Роберт Крейс - Подозреваемый (в сокращении)

Скотт засмеялся. Два года он играл в футбол в Университете Редландса, потом повредил колено и через пару лет поступил в полицию Лос-Анджелеса. Скотт был молод, решителен, амбициозен и хотел стать важной птицей. Его приняли в дивизион «Метро» — элитное подразделение, формировавшееся из патрульных полицейских. «Метро» представляло собой хорошо обученный резерв, который бросали на предотвращение и подавление уличных беспорядков и обеспечение безопасности в чреватых конфликтами ситуациях. Там служили лучшие из лучших, и это была необходимая ступень для тех, кто хотел попасть в самое элитное подразделение Управления полиции Лос-Анджелеса — спецназ. На следующей неделе Скотт должен был перейти в «Метро».

Стефани не отпускала его руку, и Скотт думал, что бы это значило, когда в конце улицы показался огромный «бентли», в этом обшарпанном квартале неуместный, как ковер-самолет, — с наглухо закрытыми затемненными окнами, без единой пылинки.

— Вот и «бэтмобил» отметился, — сказала Стефани.

«Бентли» медленно проплыл у них перед носом со скоростью от силы миль двадцать.

— Хочешь осветить?

— Зачем? Наверняка он заблудился, так же как мы.

— Мы не заблудились. Мы полиция.

Когда медленный «бентли» подъехал к перекрестку в тридцати ярдах от них, тишину вдруг разорвал низкий рев. С боковой улицы вылетел черный грузовик «кенворт» и врезался в «бентли», да так, что тот перевернулся и замер только на другом конце улицы на левом боку. «Кенворт» занесло, он замер, перегородив улицу.

Стефани сказала:

— Вот дерьмо!

Скотт включил мигалку и выскочил из машины. Стефани, выходя, поднесла к губам наплечную рацию и поискала глазами табличку с названием улицы.

— Где мы? Что это за улица?

Скотт увидел табличку.

— Улица Гармонии, в трех кварталах к югу от Харбор.

— Два Адам двадцать четыре, у нас несчастный случай с травмами на улице Гармонии, в трех кварталах к югу от Харбор-Фривэй и в четырех к северу от Уилшира. Нужна «скорая помощь» и пожарные. И подкрепление.

Скотт на три шага опередил ее и был ближе к «бентли».

— Я беру «бэтмобил». Ты — грузовик.

Они разделились, и Стефани перешла на бег. Когда они были на полпути к месту происшествия, грузовик осветился ярко-желтыми вспышками, и между зданий заметалось эхо выстрелов. Пули стальным дождем обрушивались на их патрульную машину и на «бентли». Скотт инстинктивно отпрыгнул в сторону, Стефани упала, вскрикнула и обхватила себя руками.

— Подстрелили. О черт…

Скотт бросился на землю. Вокруг ложились пули.

Двигайся. Действуй.

Скотт перекатился, выхватил пистолет и стал стрелять по вспышкам в грузовике. Потом вскочил и зигзагами побежал к напарнице, и тут на улице появился серый «гран-торино». Он с визгом затормозил около «бентли», но Скотт этого не заметил: он бежал к напарнице и на бегу стрелял в грузовик.

Стефани зажимала рукой живот. Скотт взял ее за плечо. Из грузовика больше не стреляют, отметил он.

Из «гран-торино» вышли двое мужчин в черных масках с пистолетами и стали расстреливать «бентли». Разбили стекла, пробили дырки в корпусе. Водитель остался за рулем. Тем временем из грузовика вылезли еще двое мужчин в масках, с автоматами АК-47. Скотт потащил Стефани к их черно-белому патрульному автомобилю, поскользнулся в луже ее крови, но продолжал тащить.

Первый мужчина из грузовика, высокий и тощий, тотчас же открыл огонь по лобовому стеклу «бентли». Второй — толстый, с обширным брюхом, нависавшим над брючным ремнем, — направил свой автомат на Скотта, и АК-47 расцвел желтыми цветами.

Скотта ударило в бедро, и он выпустил плечо Стефани, тяжело осел и увидел, что из ноги хлещет кровь. Он выстрелил еще два раза, и патроны кончились. Поднявшись на колени, он взял Стефани за руку.

— Я умираю, — прошептала она.

— Нет, — сказал Скотт. — Нет. Богом клянусь, ты не умрешь.

Пуля попала ему в плечо, он упал, снова выпустив Стефани, и перестал чувствовать свою левую руку. Толстый, должно быть, подумал, что он убит, и повернулся к своим, а Скотт пополз к патрульной машине. Машина была для них единственным укрытием. Если он до нее доберется, то сможет использовать ее как таран или как щит, чтобы добраться до Стефани.

Он включил наплечную рацию и зашептал, не осмеливаясь говорить громко:

— Ранены полицейские. Идет перестрелка, идет перестрелка! Два Адам двадцать четыре, мы здесь погибнем!

Мужчины из серой машины распахнули двери «бентли» и стали стрелять внутрь. Скотт на мгновение увидел пассажиров. Пальба стихла, и он услышал голос Стефани. Это было больнее, чем нож.

— Не уходи! Скотти, не уходи!

Скотт упорно полз к машине. В машине автомат.

— Не бросай меня!

— Я здесь, малыш. Я не ухожу.

— Вернись!

Скотт был в пяти ярдах от машины, когда толстый услышал Стефани. Он обернулся, увидел Скотта, поднял автомат и выстрелил. Скотт снова почувствовал удар — третья пуля пробила жилет и вошла в грудь справа внизу. Боль была страшная и скоро еще усилилась, когда брюшная полость заполнилась кровью. Скотт затих, сил не было. Ждал, что толстяк выстрелит в него еще раз, но тот пошел к «бентли». Все громче звучали сирены.

Черные фигуры копошились внутри «бентли», но Скотт не видел, что они там делают. Водитель «гран-торино» высунулся посмотреть, приподнял маску. Мелькнула заросшая седыми волосами щека. Тут те, что были в «бентли» и рядом, бросились к «торино». Толстяк был последний. Он замешкался перед открытой дверью машины, еще раз посмотрел на Скотта и поднял автомат. «Нет», — простонал Скотт и попытался отпрянуть, но тут сирены сменились успокаивающим голосом:

— Просыпайтесь, Скотт.

— Нет!

— Три, два, один…

Все девять месяцев и шестнадцать дней после того, как Скотт Джеймс был ранен и у него на глазах убили его напарницу, он просыпался с криком.

Глава 2

Скотт так резко отпрянул, что, проснувшись, всякий раз удивлялся, как не упал с кушетки психоаналитика. Хотя он понимал, что на самом деле лишь слегка дернулся. После процедуры углубленной регрессии он просыпался всегда одинаково — в тот момент, когда ему снилось, что толстый поднимает АК-47. Скотт стал старательно делать глубокие вдохи, стараясь унять колотившееся сердце.

Из глубины тускло освещенной комнаты донесся голос Гудмена. Чарлза Гудмена, доктора медицины, психиатра.

— Дышите глубже, Скотт. Как вы себя чувствуете?

— Нормально.

Сердце у него колотилось, руки дрожали, грудь покрылась холодным потом, но Скотт умел не поддаваться чувствам.

Гудмен был тучный мужчина за сорок в сандалиях, с остроконечной бородкой и волосами, стянутыми в хвост. Его небольшой кабинет располагался на втором этаже двухэтажного оштукатуренного здания в Студио-Сити.

Скотт сбросил ноги с кушетки и поморщился — бок и плечо онемели. Когда он сидел слишком долго, тело немело. А еще ему было нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, когда он выходил из гипнотического состояния, — как шагнуть с ярко освещенной солнцем улицы в сумрак бара. Это была уже пятая такая процедура — пятое возвращение к событиям той ночи, и сейчас что-то сбивало его с толку, он никак не мог ухватить, что именно. Наконец вспомнил и посмотрел на психиатра.

— Бакенбарды.

Гудмен открыл блокнот и приготовился записывать.

— Бакенбарды?

— У мужчины за рулем машины, в которой они уехали, были седые бакенбарды.

Гудмен сделал пометку в блокноте и пролистал предыдущие страницы.

— Вы раньше не говорили про бакенбарды?

Скотт напряг память. Может быть, он уже вспоминал про эти бакенбарды?

— Я раньше их не помнил. Вспомнил только сейчас.

Гудмен лихорадочно записывал, но чем быстрее он писал, тем больше Скотт сомневался.

— Как вы думаете, я их действительно видел или придумал?

— Пока не думайте об этом. Не старайтесь себя перепроверить. Просто рассказывайте, что вспомнилось.

Он ясно помнил, что видел.

— Когда я услышал сирены, он повернулся к стрелкам и приподнял маску.

— На нем была такая же маска?

Пятерых стрелков Скотт всегда описывал одинаково.

— Да, черная вязаная лыжная маска. Он чуть приподнял ее, и я увидел седые бакенбарды. Длинные, вот досюда. — Скотт коснулся щеки чуть ниже мочки уха.

— Волосы?

— Только бакенбарды. Он лишь слегка приподнял маску, но бакенбарды были видны. Я выдумываю?

Скотт читал об искусственно внушенных воспоминаниях и воспоминаниях, открывшихся под гипнозом. К таким воспоминаниям относились с подозрением, и лос-анджелесские окружные прокуроры их не жаловали, ибо их легко опровергнуть: они вызывают понятные сомнения.

Гудмен заложил блокнот ручкой и закрыл.

— Почему вы на это соглашаетесь?