Фридрих Незнанский - Ярмарка в Сокольниках

Мне был интересен, но не ясен человек, сидевший напротив в глубоком кожаном кресле…

— Надо понимать, Александр Борисович, — продолжал Кассарин, — что борьба в обществе никогда не затухала. Она идет даже в тот момент, когда мы с вами пьем коньяк. Мир раскололся на два вражеских лагеря. На красный и белый, социализм и лагерь империализма, простите за банальность. В борьбе же бывает только один победитель. Маркс сказал — победят красные. И я верю Марксу. Но ещё больше я верю нашему русскому человеку — Ульянову-Ленину, который открыл замечательный закон — «диктатура пролетариата есть власть, никакими законами не ограниченная, и опирается эта власть на насилие». Понимаете — на насилие? Время лишь сменило акценты. Сначала вместо диктатуры пролетариата возникло другое понятие — партия, партия коммунистов. Теперь научно понимание пошло дальше по спирали и диктатура принадлежит нам — государственной безопасности! Мы — партия в партии, потому что мы организованнее, грамотнее всей партии в целом. КГБ — авангард КПСС!

В проеме двери показалась голова отчима, при слове «КГБ» голова исчезла.

— Я хочу построить нашу беседу на абсолютно реальной основе, — Василий Васильевич налил коньяка, на этот раз только себе и довольно приличную дозу, — хотел вначале пригласить вас к себе и потолковать у себя в кабинете, а потом решил — нет, лучше здесь. Мы вот с вашим отчимом знакомы и главное — с вашим отцом… Я как бы несу за вас моральную ответственность…

Кассарин встал, распрямился и спросил, буравя меня своими пронизывающими глазами:

— Вопрос стоит так — вы с нами или против нас?

Я тоже привстал со своего места и спросил удивленно:

— Я не понимаю вас, Василий Васильевич? А разве я не с вами? Прокуратура — частица партии, значит, я с вами!

Кассарин точно споткнулся. Лицо его помрачнело.

— Прокуратура — это так, придаток. Что ваша прокуратура или Министерство юстиции стоят? Мы их создали, чтобы разгребать помойку. Я говорю с вами о КГБ, о нашей новой совершенной партии, которая наконец пришла к власти! Ленин и партия большевиков завоевали Россию, КГБ и Андропов — мы — воюем за весь мир!

Я подумал, что у него не все дома, что передо мной словно пациент из института Сербского, я их навиделся достаточно на занятиях по судебной психиатрии у профессора Бобровой. Да я-то тут причем?!

Кассарин досадливо качнул головой и сказал вдруг совершенно иным, заземленным голосом:

— Может, я не ясно выражаюсь? Слишком высоким штилем? Хорошо, тогда оставим демагогию. Дадите согласие работать на КГБ? То есть на меня? Формальности я беру на себя… У вас открываются перспективы, о которых вы и мечтать не можете, работая в юстиции. У нас поездки и работа за границей, допуск к реальной власти и реальным ценностям. Я бы и сразу взял вас к себе, но не мог — наша инструкция не позволяет. Мы должны присмотреться, проверить кадры в деле и только потом пригласить к себе. Я давно к вам присматриваюсь, просматривал ваше дело в спецотделе МГУ. Нам нужны интеллигентные люди, дураков и мужланов мы сейчас в органы не берем. Для меня интеллигентность — не социальная принадлежность, а состояние души. Ну так как?

Я опешил. Что это я им дался — утром Пархоменко, теперь этот генерал загоняет меня в угол. Если бы он пришел на заседание комиссии по распределению молодых специалистов в апреле этого года и предложил бы мне работу в КГБ, я был бы счастлив, словно выиграл куш в спортлото. Но он практически перевербовал работника прокуратуры, имея в виду какие-то ему одному известные тайные цели, недаром же он нес эту муру в течение получаса, а то и больше. На всякий случай я спросил:

— Что я должен делать?

Кассарин сдержанно улыбнулся. Опять на секунду появилась крыса и исчезла…

— Я руковожу операцией «Экспорт». Слышали о такой?

Я пожал плечами.

— Мы перелопачиваем «Внешторг», все торговые представительства за границей. Пока сын Брежнева руководил внешнеторговыми операциями, он внедрил в наши подразделения отъявленных негодяев. Они заботились лишь о себе. Что им до родины, до интересов народа и государства. Дошло до сделок с американскими, канадскими, японскими и иными фирмами. Большие деньги, миллионы в валюте, ушли из казны… Мы пока не хотели бы забирать дело Ракитина у прокуратуры. Но знать обо всем, что делается, я должен. Другое дело, если этот случай примет иной оборот — наметится смычка с заграницей… Тогда я заберу дело к себе…

— Василий Васильевич, а почему бы вам напрямую не поговорить обо всем этом с Меркуловым?

— Меркулов работает только для ЦК, он и слышать не хочет о контакте с нами. У него уже был конфликт с КГБ-центра по другому делу, и административный отдел партии поддержал его, а не нас. В общем, тут не простая политика. Савинкин и Емельянов боятся возвышение КГБ и делают все, чтобы выпятить роль Прокуратуры Союза. Только что я получил сведения, что Малькова снимают, новым прокурором Москвы Юрий Владимирович утвердил… Емельянова.

Мне было совершенно наплевать, кого назначили новым прокурором. У меня своих забот сейчас хватало. Я хотел представить, чтобы делал на моем месте Меркулов. Ну, во-первых, он бы достал носовой платок и долго бы сморкался. Потом точно так же долго кашлял бы. А потом бы загнул такое этой крысе, что она забилась бы в свою нору и не вылезала. Это я, конечно, перегнул, но все равно, я знал точно, что Меркулов нашел бы выход. Я же этого выхода не видел. И потому опять спросил:

— Так что я должен делать конкретно, Василий Васильевич?

— Прежде всего, вы должны сказать два слова: «да, согласен». Во-вторых, оформить подписку… И, в-третьих, отвечать правдиво на все вопросы и информировать меня о следствии по делу Ракитина…

Я выдавил из себя:

— Я согласен…

Кассарин достал из внутреннего кармана своего дымчатого пиджака листок и положил его на краешек стола.

ПОДПИСКА

Я, Турецкий Александр Борисович, 1957 года рождения, уроженец города Москвы, исходя из высших интересов советского государства, добровольно соглашаюсь работать на органы советской государственной безопасности и выполнять только личные инструкции начальника отдела 3 Главного управления «Т» КГБ СССР генерал-майора госбезопасности тов. Кассарина В. В., Мне разъяснено, что в случае разглашения государственной тайны и сокрытия сведений, имеющих государственное значение, я могу быть привлечен к уголовной ответственности по ст. 64 УК РСФСР вплоть до высшей меры наказания — расстрела.

г. Москва, 23 ноября 1982 г.

А. Турецкий

Я вытащил самописку и подписал себе смертный приговор. Ведь я собирался «разгласить» все это Меркулову при первом же удобном случае. Кроме того, через тридцать секунд меня можно было ставить к стенке также и за «сокрытие», потому что на вопрос Кассарина:

— Нашли ли вы дубликаты бумаг Ракитина?

Я ответил:

— Нет, не нашли.

Не знаю, поверил ли он мне или нет, но взял подписку и, свернув ее в четыре раза, снова положил во внутренний карман. Как ни странно, я почувствовал облегчение. То есть я вошел в роль доносчика и предателя. На самом же деле я был двойным агентом, Джеймс Бондом. Одним из моих «хозяев» был вот этот гебешный генерал. Другим… Кто был другим? Меркулов? Я сам? Но это уже было неважно. Я положил ногу на ногу и с бодростью в голосе, на какую только был способен, спросил:

— Значит, вы подсаживаете меня к Меркулову?

— Я не ошибся в вас. Вы умница, — серьезно сказал Кассарин. — Именно так. Размотайте его любой ценой. Я должен знать все новости на пять минут раньше Коли Савинкина. Если вы справитесь с этим заданием, скажете мне, где дубликат записей Ракитина и все остальное, будет хорошо и вам и мне.

— Вы получите звание Героя, а я орден Красного Знамени, — выпалил я и удивился своей наглости. Это хмель попер из всех пор. Благодаря алкоголю я держался нахалом, смотрел Кассарину прямо в бесстыжие его глаза.

— Вы недалеки от истины! — Кассарин ухмыльнулся и не отвел взгляда.

— Василий Васильевич, а вы даете гарантии, что у меня не будет неприятностей в прокуратуре?

— Даю.

— Какие?

— Мое честно слово. Честное слово генерала КГБ.

Я поднял брови, словно паяц в одноименной опере Леонкавалло.

— Есть у вас, Александр Борисович, другой выход? — вкрадчиво спросил Кассарин.

Мурлыкая мотивчик из «Сильвы», в комнату вошел Сатин. В руках он держал поднос с чайным сервизом и киевским тортом…

14

В этот промозглый ноябрьский вечер в Москве было тише, чем всегда. Даже в центре, у проспекта Маркса, было не так много пешеходов. В фешенебельной гостинице «Берлин» группа иностранцев рассчитывалась с администратором за жилье. Седовласый швейцар, укрывшись от холода в глубине киоска, почитывал «Вечерку». Лишь из подвального зала ресторана доносились звуки музыки.