Сокровища Анны Моредо - Прокудин Александр

– Разумеется, – согласился Пако, в очередной раз усмехнувшись. – Пускай ее папочка останется для нее ангелом. Ничем не запятнавшим белоснежный пух своих чертовых крыльев.

Анне было страшно интересно, о чем говорит отец со своим бывшим сослуживцем, но подслушивать она постеснялась. Они к тому же вдруг решили куда-то прогуляться – оставив ее убирать остатки застолья.

Через полчаса ходьбы (Антонио, не смотря на протез и опьянение, шагал довольно споро) бывшие солдаты и полицейские пришли к разрушенной мельнице, на пригорке недалеко от города.

Антонио полез в развалины, а Пако, не предлагая помощи, стоял и курил, смотря на старого товарища своими зло прищуренными, волчьими глазами.

Наконец, Антонио, справившись с тяжелыми камнями, выудил из развалин ящик из-под патронов.

Моредо поставил его на траву возле остатков мельничной стены и отступил на шаг назад.

– Вот, Рауль. Забирай.

Носком сапога Пако легонько пнул по ящику.

– Там все? – задал он вопрос.

– Я бы не тронул ни единого сольдо, – оправдываясь, сказал Антонио, – но после войны было слишком трудно. Двое детей… Я потратил немного на то, чтобы встать на ноги. Но все остальное – тут. В целости и сохранности. И ты можешь все это забрать себе! Я не хочу больше прикасаться ни к этим деньгами, ни к этим вещам.

– Ты удивишься, – неожиданно ответил Рауль, – но мне они тоже не нужны. Я не верну назад потерянные годы. Помнишь Америку, в которую я все хотел отчалить? Сначала мне не давала сбежать из тюрьмы чертова простреленная нога. Как вспомню, так хочется снова выпустить пару пуль по той маленькой мадридской суке…

Не сразу, но Антонио понял, что так Рауль говорит о девочке из квартиры. Моредо сжал зубы до бегающих желваков и молча уставился на траву под ногами.

– И по остальным этим тварям тоже, – продолжил Пако. – Потом не было случая. Потом фронт и плен. И вот когда пришла, наконец, свобода… У меня не осталось времени, чтобы ей насладиться. Так говорят врачи. Болезнь, которые грызет изнутри все, из чего я состою, доконает меня через пару лет. Может быть через три-четыре.

– Мне очень жаль! – искренне воскликнул Моредо, впервые услышавший эту новость.

– В общем, остаток дней я хочу провести так же, как жил ты. У домашнего очага, в кругу семьи. Чтобы жена подавала мне газету, а дочь помогала накрывать на стол. Семья это прекрасно, правда? Только где ее взять?

Антонио просветлел:

– Жениться? Вот это дело! Конечно!

– Правильно, мой друг. И я хочу, чтобы ты мне в этом помог, – Рауль присел на корточки и положил руку на ящик. – Это и станет единовременной уплатой всего твоего передо мной долга.

– Да о чем ты говоришь! – засиял Моредо. – Конечно! Я сделаю все, что в моих силах!

– Ну, вот и прекрасно, – буркнул Рауль.

– Я знаю в этом городе всех вдовушек, – заговорил скороговоркой хмельной Антонио, – после войны их много. И я знаю всех. Есть вполне аппетитные. И засидевшихся в девках тоже полно, дружище. Война…

– Нет, нет, – остановил Антонио товарищ. – Не спеши. Я уже знаю, кто мне нужен. Совершенно точно.

– Здорово! – обрадовался Моредо. – Это все упрощает. Но когда ты успел, прощелыга? Ты же первый день в городе…

– Верно. И твоя дочь меня полностью устраивает.

Рауль сделал затяжку из почти догоревшего в его пальцах окурка.

– Какая? – расхохотался Антонио. – У меня кроме Анны никого нет. Может ты спутал с Маргаритой? Это соседка, но признаюсь, ее бы я не рекомендовал и злейшему врагу – совершенно несносная баба…

– Нет, я говорю именно об Анне. Я бы хотел взять в жены ее.

– Что за шутки?

– Это не шутки. Это твоя плата за долг. Сколько ей лет?

– Восемнадцать…

Рауль поднялся и выпустил изо рта облачко дыма, глядя поверх стены мельницы, куда-то вдаль, в небо.

– На год больше, чем было Катарине, – произнес он, – когда я попал в плен.

Пако бросил окурок на землю и затоптал его сапогом.

– Ты знаешь, что с ней произошло, Антонио? Она умерла от голода. Подохла, как брошенная хозяевами собака. Я узнавал. Одной десятитысячной этих сокровищ хватило бы, чтобы она осталась жива.

– Боже мой… Мне очень жаль! – искренне воскликнул Антонио. – Но откуда я мог знать? Если бы я знал, я бы обязательно ей помог!

– Ты мог найти меня.

– Я искал! Клянусь тебе! Я потому и оставил ту записку, по которой ты меня нашел.

– Записку? – Рауль недоверчиво склонил голову. – О чем ты говоришь?

– Я забрал саквояж, но оставил тебе записку, где меня искать. Разве ты не…

Рауль, улыбнувшись, пнул траву под ногами. Потом рассмеялся. Потом захохотал на полную. Антонио смотрел на товарища с испугом.

– Ты думаешь, я в это поверю? Я нашел тебя только потому, что запомнил адрес, когда после суда отправлял за тебя письмо.

– Честное слово, Рауль! – Антонио прижал руку к сердцу. – Так и было! Может ты невнимательно смотрел?

Пако взял Моредо за плечи и притянул к себе. Прожигая его насквозь своими едкими глазами, он произнес:

– Меня там не было вообще. Но мне удалось отправить из плена весточку. Катарина приходила забрать клад.

Остолбеневший Антонио застыл в жестких руках Рауля.

– И она ничего не нашла. Ты забрал все себе, Антонио, и это стоило ей жизни.

Неожиданно Рауль швырнул одноногого сослуживца на землю. Антонио повалился на бок в серую пыль развалин.

– Теперь ты знаешь, какой за тобой долг, Моредо. Анна, – еще раз повторил свою цену Пако и, отвернувшись, снова закурил.

– Ты сошел с ума! – замотал головой сидящий на земле Антонио. – Видно мне лишь показалось, что ты пьешь и не хмелеешь – ты пьян в стельку. Во-первых, я писал ту проклятую записку! Я не знаю, что с ней стало – могу поклясться тебе в этом своими детьми! А, во-вторых, Анна никогда не станет твоей женой!

Рауль медленно повернулся и произнес:

– Тогда она узнает, на какие деньги ты купил лавку и пекарню. И не только она. Все вокруг.

– Ты этого не сделаешь! Ты тоже в этом замешан, и куда больше меня!

– Я за это заплатил, – Рауль сплюнул в траву рядом с Антонио. – В то время, когда ты отстраивал дом и открывал собственное вонючее дело, я гнил заживо изнутри и снаружи – сначала в окопах, потом в бараке для военнопленных. Я виновен? И что? Кто я для Санта-Моники? Чужой, пришлый человек. А вот тебе этого не простят. Ты и твои дети станут изгоями. Никто не подаст вам руки. И не вздумай мне сказать, что ты этого не заслужил.

Потрясенный Моредо молчал.

– Я даю тебе три дня, – сказал Пако. – За это время ты должен все объяснить дочке. А это, – Рауль еще раз пнул носком сапога ящик из-под патронов, – это пусть будет ее приданным. Как ты думаешь?

С этими словами дьявол по имени Рауль Пако поднял ящик, взял его подмышку и направился с ним в сторону города, где уже давно снял номер в гостинице.

Он обернулся лишь раз, крикнуть застывшему, будто одноногая статуя, Моредо:

– Три дня, Антонио! Иначе она узнает все!

В тот же вечер у ворот дома, в котором жил в семье со своими дядьями и тетками девятнадцатилетний молодой человек по имени Раймон Руис появился поздний гость.

– Раймон, выйди на минуту, – попросил гость через распахнутое окно.

– Секунду, синьор Моредо! – с готовностью отозвался парень и через мгновение стоял перед бледным вспотевшим Антонио, преодолевшим ради этой встречи весь город.

Руис удивился странному виду гостя, от которого к тому же сильно пахло вином, но из вежливости ничего говорить не стал.

– Раймон, я должен тебе кое-что сказать, – начал Антонио. – Ты просил у меня руки Анны, и я обещал подумать. В общем, я даю вам свое благословение.

– Дон Антонио, спасибо! – воскликнул Руис и став на колени, поцеловал Антонио руку.

– Подожди… – Антонио вдруг закрыл лицо рукой и как будто вытер набежавшие слезы. Счастливым отцом он не выглядел точно.

– У меня есть одно условие, Раймон, – собравшись с духом, произнес Моредо. – Вы обвенчаетесь завтра. В крайнем случае, послезавтра. Ты согласен?