Подражатель - Дэниел Коул

очередной больничный, — добавила она, снова глядя на Винтера.

— Вы понятия не имеете, о чем вы говорите, — спокойно сказал Чеймберс, но в его взгляде пылал огонь.

Спустя час передышки дождевые капли снова начали падать, создавая рябь на воде, как будто канал начинал закипать.

Чеймберс повернулся к Винтеру.

— Думаете, я позволю втянуть себя в крестовый поход этой разозленной девчонки? — спросил он, а затем повернулся обратно к Маршалл: — Вы — никакой не детектив. Не по-настоящему. Думаете, я не заметил Марию с Иисусом, выведенных на внутренней стороне вашей руки… поверх следов от уколов? А где оказался Роден? — Маршалл невольно бросила взгляд на свою вторую руку. — …Вы убеждаете себя, что делаете все это ради своей подростковой влюбленности? — спросил Чеймберс. — Хрень собачья. Могу поспорить, вы даже не помните, как он выглядел. Вы просто маленькая потерянная девочка, которая вцепилась в первую попавшуюся вещь, чтобы обрести какой-то смысл, используя ее для оправдания того, какой «необычной» вы притворяетесь. Если кому-нибудь здесь и накласть на жертв, так это вам.

— Чеймберс! — сказал Винтер тоном, дающим понять, что он зашел слишком далеко. Маршал отвернулась, готовая расплакаться.

Чувствуя себя виноватым за свой срыв, Чеймберс вздохнул:

— Я просто хочу оставить это в прошлом. Каждый шаг здесь является воспоминанием. Больше мне не нужно.

— А вы думаете, мне нужно? — спросил его Винтер. — Почему, по-вашему, я ни разу не навестил вас в больнице? Почему, по-вашему, я смог протянуть лишь месяц, прежде чем уйти на больничный? Потому что каждый раз, как только закрываю глаза, я возвращаюсь туда — обматываю ремень вокруг вашей изуродованной культи, пока черные змеи извиваются вокруг нас, словно ад наконец-то выплеснулся наружу, глядя, как Реми умирает в одиночестве на дороге в двадцати футах от меня, потому что я зажимал вашу артерию!.. Я не мог вынести встречу с вами. — По его щекам катились слезы, когда небо над ними потемнело и пошел дождь. Он поднял голову и горько рассмеялся. — И знаете что?! Кошмары опять вернулись. Но я здесь, не так ли?

Маршалл не могла посмотреть ему в глаза, потому что это она втянула его в свою одержимость.

— Я понятия не имел, — сказал Чеймберс, успокаивающе похлопывая бывшего коллегу по спине. Он прочистил горло: — Раз мы все откровенничаем, я кое-чего вам не сказал… никому не говорил. Когда я сказал, что семь лет назад вы спасли мне жизнь, я говорил не о ноге. Может, я бы истек кровью, а может, нет, это неважно, потому что когда я лежал там… беспомощный… он вернулся ко мне.

— Убийца? — спросил Маршалл.

Чеймберс согласно кивнул:

— Он сдал назад. Вылез из фургона и подошел ко мне. — Теперь даже у Чеймберса покраснели глаза, пока он делился секретом, который хранил так много лет. — У него в руках была пила… — Маршалл прикрыла рот рукой. — Он схватил меня за волосы и повернул мою голову… я почувствовал зубцы лезвия, впивающиеся мне в кожу… Та рана у меня на затылке — не от аварии, — продолжал Чеймберс, а Винтер выглядел так, словно его сейчас стошнит. — Но когда вы выехали из-за угла, хотя даже не должны были там оказаться… Меня это спасло.

— Господи, — сказал Винтер, потирая лицо, пока Маршалл хранила молчание, осознавая, насколько несправедливо осудила этих мужчин, уже преследовавших убийцу в ад и обратно.

— Это дело когда-то почти стоило мне жизни, — сказал им промокший насквозь Чеймберс, — все потому, что я нарушил данное своей жене обещание. Мне жаль. Я не могу повторить ту же ошибку. Теперь, если вы меня извините, я дерьмово себя чувствую. — Он повернулся уходить, но напоследок добавил: — Будьте осторожны. Я серьезно… Оба.

Глава 18

Среда

Лезвие прорезало кожу с такой легкостью, первая капля крови стекла по его щеке, как алая слеза.

— Дерьмо, — пробормотал Чеймберс, не уверенный, как долго он пялился на себя в зеркало. Он отложил бритву и умылся.

— Мне нравилась твоя борода, — сказала Ева из спальни, натягивая колготки.

— Она поседела, — напомнил он ей, говоря в полотенце.

— Как по мне, ты с ней выглядел очень…

— Старым?

— …мудрым.

— Одно и то же.

— Я сделаю нам полезный омлет, — сказала Ева, пока он промакивал свою новую рану.

— С сыром? — с надеждой спросил он.

— Тебе нельзя сыр.

Все еще прижимая к щеке салфетку, Чеймберс отрешенно ковырял свой завтрак.

— Что-то происходит на работе? — спросила Ева поверх кружки кофе, уже готовясь произнести неизбежный ответ вместе с ним.

— …А?

— Что такое? — Она отставила кофе.

— Ничего, — слабо улыбнулся он. — Просто не очень хорошо спал.

— Тебя снова нога беспокоит?

— Ага, — солгал он.

Допивая остатки кофе, Ева взглянула на часы:

— Мне пора на работу. Я сегодня выступаю в суде. Ты все? — спросила она, протягивая руку за его тарелкой.

— Извини, что? — отвлеченно ответил он.

— Ты все? — повторила она. — Или ты закончишь это?

Взглянув на Еву с болью в глазах, Чеймберс сжал ее руку и сказал, что он еще не решил.

С рюкзаком за плечом, в порванных джинсах и фланелевой рубашке Маршалл прошла по коридорам Биркбек-колледжа, приложив пугающе мало усилий, чтобы вписаться в море футболок Nirvana и Rage Against the Machine. Ориентируясь по указателям, она пробиралась по коридорам со стеклянной крышей, от которых как расцветающие побеги ответвлялись вспомогательные здания.

Ее план: пока что только войти в контакт. Ее прикрытие: слезливая студентка гуманитарного факультета, убежденная, что разрушила свою жизнь, выбрав не ту профессию, и поэтому ищущая помощи в переводе на курс, который позволит ей специализироваться на ее настоящей страсти — скульптуре. Потратив на повторение тех крупиц, что она помнила с вводного курса по искусству, всего лишь предыдущий вечер, она знала, что ее уверенности хватит только на самый поверхностный разговор, и планировала ударяться в слезы при каждой угрозе того, что колоссальные пробелы в ее знаниях могут раскрыться.

Часть ее боялась, что Роберт Коутс каким-то образом узнает ее. Конечно же, это абсурдно, ведь она тогда была всего лишь незначительным работником развлекательного центра, и все же близкие к правде части презрительного резюме ее личности, высказанного Чеймберсом, приблизили ее обратно к тому потерянному подростку.

Затхлый запах вернулся, когда она оставила позади современную пристройку и вошла в тихий коридор, где таблички на дверях были обнадеживающим знаком, что она в нужном месте.

Она остановилась примерно посередине длинного коридора.

Проф. Роберт Д. С. Коутс,

доктор наук.

Глубоко вдохнув в попытке выжать немного слез, Маршалл постучала в дверь. Ответа не последовало.

Она постучала снова, а затем дернула ручку