Безмолвие - Джон Харт

камнями на колени, Джонни развел руки — и ощутил мертвое пространство. Он чувствовал, как поднимается сок в деревьях, чувствовал жуков и птах, стелющиеся по ветвям стебли и тянущиеся к солнцу цветы. И только под деревом не было ничего. Маленькие, без каких-либо отметин камни были всего лишь камнями. И глина была просто глиной.

Поднявшись и смахнув песчинки с колен, Джонни посмотрел на голые, белые полосы вдоль ствола. Много раз он говорил себе, что это только дерево, старое, огромное, полумертвое, до жути уродливое, но даже в самые светлые, самые ясные дни верилось в это с трудом. Сон был слишком реальным, чтобы быть только сном. Слишком личным, слишком горячечным.

Джонни повернулся, пересек кладбище и вышел на поляну. Миновав амбар и навес, свернул в старую церковь. Забыть тех, кто жил здесь раньше, было просто, и Джонни нередко задавался вопросом, чувствовали ли они то же, что и он, или дар достался ему одному.

— Вам нечего здесь делать.

Джонни в изумлении обернулся.

В дверном проеме стояла женщина, и ее силуэт четко вырисовывался на фоне ясного солнечного дня.

— Земля принадлежит мне, — сказал он, опомнившись.

— Не вполне. И только лишь пока.

Стройная, молодая — примерно его возраста, — в джинсах, футболке и ботинках, женщина сделала шаг вперед, и Джонни сразу же узнал ее. И ощутил внезапно вскинувшееся возмущение.

— Что вы здесь делаете?

— Я всегда сюда прихожу.

— Я бы знал, если б вы всегда приходили.

Женщина пожала плечами, и груз ее молчания обрушился на Джонни нокаутирующим ударом. Он действительно не ощутил ее присутствия, пока она не заговорила: не увидел и не услышал.

— Знаете, кто я?

— Кри. Я видел вас в зале суда.

— Тогда вы знаете, что у меня такие же притязания на эту землю, как и у вас.

— Суд с вами не согласен.

Она снова пожала плечами.

— Мои предки жили здесь двести лет. И поклонялись богу в этой церкви. — Прошла дальше, дотронулась рукой до крестильного камня. — Вам здесь не место. Это не ваше.

— А что, ваше?

— Надеюсь, мы это выясним.

Кри остановилась и посмотрела ему в глаза. Плечи у нее были узкие, волосы и кожа темные.

— Вы следите за мной? — спросил Джонни.

— А кто вы такой? — нарочито высокомерным тоном ответила она. — Вас не должно здесь быть.

— Так вы следите за мной?

Кри снова пожала плечами, и Джонни впервые почувствовал ее и уловил проблеск сомнения.

— Вы ведь выросли в Шарлотт, — продолжал он. — Ваша мать была троюродной сестрой Ливая Фримантла, то есть дальней родственницей в лучшем случае. Этого никакая апелляция не изменит.

— Может быть, и нет, но детство я провела здесь, с бабушкой и всеми остальными. Я знаю историю этого места, историю моей семьи так, как никогда не будете знать вы. Земля должна быть возвращена тем, кто больше ее любит.

— Все шесть тысяч акров?

— Конечно.

Джонни снова почувствовал ее; на этот раз инсайт был чем-то вроде яркой вспышки.

— Вам знакомо такое имя — Уильям Бойд? — Вся ее уверенность разом обвалилась, и правда отразилась на лице. — Это ведь он оплачивает ваши судебные расходы, да? Господи… И какой у вас план? Он финансирует это разбирательство и, если вы выиграете дело, покупает землю, так?

— Я не собираюсь с вами разговаривать.

— Так я прав?

— Только не в отношении меня.

Женщина вышла из церкви, и Джонни последовал за ней.

— Для вас ведь все сводится к деньгам, разве нет?

— Нет. Никогда.

— Моя семья владеет этой землей с тысяча шестьсот девяносто четвертого года. Она получила ее, когда самой этой страны еще не было. Такова история. И только это имеет значение.

Кри резко, словно вспыхнула, повернулась, такая злая, что Джонни невольно отступил на шаг.

— Ваши родные похоронены здесь? — выпалила она.

— Мои — там. — Джонни показал. — В четырех милях отсюда.

— А мои — вот здесь. — Кри ткнула пальцем в кладбище, и он, к полному своему изумлению, увидел в ее глазах слезы. — Моя бабушка, которая вырастила меня. Мои тети и дяди. Моя прабабушка, святая женщина. Вам не отобрать это все у меня.

— Вы можете приходить сюда в любое время, когда только пожелаете. Я просто хочу знать, кто бывает на моей земле, вот и всё. Кто и почему.

Кри сморгнула слезы и сразу как будто помолодела — до двадцати или даже меньше.

— Почему вы ходите к дереву?

— Вы следили за мной?

— Я видела вас там три раза.

— Просто так. Без какой-то особой причины, — соврал Джонни. — Это же история.

— Вы имеете в виду повешенье, — бросила она сквозь зубы. — Это тоже наше общее.

Кри была права. Его предок был здесь в ту ночь. И ее тоже. Они видели костер, видели покачивающиеся на веревках тела…

Видели ли они девочку с окровавленным ножом?

— Мне нужно идти, — сказала она.

— Вы на машине?

— Поймала попутку на перекрестке. Потом шла пешком.

— Почему вы спросили насчет дерева?

— Не надо было мне спрашивать.

Она отвернулась, но Джонни догнал ее возле груды обуглившегося мусора на месте сгоревшего давно дома.

— Пожалуйста. Мне хотелось бы знать.

— Так почему?

— Сам не знаю. Просто для меня это важно.

— Хорошо. — На коже у нее выступили и поблескивали на солнце крохотные капельки пота, глаза словно застыли. — Я вижу вас во сне.

— Что?

— Пламя костра и мертвые тела. — Голос ее зазвучал торжественно, но негромко. — Я вижу вас у дерева и просыпаюсь от страха.

* * *

Ноги легко и быстро несли Кри по знакомым с детства тропинкам. В Хаш Арбор она не жила уже двенадцать лет — с тех пор, как ей исполнилось семь, — но страх не был чем-то новым. В самых ранних ее воспоминаниях присутствовали и висельное дерево, и морщинистая кожа на лице прабабушки.

«Хочу, чтоб ты потрогала его… — Старуха взяла ее руку, поднесла к дереву и прижала ладонь к коре. — Это история. Это жизнь. — Она была слепой и беззубой, и морщины на лице напоминали рябь на болотной жиже. — Забудь, чему учила мать. Вот где все началось. Вот мы кто».

Девочка пыталась отнять руку, но старуха была сильна и терпелива и прижимала ладонь к коре, пока не стало больно.

«Боль — ее часть. Дай боли уйти».

Девочка пыталась, но не знала как.

«Веришь в бога своей матери? И ему тоже дай уйти».

Девочка растерялась. Как же так? Ведь все же верят?

«Почему твоя мать отдала тебя мне?»

«Потому что у нее новый муж, — сказала девочка. — И потому что я