До последнего вздоха - Лариса Павловна Соболева

так, с большим чувством превосходства, а также презрения окатила экономку:

— А ты мне нынче не указ. Таперя мы все на равных без барина, так что поостынь, Арина Павловна.

— Вон пошла! — рявкнула экономка, привстав и тоже опираясь о стол руками. — А коль не понимаешь, покличу дворников, они тебя живо вышвырнут.

— Не пужай, я не из пужливых. Покуда дворники твои добегут, я те глаза выцарапаю и космы повыдергаю.

— Шурка… — запричитала толстуха Домна, всплеснув руками. — Охота тебе перечить! Арина Павловна заместо хозяина в доме, вот приедет барин, он тебе покажет… Христа ради, ступай себе с миром! Не до тебя нынче.

Шура подхватила поднос с едой и уплыла, посмеиваясь да оглядываясь, она чувствовала себя победительницей в словесной битве. Арина Павловна медленно опустилась на стул, взяла бокал и выпила пару глотков вина, тогда как Домна не переставала причитать тихонько:

— Ох и гадюка… Ох и змеюка подколодная… Ты поглянь на нея, дуру глупую, ты ей слово, а она те двадцать! Чуяло мое сердце: девка далека от добра.

— Брось, — вяло сказала Арина Павловна. — Не стоит она того.

— Как не стоит?! — не унималась кухарка. — Как не стоит, когда перечит всякому человеческому слову, никакого сладу с ней, бесстыжей, нет. К тому ж брюхатая она, бесстыдница.

— Что?! — вытаращила бесцветные глаза Арина Павловна. — Это ж как понимать… брюхатая?

— Да ты никак слепая! Ранее Шурка наша ходила и юбками крутила во все стороны, а таперя шалью закрывается, с плеч спускает концы, оно вроде как и не видно. Живот, значится, не видно. Да вся дворня шепчется давно, будто утягивается она, одна ты ничего не замечаешь. Брюхатая, вот те крест. Ты глянь, как она соком налилась, токмо в тягости такими сочными становятся.

А Домна права, с некоторых пор Шурка полюбила большие шали цветастые и с кистями длинными, накинутые на плечи и свободно спускающиеся по подолу почти до щиколоток. Но что прячет беременность, Арина Павловна не догадывалась.

— Уж я-то знаю повадки баб, что на сносях, пятерых родила, — продолжала Домна. — Только где они все, дети мои? Ну, один помер еще в младенчестве, дочка замуж вышла и уехала с мужем за лучшей долей аж в Сибирь, с тех пор ни слуху ни духу. А трое сыновей в город подались, не в наш, что рядышком, а далече, да там сгинули. М-да… Кто ж енто обрюхатил Шурку нашу беспутную, а? Кажись, Степка. Видала однажды, как бесстыдник от Шурки выходил еще затемно…

Но тут обе напряглись, ибо вновь раздался длинный вой, леденящий живую душу. И так каждую ночь: только-только отойдешь от страха, успеешь отвлечься и не думать о неведомой силе, вселявшей в людские души ужас одними звуками, а она — вот, напоминает о себе. Арина Павловна передернула плечами, кухарка несколько раз перекрестилась, вымолвив, когда снова наступила тишь:

— Ой, бесы то свадьбу играют… как есть, бесы…

— Свадьбу? Не слишком ли мрачна свадьба?

— Так у чертей все супротив человечьих обычаев. Ой, нечистый туточки поселился… А то и оборотни завелись. Слыхала про оборотней?

— Слыхать слыхала, да только не видала.

— Так и я не видала, а знающие люди говорят, о ночную пору на свет божий выходят, оборотни енти. И воют на луну, особливо на полную. Вот те крест.

— Выходит, у нас всякую ночь полная луна?

Домна Агаповна попала в затруднение, ведь и правда, полной луны каждый день быть не может, не найдя другого объяснения, вздохнула:

— Тогда бесы. Батюшку надобно позвать, чтоб освятил замок наш.

— Знаешь, Домна Агаповна, перебирайся-ка ты ко мне в комнату. Вдвоем не так тоскливо слушать… эту свадьбу. Да и мало ли… раз всяко бывает.

Кухарка заглянула в лицо экономки с интересом и прочла главное: не так сильна духом Арина Павловна, как виделось ранее, и она страху подвержена. Так ведь и Домна ночами не спит из-за этой «свадьбы».

— И то дело, — обрадовалась кухарка, всплеснув пухлыми руками. — Одначе мы вскорости вдвоем останемся, все разбегутся. Со страху, ей-ей. Ох-хо-хо, грехи наши тяжкие! Господи, помилуй нас грешных. Пресвятая Владычице моя Богородица… Ой, опять… Слышь? Вроде хохочет оно таперича…

— Слышу. Но похоже, плачь это…

Внезапно содрогнулся весь дом, может, и не так было на самом деле, но почудилось обеим, будто все дрогнуло — и стены, и пол, и потолок, и стекла в окнах задребезжали. Казалось, нечто большое и тяжелое ударилось о громадный колокол, только звук глухой и короткий, не расплывался, как от удара языка в настоящий колокол. Женщины замерли, гнет непонятных звуков придавил обеих. Еще удар… Пауза. Потом еще… А после снова то ли хохот, то ли плач — не понять. Домна беспрестанно крестилась, шепча:

— Свят, свят, свят… Что ж енто такое? Как есть черти из преисподней рвутся к нам… И когда ж оно кончится?

Элизиум (наши дни)

Пауза повисла закономерная. После подобных рассказов даже у хронических атеистов мелькают мысли о бренном мире, который не так примитивен, как им представлялось. Особенно когда находишься в эпицентре давнишних событий, то есть в самом доме бывшего поместья Элизиум. Время беспощадно обошлось с особняком, однако он выстоял наперекор разрушительным эпохам, людскому варварству и равнодушию.

— А что означает «Элизиум»? — поинтересовался Аристарх.

— В древнегреческой мифологии часть загробного мира, — ответил заведующий музейным комплексом Юлиан Корнеевич Зуйков, вызвавшийся сопровождать молодых людей в зону мистических руин.

— Брр, — передернула плечами симпатичная Ася в розовом пушистом свитере, джинсовой куртке оверсайз и в джинсах. — Еще издалека я поняла, что этот домина связан с адом, мрачный даже днем. Представляю, как это все выглядит при луне. Жуткая жуть.

Излишне свободная одежда не сделала молоденькую Асю более представительной, она хрупкая, как тоненькая веточка, того и гляди — переломится. На хорошеньком личике серьезное выражение не гармонировало с полудетскими чертами, да и реакции иной раз говорили, что она еще девчонка.

— Не пугайтесь, — заулыбался Юлиан Корнеевич. — В загробном мире много мест, Элизиум вовсе не ад. Это обитель душ, или долина прибытия, куда боги переносили героев и праведников после смерти, там они обитали в состоянии блаженства, без печалей и забот.

— Так это рай, — понял Аристарх, старший брат Аси.

У обоих глаза голубые, оба светлые шатены, но как будто от разных родителей. Аристарх-Арик рослый красавец с волнистой шевелюрой до плеч, энергичный, отзывчивый, всегда поможет, если его просят, да и характером ровный. А сестра просто хорошенькая, как большинство девушек ее возраста, в противовес брату роста небольшого, сдержанная и рассудительная, еще одно