Гребаная история - Бернар Миньер

Ознакомительный фрагмент

из тех, какие случаются миллионами каждый год в эпоху, когда все хотят счастья, но не хотят платить за это свою цену. В ту осень нам было по шестнадцать.

— Кто я? Но, послушай, о чем ты таком говоришь?

На этот раз Наоми не ответила.

— К чему все эти тайны? — спросил я. — Почему ты перестала писать мне сообщения, почему избегаешь меня? Что происходит, Нао?

Внутри все скрутилось тугим узлом. Вот уже целую неделю по утрам, едва проснувшись и созерцая пустой экран телефона, я чувствовал покалывание в сердце.

Больше нет эсэмэсок…

Всякий раз это наблюдение вызывало у меня приступ тошноты. Раньше не проходило и дня без короткого и нежного «с добрым утром». Всего три слова, каждое из которых свидетельствовало о глубине ее чувств. Нечто подобное я посылал ей каждый вечер. Перед тем как уснуть.

Вчерашнее послание было немного напыщенным. Там говорилось:

«Ничто нас не разлучит. Я люблю тебя. Я буду любить тебя всегда».

Знаю, что такое разрыв.

Я видел Джоша Ландиса, очень бледного, готового расплакаться, в том захудалом пабе, когда Кейси Хиншоу объявила ему, что все кончено. Я видел Тесс Персон, отличную девушку, несколько недель пребывавшую в раздрае, когда эта сволочь Шэнна Макфадден распространил видео, где Дэнни Ловаш, бывший дружок Тесс, клянется и божится, что Тесс для него ничего не значит. Знаю, что такое разрыв.

Но не мой, не наш с Наоми.

Только не мы.

С нами такое не могло произойти. Мы — это на всю жизнь. JMNS[2] — пока смерть не разлучит нас. Это была наша мантра.

Знаю, что вы думаете: «Шестнадцать лет…»

Ну и что? Некоторые люди начинают встречаться в этом возрасте и остаются вместе на всю жизнь. Я смотрел на Наоми. В тот вечер она выглядела грустной. Бесконечно грустной. Откуда исходила эта грусть? От меня? От кого-то другого? Вопросы бились о стенки моего черепа, как волны о корпус парома. Это ведь моя подружка, девушка, которую я люблю. Та, с которой я хотел провести всю оставшуюся жизнь. Проклятье, меня охватило такое чувство, будто мои внутренности пожирает дандженесский краб.

— Черт возьми, может, скажешь мне наконец, что происходит? Что я такого сделал? У тебя появился другой, так?

Сам того не желая, я повысил голос до крика.

В первый раз за все время разговора она пристально посмотрела на меня, и я почувствовал, что между нами даже не пропасть, а бездна, световые годы. Еще несколько недель назад мы были так близки. А теперь бесконечно далеки.

— Наоми…

Я протянул руку и осторожно поймал ее палец.

— ОСТАВЬ МЕНЯ!

Я испытал потрясение. Наоми резко высвободилась, как если б случайно сунула палец в розетку, словно ей отвратительно само мое прикосновение. И она отступила.

На шаг…

Затем на два…

И вдруг разрыдалась.

— Ты что, не видишь, что происходит? — выкрикнула она, вытирая текущие по щекам слезы и отступая еще дальше. — Ты не видишь, что этот остров с нами делает, с твоими друзьями и с тобой? Ты не понимаешь, что все скоро закончится?

Я спросил себя, о чем, черт возьми, она говорит.

— Что значит «скоро закончится»? При чем тут мои друзья? — недоверчиво произнес я. — И о чем ты вообще говоришь?

Я сделал шаг к ней, но она шагнула назад.

Я сделал еще один шаг…

Она отступила на такое же расстояние…

Это походило на танец — но танец опасный, зловещий и горький.

Мы покинули убежище — главные палубы в центре корабля, и сверху на нас полился ледяной дождь, молотя по голове, стекая по затылку под воротник, но я не обращал на это ни малейшего внимания.

— Наоми, — нежно повторил я.

И снова шагнул вперед.

Она отступила.

— Не приближайся.

Ее бедра уже касались планшира, там, где он был опасно низким: почти в самом носу парома. От падения в бушующие волны вас удерживает только цепь. На этот раз ей действительно пришлось остановиться.

— Напоминаю тебе, что это и твои друзья, — проговорил я. — Разве мы не были всегда лучшими в мире друзьями? Разве мы не считали себя семьей? Мне подобный, мой брат — помнишь?

Наоми с отвращением покачала головой.

— Уходи, — выдавила она сквозь рыдания. — Пожалуйста, уходи.

Теперь в ее голосе звучало что-то другое. Это был страх. Она боялась меня. Как, ну как такое вообще может быть возможно?

— Наоми…

— Пожалуйста, Генри.

Она заикалась, слезы — или все-таки дождь — струились по ее щекам. За спиной ревело голодное море. Его белые гребешки взрывались, будто гейзеры, высокие, как дом, у носовой части, в пяти метрах от нас, и хлопья пены периодически оседали на наших лицах.

Я схватил ее за запястья.

— ПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!

Она закричала. Дурным голосом. Это меня разозлило.

Я сделал движение.

Лишнее движение.

Я стал трясти ее как грушу, пытаясь привести в чувство. Да, прямо рядом с планширом, в паре сантиметров от зияющей бездны. Знаю, могло показаться, что я обезумел. Наоми взвизгнула и принялась отбиваться. Как истеричка. Она выглядела так, будто чертовски боится. Наверное, подумала, что я собираюсь толкнуть ее за борт. Как ей такое могло прийти в голову? Как она хоть на миг могла предположить, что я на такое способен? Пожалуй, именно это тяготит меня больше всего.

Наоми изо всех сил оттолкнула меня, и я упал, не удержавшись на ногах, прямо на залитую водой палубу. Новое облако пены окатило меня,