Горе невинным - Кристи Агата

– Кто же кого подозревает?

– Хм, скажем так, взаимные подозрения или обоюдное сознание вины. Выбирай, что тебе больше нравится.

– Не надо, Филип, не знаю, что и подумать. – Вдруг легкой тенью по ее лицу скользнула радость. – Думаешь, Гвенда? Вероятно, ты прав. Господи, хоть бы так было!

– Бедная Гвенда! Ты заподозрила ее, поскольку она не из вашей семьи?

– Да, – призналась Мэри. – Значит, не мы.

– Для тебя это главное, да? – спросил Филип. – Семейная солидарность?

– Разумеется.

– Разумеется, разумеется! – раздраженно проворчал Филип. – Беда в том, Полли, что ты полностью лишена воображения. Не можешь поставить себя на чье-нибудь место.

– Зачем это? – спросила Мэри.

– Да, зачем это? – передразнил ее Филип. – Скажем, если у меня совесть чиста, мне все нипочем. Но я могу поставить себя на место твоего отца или Гвенды, чтобы понять, как им приходится страдать, если они невиновны. Какая глубокая трагедия для Гвенды – ощущать свою отчужденность, сознавать, что она уже не может выйти замуж за любимого человека. И попытайся теперь поставить себя на место своего отца. Для него нестерпима мысль, что женщина, которую он любит, способна убить, а она, без сомнения, имела такую возможность и имела мотив. Он надеется, что это не так, почти убежден в ее невиновности, но не совсем в этом уверен. Более того, он никогда не будет уверен полностью.

– В его-то возрасте… – затянула Мэри.

– В его возрасте, в его возрасте! – вспылил Филип. – Разве не понятно, что возраст лишь усугубляет для него трагизм ситуации? Ведь это последняя в его жизни любовь, глубокое, искреннее чувство. А теперь подойдем к делу с другой стороны, – продолжал он. – Допустим, что Лео вырвался из туманного сумрака своего внутреннего мирка, в котором ему так долго пришлось пребывать. Допустим, что именно он нанес своей жене смертельный удар. Даже тогда бедняга вызывал бы сострадание. Нет, – добавил Филип после глубокого раздумья, – совершенно не могу представить, что он способен совершить нечто подобное. Но не сомневаюсь, что у полиции он на подозрении. Теперь, Полли, давай послушаем твою точку зрения. Кто, думаешь, это сделал?

– Откуда мне знать? – буркнула Мэри.

– Хорошо, допускаю, ты не знаешь, – сказал Филип, – но, может быть, что-то сообразишь… если призадумаешься.

– Говорю тебе, я категорически отказываюсь размышлять о таких вещах.

– Интересно, почему? Из-за элементарного отвращения? Или… потому, что ты знаешь больше, чем хочешь сказать? Так ты уверена, что не желаешь ни о чем задумываться и не хочешь мне ничего рассказать? Быть может, Хестер у тебя на уме?

– О боже мой! С какой стати станет Хестер убивать маму?

– Так-таки нет причин? – задумчиво произнес Филип. – Но о подобных вещах все время читаешь. Избалованные сынок или дочка в один прекрасный день совершают необъяснимый по своей глупости поступок. Любящие родители отказываются дать мелочь на кино или купить новые туфли либо, скажем, не пускают погулять с приятелем в десять часов вечера. Пустяк, ничего существенного, но взрывчатка уже заложена, остается лишь поднести спичку к шнуру. В голове подростка сумятица, он хватает молоток, топор, а то и кочергу, и дело сделано. Объяснить подобное нелегко, но такое случается. Достигает предела прочность цепи подавляемых желаний. Такой схемой можно объяснить поведение Хестер. Трудно сказать, что творится в ее славной головке. Конечно, она слаба и потому сердится. А твоя мать не раз заставляла ее почувствовать собственное бессилие. Да, – оживившись, Филип подался вперед, – кажется, Хестер мы разложили по косточкам.

– Прошу тебя, перестань говорить об этом! – взмолилась Мэри.

– Ты права, – согласился Филип. – Разговоры ничего не дают. Или дают? Как бы то ни было, но, сконструировав в сознании схему преступления, получаешь возможность приложить ее к тем или иным людям. И тут остается лишь сделать определенные выводы в отношении проверяемого субъекта, поставить ловушки и ожидать, не попадется ли в них проверяемый.

– В доме было всего лишь четыре человека. А послушать тебя, так подумаешь, что здесь их по меньшей мере дюжина. Согласна с тобой, что отец на такое не способен, и, думаю, глупо считать, будто у Хестер были какие-то веские основания для убийства. Остаются Кирсти и Гвенда.

– Кого же ты предпочтешь? – спросил Филип с лукавой усмешкой.

– Я не могу себе представить, что это могла сделать честная Кирсти, – сказала Мэри. – Она такая спокойная, уравновешенная. И матери была предана по-настоящему. Допускаю, что каждый может взбеситься, подобное случается, но с Кирсти такого никогда бы не произошло.

– Да, – задумчиво произнес Филип. – Кирсти вполне нормальная женщина, из тех, кому более всего по душе естественное бабье существование. В таком смысле она напоминает Гвенду, только Гвенда смазлива и привлекательна, а бедная старая Кирсти уродлива, как пересохшая вобла. Не думаю, чтобы какой-либо мужчина дважды взглянул на нее. Но ей хотелось выйти замуж и иметь семью. Для этого надо родиться хорошенькой, а она была непривлекательной простушкой, не блиставшей к тому же ни умом, ни особыми талантами. Это трагедия для женщины с нормальными инстинктами – не иметь шансов ни на супружество, ни на материнство. Она довольно долго здесь прожила. После войны вынуждена была остаться и продолжала работать массажисткой. Могла бы подцепить какого-нибудь состоятельного пожилого пациента.

– Вы, мужчины, все одинаковы. Считаете, что женщины видят свое счастье только в замужестве.

– Такова ваша женская доля. – Филип ухмыльнулся. – Кстати, у Тины нет никакого приятеля?

– Об этом мне ничего не известно. Она человек замкнутый и не слишком распространяется о своей личной жизни.

– Тихая маленькая мышка, а? Не очень славненькая, но фигурка изящная. Хотелось бы знать, о чем она умалчивает?

– Не думаю, что она что-то знает, – сказала Мэри.

– Нет? А я думаю.

– Ты любишь пофантазировать.

– Я не фантазирую. Тебе известно, что эта девушка недавно сказала? Она сказала, что ей хотелось бы ничего не знать. Довольно занятный способ выражать свои мысли. Готов поспорить, она что-то скрывает.

– Что именно?

– Наверное, она имеет к делу какое-то отношение, но не совсем это осознает. Надеюсь кое-что у нее выведать.

– Филип!

– Так не годится, Полли. У меня в жизни своя цель. Я считаю себя обязанным раскрывать людям некоторые интересующие их тайны. С кого же мне начать? Думаю сначала заняться Кирсти. Она довольно простодушна и бесхитростна.

– Я бы хотела… о, как бы я хотела, – запричитала Мэри, – чтобы ты отказался от этой безумной затеи и вернулся домой. Мы были счастливы, все так хорошо складывалось… – Она замолчала и отвернулась.

– Полли! – нахмурился Филип. – Тебе в самом деле этого хочется? Не пойму, что тебя так расстроило.

Мэри обернулась, в глазах засветилась надежда.

– Значит, ты поедешь домой и обо всем забудешь?

– Вряд ли я об этом забуду, – ответил Филип. – Буду только переживать, строить всякие предположения, размышлять. Давай останемся здесь до конца недели, Мэри, а там будет видно.

Глава 16

– Не возражаешь, если я ненадолго задержусь, отец? – спросил Мики.

– Разумеется, нет. Пожалуйста. На работе порядок?

– Да. Я позвонил шефу. Он сказал, что до конца недели можно не возвращаться. Тина тоже останется.

Мики подошел к окну, посмотрел в него, прошелся по комнате, заложив руки в карманы, внимательно осмотрел книжные полки. Потом заговорил отрывистым, сдавленным голосом:

– Знаешь, отец, я полностью оценил все, что ты для меня сделал. Только поздно понял, каким неблагодарным я был.

– О благодарности нет и речи, – сказал Лео. – Ты мой сын, Мики. Только так я тебя и воспринимаю.

– Странно же ты держался по отношению к сыну. Никогда не бранил, никогда ничего не приказывал.

Лео Эрджайл улыбнулся отрешенной, многозначительной улыбкой: