Виктор Пронин - Не приходя в сознание

Заглянув в кабинет начальника, Демин поразился — Рожнов сидел в темном костюме и белой сорочке, смущенный парадным своим нарядом.

— Что происходит, Иван Константинович? Куда это вы? Никак, к ордену приготовились?

— К генералу приготовился. Неплохо бы и тебе привести себя в порядок.

— Думаете, будет орден?

— Даст он тебе орден. Чтоб знал, как людей подозревать.

— Я это делал только с вашего позволения, Иван Константинович.

— Ладно, ладно... Ввел начальство в заблуждение, осрамил, можно сказать, а теперь бумажками прикрываешься... Нехорошо. Подумай лучше, как оправдываться будешь.

— Ничего, Иван Константинович, авось. Картина преступления ясна, подтверждена показаниями, документами, экспертизами. Выдержим генеральный натиск.

— Говоришь, ясна картина? — Рожнов откинулся на спинку стула. — Хорошо, давай прокрутим еще раз, чтобы уж быть уверенными. Итак, что произошло?

— Преступление совершил Нефедов. Кто такой Нефедов? Городской красавец, который решил однажды, что успех у девочек и в своей компании дает ему право на вольную жизнь. Драки, пьянки, озорство на грани хулиганства и так далее. Мать, не в силах справиться с ним, отправляет на перевоспитание к тетке. Заметьте — к старой женщине отправляется детина на третьем десятке лет. Там он знакомится с Бузыкиным. Вместе забираются в универмаг. Берут всякую дребедень, но помимо этого — золото. Нефедов решает, что для него началась новая жизнь. Он приезжает сюда, пытается продать золото. Подключает к этому Дергачева. Вечером в доме Жигунова они встречаются, чтобы рассчитаться. Необходимо учесть обстановку в доме — весь день приходят и уходят гости, чужие люди.

— Короче, — бросил Рожнов. — Из-за чего драка?

— Дергачев не может полностью рассчитаться с Нефедовым. Клянется, что отдал все, роется в карманах своей фуфайки и не может найти золотого кулона. Нефедов ему не верит. Дергачев действительно не виноват, он не знал, что его подруга жизни, хлебнув лишнего, забралась к нему в фуфайку и, найдя золотой кулон, проглотила его, зная, что вещицу будут искать. Дальше вообще все просто — ссора, оскорбления, драка, и Нефедов в беспамятстве или еще там как-то хватает подвернувшийся молоток и бьет Дергачева по голове. К нему бросается жена Дергачева, ей тоже достается. Старик спит пьяный, Свирин — единственный свидетель. Нефедов, решив, что семь бед — один ответ, укладывает и его. Стаскивает в кучу тряпье, бумагу, поджигает и уходит. Через некоторое время, увидев, что дом не загорелся, возвращается. На этот раз все вспыхнуло отлично. Дальнейшие события вы знаете. На пожар приезжает следователь Демин и все ставит на свои места.

— Прекрасно, — кивнул Рожнов. — А в чем вина Борисихина?

— А разве он сам не написал покаяние?

— Написать-то написал, но теперь кое-кто не прочь это покаяние истолковать не в твою пользу — дескать, угрозами и принуждением заставил человека оговорить самого себя.

— Он написал это покаяние, когда я был в командировке, — улыбнулся Демин.

— Кое-кто готов поверить объяснению, что написано оно было раньше, а дата поставлена тем днем, когда тебя в городе не было.

— Так, — усмехнулся Демин, — теперь, значит, мне предстоит защищаться и доказывать, что я не верблюд.

— Может быть, ты и в самом деле не верблюд, но это нужно доказать.

— Нет, — Демин покачал головой. — Нет, Иван Константинович, доказывать это не надо. У нас, слава богу, презумпция невиновности, и по оной презумпции я невиновен. А если кто-то хочет доказать, что я верблюд, — прошу. Я готов выслушать его доказательства.

— Ошибаешься. Презумпция невиновности защищает Нефедова, Борисихина и прочих. Но не тебя.

— Я что — рыжий?

— Слегка.

— Доказывать невиновность мне не придется по той простой причине, что Борисихин в своем покаянном письме написал правду. И эта правда вписывается в общую картину преступления. Когда он выволакивал из дома свою жену, старик мелко и пакостно похихикал над ним. И Борисихин, не сдержавшись, ударил его кулаком. Об этом он и написал. А на следующий день побежал тайком в больницу, чтобы узнать, жив ли старик, не убил ли он его. Он пробрался со двора черным ходом, влез в раствор и, естественно, дал мне повод заподозрить его. Притом, заметьте, никто не мог подтвердить, что в эту ночь он был дома.

— А молодой Жигунов?

— С Жигуновым все сложнее. При обыске в комнате найден зеленый шарф, а ворсинки от этого шарфа — на заборе. Значит, Жигунов был на месте преступления. Кроме того, на шарфе пятна крови. По группе — кровь отца.

— Как ты это объясняешь? Откуда у Жигунова кровь на одежде?

— Когда Борисихин уложил старика в снег, Жигунов вместе с Нефедовым втащили его в дом и, конечно, перемазались. Вот и все.

— Знаешь, меня смущает зеленый шарфик... Ведь его видели на Нефедове, а нашли у Жигунова!

— Все просто, Иван Константинович. Шарф принадлежал Нефедову. И он был на Нефедове, когда тот приходил к Мисюку. Он был на Нефедове, когда он с Жигуновым втаскивал старика в дом. В этот момент и запачкал шарф. В доме Нефедов разделся и шарф, естественно, снял. Жигунов уходил изрядно выпивший. По ошибке прихватил шарф с собой и принес в общежитие. Но жена, увидев, в каком он состоянии, выгнала его. Жигунов ушел, как говорится, в ночь. Вытолкнув его из дома, жена выбросила вслед за ним пальто и шапку, а шарф оставила на вешалке. А Жигунов, проведя ночь у знакомой женщины, боялся сказать об этом. Не столько меня, сколько жены опасался. И таким образом, дал мне основания заподозрить его.

— А Мамедов? — спросил Рожнов.

— Что Мамедов? Старик выманил у него две тысячи и отказался их вернуть. Горячая кавказская натура могла возмутиться? Могла.

— А как вымазался в кровь Мамедов? Откуда пепел на его обуви?

— В деле об этом сказано подробно. Мамедов, увидев, что дом полон гостей, решил зайти позже. И пришел как раз в тот момент, когда Нефедов поджег ворох тряпок и бумаг. Мамедов увидел окровавленных людей, пылающую кучу тряпья и...

— Оцепенел? — подсказал Рожнов.

— Совершенно верно. Оцепенел. Но быстро пришел в себя. Затоптал огонь, оттащил от тлеющих тряпок людей и сбежал, справедливо рассудив, что если его застанут здесь, то, конечно, решат, что все это натворил он. Сбежал в калитку. Он не знал о существовании выхода через сад. Об этом выходе знал сын старика, Михаил, он и оставил на заборе ворсинки. Нефедов, отойдя от дома, заметил, что пламя погасло. Тогда он вернулся, поджег снова и, убедившись, что огонь набрал силу, ушел.

— Это он сам тебе рассказал?

— Не надо, Иван Константинович, все понимаю. Вы хотите сказать, что, возможно, и Мамедов, и Борисихин, и Жигунов все-таки как-то причастны... Проверил. Сопоставил. Все сходится. Поработал один Нефедов. Он сам рассказал, и все его слова подтверждены. И потом заметьте — поведение всех подозреваемых вписывается в общую картину. Мы могли им верить или не верить, могли искать ложь в их словах, но они говорили правду. Не всю, но правду. Каждый что-то скрывал, у каждого были основания говорить не все. Но теперь, когда мы знаем мотивы их поведения...

— Да, а большой след у калитки? Кто его оставил?

— Понятия не имею, — улыбнулся Демин. — Может, пожарные, может, милиция...

— Почему Нефедов поехал в Закаталы?

— Ему некуда было ехать. Он понимал, что все его родственники отпадают, их тут же возьмут под присмотр. А уехать он хотел надолго. Кроме того, он собирался продать остальное золото. Во время пьяного застолья Нефедов выудил у Мамедова сведения о родне, так что тот почти и не заметил этого! Но, приехав в Закаталы, сообразил, что появляться у родни Мамедова не следует. Этот вариант Нефедов просто держал в запасе. В Закаталы он приехал, поскольку не мог знать, что мы задержали Мамедова.

— А что золото? Мы можем похвастать, что все вернули государству?

— Похвастать можем, Но вернули не все. Чуть больше половины. По дороге на Кавказ Нефедов сумел сбыть еще несколько вещиц. Ну а остальное нашли при обыске в том доме, где он остановился. И где спрятал — в собачьей будке. Там собака — с вас ростом, Иван Константинович.

— Ладно, — хмуро сказал Рожнов, недовольный сравнением с собакой. — Пошли. Генерал ждать не любит.

ТАЙФУН

Повесть

Глава первая

За какой-то час тайфун накрыл остров плотными, тяжелыми тучами. Вечер наступил раньше обычного, это было заметно сразу. Сумерки сгустились уже к трем часам, а низкое сахалинское небо, казалось, совсем легло на крыши домов. Было что-то гнетущее в надсадном вое ветра, в снегопаде, в размытых контурах человеческих фигур.

И даже когда совсем стемнело, на фоне окон и витрин в свете уцелевших фонарей было видно, как валит снег. Лохматые, взъерошенные снежинки шли сплошной массой. Сугробы набухали, затопляли улицы, подбираясь к подоконникам нижних этажей. То, что мягкой тяжестью валилось сверху, вряд ли можно было назвать снегом — словом, за которым с детства видится что-то праздничное. Шел совсем не тот снег, который так украшает новогодние улицы, ресницы и так красиво ложится на провода, крыши, заборы. Это была уже стихия.