Секрет золотой карусели - Наталья Николаевна Александрова

же за дела крутит в галерее этот неказистый мужичок? По документам, продает картины за большие деньги, художникам платит копейки… впрочем, покупателям эти картины тоже не нужны…

За этими мыслями я сделала глоток… и из глаз у меня посыпались искры, в голове произошло короткое замыкание, воздух перестал поступать в легкие.

Я разинула рот и безуспешно пыталась вдохнуть…

Леха испуганно вскрикнул, изо всех сил ударил меня кулаком по спине…

Я закашлялась и кое-как отдышалась.

Из глаз у меня потекли слезы.

– Я же тебе говорил, глотай осторожно! – виноватым тоном бормотал Леха.

– Ох… что же это за бальзам такой убийственный? – пролепетала я, когда ко мне хотя бы частично вернулся дар речи.

– Ну, мой личный рецепт, – с гордостью ответил мой провожатый. – Сперва настаиваю его, значит, на корне сельдерея, потом на чесноке и еловых шишках, после добавляю настой перечной мяты… ну и красного перца побольше, в нем вся сила.

– Да, перца ты не пожалел.

– Ну, ты теперь точно не простудишься!

Дальше мы шли недолго и остановились возле заржавленной железной лесенки, которая вела наверх, причем там не было ни дверцы, ни люка.

– Поднатужься, – посоветовал Леха, – недолго уже осталось, конец близок.

– Верно, что мой конец близок, – вздохнула я и полезла наверх.

А что мне оставалось? Лесенка была ржавая, но мне уже было все равно, тем более что как чувствовала, оделась в старье, которое теперь сгодится только на помойку.

Леха осторожно провел рукой по стене, и тут же перед нами открылась маленькая такая железная дверца, которую не видно было снизу.

Мы оказались в небольшом круглом помещении, в центре которого стоял раскуроченный железный не то шкаф, не то большой ящик. Из него свисали провода.

– Осторожней тут, – предупредил Леха, – это подстанция старая, вроде бы должна быть обесточена, но кто ее знает. Так что ты провода не трогай и не наступай на них.

– Да больно надо!

Из этой подстанции мы открыто вышли через дверь, которая даже заперта не была. Замок болтался просто для виду.

Там был жутко запущенный темный двор, с одной стороны огороженный забором, с другой была просто глухая кирпичная стена, а с третьей – дом, который смотрел на нас мертвыми провалами окон, из чего я сделала вывод, что он нежилой.

Мы вышли через арку и попали в тот самый двор, где была дорожка, вымощенная желтым кирпичом.

Опять эта чертова галерея, вот уж не в добрый час я решила выставить тут свою картину.

К счастью, мы никого не встретили, только тот самый дядечка, который делал рамы для картин, сейчас подправлял дверь галереи. Ну да, он тут на все руки мастер.

Мы сердечно распрощались с Лехой и отправились каждый по своим делам: я побежала домой, от души надеясь не встретить больше никого из знакомых.

Вот странное дело: вроде бы живу я здесь всего ничего, недели три, а знакомых появилось множество. Да еще таких, что не всякому и обрадуешься при встрече.

Значит, Милана вовсе не хозяйка в своей галерее? То есть формально галерея записана на нее, а рулит там всем вот этот тип с хвостом. Организовал дело отлично.

Значит, Милана продает картины задорого, хотя только по документам. Авторам картин же она дает жалкие гроши, да они и тому рады и никогда в жизни не станут проверять, что там у нее в документах значится.

Если было бы по-другому, Мишка бы мне сказал, ему скрывать нечего.

А на самом деле этот тип с хвостом продает тому мужику что-то другое. И как бы узнать, что находится в том чемоданчике?

Да тут и думать нечего, ясно – наркотики. Этот мужик, наверно, на виду находится, ему к своей особе внимание привлекать никак нельзя. А так все, казалось бы, просто и ясно: покупает человек картины современных художников.

Ну и что, что они неизвестные, когда Морозовы и Щукины в девятнадцатом веке работы импрессионистов покупали, их тоже мало ценили. Так что этот тип в полной безопасности находится, все у него схвачено.

Все было так, пока Роман с Хомяком не украли мою картину. Теперь там полиция вертится, капитан Серов каждый день заходит, всюду свой нос сует, вот этот, с хвостом, Милану едва не побил, я сама видела.

И что мне делать в этой ситуации?

Рассказать капитану Серову? Но, во-первых, нет у меня никаких доказательств, только подслушанный разговор. Имени того мужика, что покупает картины, я не знаю.

И если начнется разбирательство, то он от всего отмажется, у него деньги есть на адвокатов. А вот Мишка с товарищами мне спасибо не скажут. Начнут их таскать на допросы, отнимут даже те небольшие деньги, скажут, что они незаконные, в общем, неприятностей огребут ребята выше крыши. Да еще и меня к ним тоже приплетут, раз картина моя на выставке была.

Говорил же мне адвокат, чтобы вела себя тихо, ни в коем случае не попадала в поле зрения полиции. И вот пожалуйста. Как узнает мой муженек (бывший), а он обязательно узнает, небось кучу адвокатов нанял, чтобы меня без средств оставить, так сразу возрадуется, объявит меня воровкой и мошенницей…

Ох, ну за что мне это все…

Тогда, пятнадцать лет назад, когда Вадим впервые посмотрел на меня в ресторане, я понятия не имела, какие у него мысли.

Как я уже говорила, ресторан был новый, дорогой и приличный, разухабистые шумные компании, где мужчины говорят исключительно матом, а женщины грубо, вульгарно хохочут и визжат как резаные, к нам не ходили.

Днем были у нас деловые ланчи, вечерами – ужины с партнерами или с друзьями. Не сразу я заметила, что один из клиентов ходит к нам слишком часто, некогда было, старалась вертеться, чтобы работу эту не потерять. Хозяин был невредный, но строго требовал соблюдения правил, а именно: с клиентами быть вежливыми, но без панибратства, улыбаться, но ни в коем случае не смеяться громко.

Знакомых приветствовать сдержанно, если хамят – помалкивать, если какая-нибудь ситуация нестандартная – сразу его вызывать, самой ни в какие пререкания не вступать.

Впрочем, нестандартных ситуаций у нас почти не бывало, как уже говорила, люди к нам ходили приличные, не напивались и к официанткам не приставали.

Так вот Вадим… вы не поверите, но глаза мне открыла Алинка, мы с ней работали посменно. Поманила как-то в подсобку и прошептала, блестя глазами, что этот, губошлеп, про меня спрашивал. Девчонки прозвали его так не из вредности, просто рот и правда у него был большеват. Но