Елизавета Михайличенко - Трое в одном морге, не считая собаки

Начальник мягко настаивал, отпаивал пивом, очень уж ему хотелось снять стресс и вернуть Ицхаковне память. Первое ему вполне удалось, Анат выпила, закурила, пококетничала с шефом, посетовала на одиночество. Но и только.

— Слава Богу, это не Кирка, — сказала она. — Кирка ведь красавица. Как такая красивая женщина может бесследно исчезнуть в такой маленькой стране?

— Найдется, — потускнел шеф. — «Сопровождает» кого-нибудь. Россия ведь валюту не меняет.

Мне же шеф объяснил, что туристку эту теперь никто не найдет. Наверняка она «залегла» в массажном кабинете.

Потом шеф подвез меня прямо к дому убийцы, а я шел по лестнице и пытался вспомнить о теще что-нибудь хорошее, чтобы избежать искушения совершить за нее чистосердечное признание.

Перед дверью я вспомнил, что когда меня после исключения из университета забрили в армию, именно теща сама запекла мне в пирожок перочинный ножичек с открывашкой для консервов. А у остальных ножи и открывашки отобрали. И всю бесконечную дорогу до Термеза я имел долю с каждой открываемой банки. И это воспоминание укрепило мой слабый мятущийся дух. Мой бедный дух, оторвавшийся от ветки родимой и еще не пустивший корни на родимой же земле. Совершенно одичавший в предотъездной мышиной возне, продолжающейся и после приезда. И слегка озадаченный сегодняшней супружеской изменой… Какая, однако, женщина! Нет, такое чувство «постели» должно быть врожденным, как талант. Но это я не от пошлости — просто приятно вспомнить.

За последние несколько дней я стал столь популярен среди местных олим, что другой бы на моем месте уже вовсю баллотировался в муниципалитет. Но я ограничил свои амбиции Маришиной спальней, хотя это и могло повлиять на голоса избирателей.

Мне так надоело отвечать на одни и те же вопросы о ходе следствия, а главное — выслушивать советы бывших соотечественников, что я позвонил во все русские газеты и пригласил на пресс-конференцию.

Никакой благодарности за рекламу производственной деятельности я от шефа не получил. Напротив, корреспонденты произвели на него, по-моему, гораздо большее впечатление, чем труп. В лучших традициях русских городовых, он разогнал эти ошметки еврейской интеллигенции и сообщил мне, что я «кцат куку[13]». Самое гнусное, что невозможно понять, то ли это дружеский упрек и на него следует улыбнуться, то ли оскорбление, за которое пристало дать в морду. По смыслу-то это вроде как «чудак», а вот подразумевается ли, что на букву м…, я понять так и не смог.

Вместо пресс-конференции меня послали от греха подальше к Ицхаковне, которая домогалась у шефа — что делать с вещами исчезнувшей? Но от греха подальше не получилось. Родные советские старушки у подъезда поняли все гораздо раньше меня и проводили сообщническими взглядами.

Вещи занимали половину, а то и треть большого чемодана. Под ироничным взглядом Анат я ковырялся во всем этом женском балаганчике, изредка, чтоб не скучно было, вставляя реплики в стиле Шерлока Холмса:

— Похоже, у вашей подруги были длинные черные волосы, — это после разглядывания расчески.

Когда, рассматривая лифчик, я глубокомысленно сообщил:

— Похоже, ваша подруга была комсомолкой с 1975 года? — Анат сообразила, что ее присутствие здесь вовсе не обязательно и пошла выбрасывать мусор.

Я решил, что по Фрейду это следует рассматривать, как проявление российской ментальности и пожалел, что не могу восхитить своими психологическими познаниями шефа. Впрочем, я бы все равно не смог объяснить этому чурке, почему на российской фене стража порядка величают «мусором».

Вернулась Анат в тот момент, когда из очередного лифчика выпал орден «Красной Звезды» и зазвенел, шмякнувшись на общеизраильский каменный пол.

Орден был новенький, значит, почти наверняка, «афганский». Такой же, как у меня.

Ясно, что шалава везла его на продажу, да видно они тут не в цене оказались.

Оно и к лучшему. А то теща намекала мне, что советским орденам здесь место в коллекции устроенных людей.

Я обернулся к Анат, ожидая комментариев. Но она была вся в каком-то письме. Им же пришлось заняться и мне. В смысле, письма из ее дрожащей руки я не взял, а пообещал поверить на слово. Потом заметил, что письмо на русском и с удовольствием изменил свое решение.

Какие-то придурки, пацаны наверное, подписавшиеся «Совет по Чистоте и Вере» печатными буквами, с массой ошибок, сообщали Анат, что она — нехорошая женщина, занялась преступным бизнесом по поставке русских христианок в еврейские бордели. Тем самым она оскверняет Святую землю и подрывает нравственность народа. И вообще, как палестинский агент, она приговаривается к смертной казни, которая, с Б-жьей помощью, за ними не заржавеет.

Я заржал, но Анат была искренне напугана:

— Они на все способны! Хоть бы мужик был в доме, или собака! Сожгут квартиру, как автобусную остановку! Ну пожалуйста, вы должны меня охранять! Зря я налоги на вас плачу?!

— Хоть до утра! — браво брякнул я. — Ваша полиция вас сбережет! — и, к собственному ужасу, вскоре обнаружил, что был понят слишком буквально.

До утра я, конечно, не остался, но домой вернулся поздно и всю дорогу пытался объяснить хоть самому себе — на фиг мне все это было нужно. И почему я согласился — из нормального жеребячества или из жалости? «Ладно, — отмахнулся я сам от себя. — Зря она, что ли, в самом деле, платит на нас налоги?»

Когда я приперся на работу, меня тут же препроводили к начальнику.

Оказалось, что быть здесь хоть кому-то нужным очень приятно. И я с порога, в служебном рвении, начал рапортовать.

— Когда ты от нее ушел? — оборвали меня уже на третьем слове.

Кажется, я покраснел. И замямлил:

— Довольно поздно. Она была испугана — к ней пришло письмо с угрозами…

— Вот это?

— Да.

— Сам писал?

— Да нет, — я попытался сбиться на игривый тон. — Хотя в подростковом возрасте мог бы. Но для тридцатилетней одинокой женщины в этом не было необходимости.

Шеф мрачно сверлил меня взглядом.

— Какого черта?! — разозлился я. — Все это случилось после окончания рабочего дня. Она что, пожаловалась, что я ушел не заплатив?

— Точное время когда ты от нее ушел, — медленно сказал шеф. — И советую как следует подумать, прежде, чем отвечать.

— А почему, собственно? — я судорожно боролся за свое право на личную жизнь.

— А потому, что эксперты уточняют сейчас время ее смерти.

ОЧНАЯ СТАВКА В СЕМЕЙНОМ КРУГУ

…То, что нет кондиционера — это плохо. Но то. что нет параши, это хорошо. То, что посадили — это плохо. Но то, что сижу не в Совке — это хорошо…

Интересно, вычтут с меня за питание?

А, может, они блефуют, что Анат тем же «собачьим» ядом?.. Да нет, нелогично — если я убийца, то я уж точно знаю, чем я это сделал. И лапшу мне на уши вешать — себе же во вред… Давно надо было расколоться насчет тещи: все равно ей точно ничего не будет. Теперь-то совершенно ясно — моя теща Софья Моисеевна — сумасшедшая. Маньяк-убийца. Психологически вполне объяснимо.

Когда сорок лет назад ей пришили отравление, она эту ситуацию столько раз через себя пропускала… а тут еще тяготы абсорбции… Собачка Фрида сыграла роль «собачки», и ружье выстрелило. Дуплетом. С полной отдачей… Нет, не могла эта старая карга меня выпасти без посторонней помощи — я бы заметил, когда к Анат шел, что она у меня на хвосте… И шел я быстро… Значит, моя теща, Софья Моисеевна, не шаркала за мной ревматической походкой, а пошаркала в частное сыскное агенство — блюсти честь семьи. Вот на что, значит, ее пособие идет! А мы еще о квартирке подумывали…

Похоже, что тещу надо закладывать срочно. А то Мариша ненадолго Анат переживет… Кстати, стопроцентное было бы алиби. Нет, для алиби она слишком хороша. Таких женщин на алиби тратить бесхозяйственно. Кстати, если уж речь зашла о сексе, то анализы такие брать не только бесхозяйственно, но и безнравственно. Заставлять человека изменять жене с лабораторным оборудованием… Как все-таки теща ее так быстро отравила? Я, значит, оттуда, а она туда: «Здрасьте, а я из горгаза. Не хотите ли бутерброд с колбаской?» Маразм!

…Нет, адвокат мне не нужен. Я не настолько богат, чтобы разговаривать в присутствии своего адвоката. А казенного мне тем более не надо — я на них в Совке насмотрелся…

А вот за переводчицу спасибо. Что она так покраснела?

— Они говорят, что в убитой содержится принадлежащая вам… ну… это самое. Понимаете?

Вот сволочи. Заставлять чистую еврейскую девушку переводить эту пакость!

— Напомните этим гигантам мысли, что я их об этом предупреждал! Но им так хотелось меня изнасиловать, что они не пожалели денег налогоплательщиков на этот подлый анализ!

Ну вот, хоть узнаю как на иврите «изнасиловать»… Краснеет и не переводит.