На море шторма нет - Кеннет Дун

обернется. Родители считали, что Бальтазар где-то спрятал деньги. Я полагала, что спокойно заберу эти деньги, прилечу к тебе на каникулы, потом поеду куда-нибудь путешествовать, а осенью вернусь в Нью-Йорк и закончу магистратуру. Может быть, официально сменю имя на более звучное. И начну новую жизнь. К этим, — снова презрительный взгляд в сторону отца и матери, которая наконец вышла из-за спины Сью и теперь стояла рядом с обеденным столом, — я больше не собиралась возвращаться. Но оказалось, что там бриллианты. Целое состояние, как я могла оценить. Но мне нужно было время, чтобы придумать, что с ними делать. А пока у меня по-прежнему не было ни гроша.

Конечно же, бриллианты, подумал я. Если Большой Пат Михан собирался бежать заграницу, вряд ли бы он повез с собой пять миллионов долларов наличными, которые могли обнаружить на таможне. Ему нужно было что-то надежное и незаметное, что он потом мог легко сбыть по нужным каналам в Европе.

— К тому же я боялась, что их владелец начнет меня разыскивать, когда узнает, что Борроудейл мертв. Поэтому мне ничего не оставалось, как поехать на попутках через всю страну. В сумке у меня лежал револьвер и мешочек с бриллиантами. Всю дорогу мне казалось, что я сойду с ума. Я легко нашла его магазин и спряталась там вечером, зная, что он ночует в квартире наверху. Подумала, что, услышав шум, он спустится, и тогда я смогу его застрелить, выдав все за неудачный взлом. Но он оказался более шустрым, мне удалось его только ранить, а потом он спрятался за магазинную стойку. Я испугалась, что он начнет стрелять в ответ, и убежала.

— Мне ничего не оставалось, как поехать в Небраску к родителям, — печально промолвила Сью. — Еще почти неделя на попутках. Не так я планировала эти каникулы. Мне пришлось рассказать, что я нашла Бальтазара и ранила его. Потому что он так и не признался, куда спрятал деньги. Я просто хотела, чтобы родители обеспечили мне алиби, на случай, если он даст мое описание полиции. Но в тот же вечер мама взяла все наши сбережения и уехала в Омаху. Она вернулась через два дня и сказала, что Бальтазар больше не представляет проблемы, потому что он мертв. Потом она сказала, что это были не деньги, а бриллианты, и они всегда лежали в в доме в Нью-Хейвене. В конце концов, я призналась, что забрала их. Мы договорились с мамой вместе бежать с фермы. И уехали еще вчера на юг, чтобы пересечь границу с Мексикой. Но когда мы добрались до Канзаса, то поняли, что отец, видимо, подслушал наш разговор. Потому что проверили мешок и обнаружили, что бриллиантов там нет — он подменил их стекляшками от бутылок. Нам пришлось повернуть обратно.

Льюис мрачно усмехнулся. Ему явно нравилось, что в споре с интеллектуальной дочерью последнее слово осталось за ним.

— Отдай камни! Они мои! — Сью вскинула револьвер. — Зачем они тебе, старая мразь?

— Дура, а с этими что будешь делать? — старик мотнул головой в нашу с Лекси сторону.

— Пусть уходят сейчас, — буркнула Сью. — Это наше семейное дело.

— Э, нет, — усмехнулся отец. — Сама же знаешь, что свидетелей нельзя оставлять. Они первым делом побегут в ФБР. Ты не успеешь с камушками дойти до ближайшего скупщика, как тебя схватят федералы. Я, может быть, и не гений с магистерской степенью, но знаю, что концы надо обрубить и залечь на дно на пару лет, чтобы ни одна собака тебя не нашла. Что скажешь, мать? — он строго посмотрел на жену.

— Ронни, — взмолилась та, — Это же Сью, наша девчушка. У нее вся жизнь впереди, она это заслужила…

— Она сама во всем виновата, — жестко отрезал ее муж.

Неожиданно в комнате прогремел выстрел. Я взглянул на Сью. Она с удивлением посмотрела на свой револьвер, а потом перевела взгляд на живот, на котором начало расплываться красное пятно. Льюис держал в руке дымящийся дробовик. Наставив свой пистолет на Сью, я и не заметил, в какой момент хозяин убрал руку под стол, достал закрепленное там ружье и успел выстрелить в девушку. Сохраняя удивленное выражение на лице, она рухнула на пол.

Какой дурак, мысленно обругал я себя. Это же Небраска. Конечно, тут у каждого фермера есть ружье под столом.

Льюис начал спокойно поднимать свое оружие, глядя прямо мне в глаза. Это был взгляд ирландского гангстера по прозвищу Кузнец, который умел забивать своих противников голыми руками, как молотом об наковальню. Я далеко не было уверен, что даже на шестом десятке лет его сразу остановит пуля из пистолета.

— Когда вы узнали, что Сью — не ваша дочь? — спросил я, чтобы потянуть время.

— Всегда думал, больно уж она умная, — хмыкнул Льюис. — Она родилась через полгода после того, как мы переехали в Небраску. Я так никогда до конца и не верил, что у Марго с Моше дело не дошло дальше поцелуев. А потом Сью как-то прислала нам фотографию из Нью-Йорка, где она вместе с дочкой Моше, с этой Лекси. Когда они стоят рядом, с первого взгляда понятно, что они — сестры.

Лекси позади меня тихо заскулила, но не этот звук привлек мое внимание. У стола слева от Льюиса казалось, будто нарастает какое-то звериное рычание. Вдруг из груди миссис Льюис вырвался протяжный вой и она в мгновение ока превратилась в маленький серый торнадо. Раскрыв старую холщовую сумку, она вынула из нее огромный кухонный нож, стремительно подлетела к мужу и вонзила нож ему в живот. Потом еще и еще. Он даже не успел отреагировать, только осел на стул, уронив дробовик. Старуха продолжала орудовать ножом с энергией и мастерством заправского мясника. Всего за несколько минут Льюис, в прошлом Ронни О’Рейли по прозвищу Кузнец, оказался полностью выпотрошен и откинулся на спинку стула окровавленной тушей. Лицо его жены искривилось в жутком оскале, поэтому я понял, откуда она получила прозвище Бешенная Марго.

Покончив с супругом, она отшвырнула нож и бросилась к лежавшей на полу дочери. Не сводя с женщины пистолета, я достал носовой платок, осторожно взял нож и револьвер Сью, и перенес их в дальний угол комнаты.

Вдалеке послышался вой полицейских сирен. Еще в Нью-Йорке до вылета я позвонил в офис ФБР и сообщил им всю имеющуюся у нас информацию, попросив предупредить управление полиции Омахи. Конечно, я не думал, что бюрократическая машина будет действовать быстро, но все-таки ожидал подкрепление несколько раньше, чем начнется кровавая баня.

— Бедная моя девочка, — причитала