человека, о котором папа снял тот несчастный фильм, – Иванов?

– Теперь знаю. Сергей называл его ИКС, а я просто не хотела знать фамилию. Как раз сейчас Сергей назвал. А что?

– Да все. Все, мама, смешалось и сплелось в змеиный клубок. Значит, этого Иванова знает и заказчик Кольцова – Никитин, внука которого убили?

– Конечно. Это его информация – и о заказчике, и об объекте компромата.

– Мы можем ему позвонить, когда я к тебе приеду?

– Не слишком подходящее время для разговоров с ним. Но если у тебя есть что-то действительно важное – тогда попробуем.

Виктория встретила дочку в прихожей. Она с болью и почти страхом констатировала, что состояние Лены не просто не улучшилось. В ее лице, в каждом жесте появилось что-то совершенно незнакомое, новое и тревожное. Это похоже на исступление, на отчаянную решимость того, кто потерял смысл и свет существования. А у Лены всегда была такая полная, осмысленная и ясная жизнь. Она с раннего детства была ее хозяйкой и так разумно, уверенно ею управляла. Какое страшное, темное и губительное для всего живого время. Юные, здоровые, умные и сильные люди не должны так ломаться даже в горе. Горе – это тоже жизнь, оно утяжеляет дыхание, но не истребляет в личности природную смелость и уверенность в себе. Так разъедает душу и обессиливает, истощает тело только неверие. В человека, людей, в целый мир. Вика знает свою дочь. Если Лена пришла к такому крайнему неверию, к полной растерянности, вызванной им, значит, она искала и нашла самые веские доказательства подлости и преступности коварных преследователей, о существовании которых раньше не догадывалась. И не где-то там, в абстрактных анализах, в казенных криминальных сводках. Лену могло так потрясти лишь то, что она узнала или увидела своими глазами совсем рядом. В границах своего личного и упорядоченного пространства. Если Лена пошатнулась от ударов правды, значит, эти удары ей нанесла не чужая рука. И она, как в младенчестве, пришла за