Алмазы французского графа - Иванова Татьяна Антоновна

— Но я ничего не знаю. — Испуганно воскликнул Бережной, — я с ними никогда не связывался и…я…Я не знаю… Одним словом, Володя только накануне своего разговора с ними сообщил мне о наезде. Вот, собственно, и все!

— И все?

— И все! — утвердительно кивнул Бережной.

— Хорошо, — вздохнул Камушев. — Тогда расскажите, в какой форме он Вам это сообщил.

— Просто сказал, что наехали мол, таможенные, денег просят!

— Сколько?

— Он мне не сказал.

— А Вы, что же, не спросили сами, не поинтересовались?

— Да, нет, я… В общем, он сказал, что наехали, и что попробует их послать. Потому, собственно, суммой я не интересовался.

— Ну, и что потом?

— Потом?

— Ну да! Что Самохин Вам, как своему компаньону, рассказал еще?

— Ничего, собственно. Он просто расстроился по этому поводу. Посетовал, что теперь еще и с этими надо решать проблему, вместо того, чтобы работать.

— Анатолий Петрович, как Вы считаете, могли люди Таможенного убрать Самохина после его отказа платить? — спросил Камушев, в упор взглянув на Бережного.

— Не знаю. Я, знаете, никогда с этими людьми не встречался и дел с ними не имел, потому, собственно, понятия не имею, на что они способны.

— Ладно! Тогда скажите, что Вы лично думаете о смерти своего шефа? Каковы Ваши предположения на этот счет?

— Не имею ни малейшего понятия, товарищ майор. Мы работали вместе уже несколько лет, и за это время пытались со всеми как-то ладить. Так что, я ума не приложу, с кем у Володи могло дойти до такого…До такого конфликта.

— Анатолий Петрович, и еще я хотел бы у Вас спросить кое что.

Бережной в очередной раз напрягся.

— В тот день, когда наши сотрудники приехали к Вам в офис, чтобы сообщить о смерти Самохина, на стоянке возле Вашего офиса ими была замечена машина, принадлежащая некому Квычкину Александру Евгеньевичу.

Камушев умолк на минуту и, встав из-за стола, подошел к окну. — Отсюда, правда, не видно того места, где она стояла. А вот из Вашего бывшего кабинета, где, кстати, Вы принимали нас в первый раз, место это просматривается очень хорошо. Давайте-ка пройдем туда и посмотрим. Может, взглянув, и Вы вспомните эту машину, а там, глядишь, и еще что-нибудь.

Бережной встал, нервно громыхнув стулом, и последовал вслед за майором к двери. Они прошли в противоположный, бывший кабинет Анатолия и направились прямо к окну.

— Вот там, видите, — майор указал в окно, — в тот день стоял черный Джип с какими — то розовыми нашлепками по бокам. Не приметили? Такая черная с розовым машина, не могла не обратить на себя внимание. Да и стояла она довольно долго. Вы не видели?

— Нет! — побледнев, ответил Анатолий. — На машину я внимания не обратил. И потом, я и в кабинете — то редко сижу, так, набегом да наскоком.

— А, может, Вы знаете, к кому приезжал этот самый Квычкин?

— Не знаю! — с излишней поспешностью, произнес Бережной.

— Совсем разнервничался, бедный, — подумал Камушев. — Поди, не чает, когда мы уедем.

— И даже не можете предположить?

— Не могу.

— Анатолий Петрович, а не постараетесь ли Вы выяснить это?

— Я?

— Ну да. Поспрашивайте у сослуживцев, может Вам кто-то и подскажет. Мы, конечно, в свою очередь тоже опросим Ваших сотрудников, но излишней помощь в таких делах, как известно не бывает.

Камушев снова "привел" Бережного в кабинет Самохина, где их дожидался лейтенант Рокотов.

— Ну, что ж, Анатолий Петрович, — сказал он, — мы, пожалуй, поедем, а Вы, если что вспомните или выясните, позвоните.

— Хорошо! — кивнул Бережной, и машинально поднялся со стула вслед за удаляющимися оперативникам.

Как только они скрылись за дверью приемной, он приказал секретарше никого к нему не пускать и плотно захлопнул за собой дверь. Набрав Квычу, и дождавшись гудков, он нетерпеливо принялся барабанить пальцами по столу.

— Алло, Шура?

— Ну, я.

— Это Бережной. — И Анатолий принялся пересказывать оппоненту свой разговор с оперативниками.

— Расскажи об этом шефу, — сказал он в заключении, — и главное, спроси его, как мне вести себя с ними в следующий раз.

Камушев с Рокотовым, тем временем, вышли на улицу.

— Ну, что, успел? — спросил майор у лейтенанта.

— А то как же! — ответил Рокотов. — Можете звонить ребятам.

Камушев тут же достал мобильник.

— Алло, Женя, включайте аппаратуру, жучок уже поставлен.

— Андрей Константинович, — усмехнулся Рокотов, — а когда это наши Джип на стоянке приметили, с чего это вдруг им приспичило?

— Ну, не стану же я до поры до времени закладывать секретаршу Самохина! — засмеялся Камушев. — Оставим это на козырь! Да и потом, я не видел других причин вывести его из кабинета. Кстати, а на что ты намекал своим "странно"?

— На то, что Таможенный опередил Моргуновских. В тех краях, похоже, им надо было за дело браться, во всяком случае, частично.

— И какие ты сделал бы выводы из всего этого?

— Похоже, заранее кто-то навел, узнав наперед, что родственника вот вот из думы вышибут, бандюки и подсуетились.

— Правильно мыслишь! — хлопнул по плечу лейтенанта Камушев.

— И мы, похоже, этого наводчика прямиком схватим сегодня за одно место! Поди уже сейчас с бандюками по телефону переговаривается, а Андрей Константинович?

— Вполне может быть!

Рокотов взглянул на часы.

— Между прочим, уже обед, может по пельменьчикам, а Андрей Константинович?

— Можно! Я сегодня с утра ничего не ел. — Согласился Камушев.

ГЛАВА 26

Катерина лежала на диване, свернувшись калачиком. Настроение было паршивым. А ведь совсем недавно, после разговора с Бережным, ей казалось, что все будет не так сложно. Она сказала себе тогда, что отступать не собирается, что теперь нужно только засучить рукава и полностью включиться в работу. И такое обстоятельство для нее было бы сейчас, как никогда, кстати. Именно работой собиралась она заткнуть образовавшуюся в душе брешь после потери двух близких людей. Теперь же, когда следователь сообщил ей о том, что в убийстве Володи подозреваются не только "наехавшие" бандиты, но и Бережной, у Катерины отпало всякое желание ехать в офис и включаться в работу под руководством этого человека. — Во всяком случае, до того момента, пока все не прояснится.

Катерина горестно ухмыльнулась, и колючая слеза затопила глаза. Даже поминки прошли, девятидневные, — сначала по бабушке, потом по Володе, — все какие-то заботы, а теперь? Что она, плененная цепкой хандрой, будет делать теперь? — Валяться на диване от завтрака до ужина? Или заставлять себя заниматься домашними делами? Катерина окинула взглядом комнату. — А дел накопилось немало. Надо бы убрать раскиданные вещи, пропылесосить, да и стирки собралось достаточно. — Нет! Только не сегодня, — она повернулась на другой бок, упершись глазами в спинку дивана, не желая созерцать колющий глаза беспорядок. Ей снова вспомнилась бабушка. В памяти вдруг всплыл фрагмент детства, когда Софья Максимовна ее купала, расчесывала, заплетала тугие косички и все время норовила зацепить их в бараночку, чему Катерина противилась, уповая на старомодность прически.

— Бабуль, оставь мне прямые косички, — просила она. — А еще лучше, завяжи обычный хвостик. А то девочки во дворе опять будут называть меня клушей.

— Глупость какая! — говорила Софья Максимовна. — Почему клушей-то?

— Потому, что старая клуша, — объясняла семилетняя Катерина, сама не понимая смысла этого слова.

Странное дело происходило с ней. Потеряв одновременно бабушку и мужа, с которым она прожила уже пять лет, и строила планы на будущее, да и само оно, это будущее зависело от него, Катерина ловила себя на том, что больше тоскует по бабушке. Что именно она является для нее весомой потерей, а не Володя. И как ни стыдно ей было признаться самой себе, потеря мужа ассоциировалась у нее, прежде всего, со страхом перед предстоящими жизненными обстоятельствами.