Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

— Сомневаюсь, что она что-то знала. А если и знала, то с нами не делилась. Я, в самом деле, не думаю, что отец что-то рассказывал ей о своей прежней жизни, а ее родителям он тем более не собирался ничего выкладывать до свадьбы.

— Они познакомились в Танжере?

— Да, ее семья переехала туда в начале сороковых годов. Ее отец был адвокатом. Он приехал, как и все остальные, чтобы подзаработать денег, ведь после гражданской войны Испания лежала в руинах. Мать тогда была совсем девочкой, может, лет восьми. Мой отец появился на сцене чуть позже… где-то году в сорок пятом, я полагаю. Он влюбился в нее с первого взгляда.

— Ей ведь было еще совсем мало лет, не так ли? Около тринадцати?

— А отцу двадцать два. Это были странные отношения, отнюдь не радовавшие ее родителей. Они заставили ее дожидаться семнадцатилетия и только тогда разрешили ей выйти замуж.

— Это объяснялось только разницей в возрасте?

— Она была единственным ребенком, — ответил Хименес. — И им, конечно, не хотелось отдавать ее за безродного. Они же видели, что он плебей. Шикарный плебей.

— Он уже разбогател к тому времени?

— Он наварил там кучу денег, и ему доставляло удовольствие их швырять.

— А как он их наварил?

— Возможно, на контрабанде. Во всяком случае, я уверен, что незаконным путем. Потом он занялся валютными спекуляциями. Одно время — смешно сказать — у него был даже собственный банк. Еще он покупал и застраивал земельные участки.

— Откуда вам все это известно? — поинтересовался Фалькон. — Вам ведь не было и десяти лет, когда вы уехали оттуда, и я сомневаюсь, чтобы он вам много рассказывал.

— Я сложил воедино обрывки воспоминаний, старший инспектор. Просто так работает мой мозг. Это был способ осмыслить происшедшее.

Тишина вошла в комнату как известие о смерти. Фалькону не терпелось услышать продолжение, но Хименес плотно сжал губы, собираясь с мужеством.

— Вы родились в пятидесятом, — помог ему Фалькон.

— Ровно через девять месяцев после их свадьбы.

— А ваша сестра?

— Спустя два года. При родах возникли какие-то осложнения. Я знаю, что ребенка чуть не потеряли, а мать очень ослабела. Родители мечтали иметь кучу детей, но тогда стало ясно, что часто рожать матери нельзя. Сестра моя тоже пострадала.

— Каким образом?

— Она была очень добросердечной девочкой. Вечно возилась со всякими тварями… зверушками, особенно с бездомными кошками, которых в Танжере расплодилась тьма-тьмущая. Нельзя сказать, чтобы… она просто… — Хименес запнулся. Его руки мяли воздух, словно помогая ему формировать слова. — Она была инфантильной, и все. Не глупой… а чистой, как лист бумаги. Непохожей на других детей.

— А вашей матери удалось восстановить силы?

— Да, да, конечно, она полностью восстановилась, она… — Хименес умолк, уставившись в потолок. — Она даже снова забеременела. Это было очень трудное время. Отцу пришлось покинуть Танжер, а матери врачи запретили трогаться с места.

— Когда это случилось?

— В конце пятьдесят восьмого. Отец взял с собой мою сестру, а я остался с мамой.

— Куда он уехал?

— Он снял дом в какой-то горной деревушке недалеко от Альхесираса.

— Он скрывался?

— Не от властей.

— Дело в деньгах?

— Я так этого и не узнал, — ответил он.

— А как ваша мать?

— Она родила ребенка. Мальчика. Отец каким-то непостижимым образом объявился в ночь родов. Он приехал тайно. Он страшно беспокоился, как бы опять не возникло каких-нибудь осложнений и мама не умерла. Отец…

Хименес нахмурил лоб, словно столкнувшись с чем-то, что не укладывалось у него в уме. Он заморгал, прогоняя непрошеные слезы.

— Все это очень сложно, старший инспектор, — промолвил он наконец. — Я думал, что когда отец умрет, я вздохну с облегчением. Что это освободит меня… то есть положит конец всем этим незавершенным мыслям.

— Незавершенным мыслям, сеньор Хименес?

— Мыслям, которые ни к чему не ведут. Мыслям, которые бесплодны, потому что ничем не разрешаются. Мыслям, которые вечно держат в подвешенном состоянии.

Хотя слова были самые расхожие, их смысл ускользал от понимания, и все же Фалькон, неожиданно для себя, уловил смутную муку этого человека. В его мозгу что-то отозвалось — смерть собственного отца, вещи, оставшиеся недосказанными, мастерская, которую он так и не осмотрел.

— Возможно, это наше естественное состояние, — сказал Фалькон. — Рожденные сложными существами, непостижимыми для нас, мы всегда будем носителями нерешенных вопросов и затем смешаем их с нашими собственными неразрешимыми вопросами, которые, в свою очередь, передадим дальше. Наверно, лучше быть чистыми, как лист бумаги, подобно вашей сестре. Не тащить на себе багаж предыдущих поколений.

Хименес сверлил его глазами зверька из-под щетки бровей. Он уже овладел собой и жадно ловил каждое слово Фалькона.

— Единственная беда… — проговорил он, — беда моей сестры в том, что в ее девственно чистом сознании не нашлось никакого противовеса тому хаосу, который поглотил нас после крушения нашей семьи. Лопнула тонкая ниточка, связывавшая ее с упорядоченным миром, и с тех пор она витает в пустоте. Да, именно таково ее сумасшествие… она похожа на космонавта, который оторвался от своего корабля и носится в бесконечном пространстве.

— По-моему, вы чересчур торопитесь.

— Да, — ответил он, — и на то есть причины.

— Пожалуй, нам стоит вернуться к вашему отцу, волновавшемуся за вашу мать.

— Я споткнулся об эти воспоминания, подтверждающие удивительную — в свете более поздних событий — истину, что отец глубоко любил мою мать. Мне невероятно трудно считать так даже сейчас. А в детстве, когда умерла моя мать, я думал, он ее ненавидел. Мне казалось, он специально ее извел.

— И что же заставило вас изменить мнение?

— Психоанализ, старший инспектор, — сказал он. — Мне и присниться не могло, что я когда-нибудь прибегну к помощи этих шарлатанов. Я адвокат. У меня логическое мышление. Но когда ты в отчаянии, в настоящем отчаянии, когда ты не видишь вокруг себя ничего, кроме руин собственной жизни, тогда ты идешь к ним. Ты говоришь себе: «У меня едет крыша. Мне нужно выговориться».

Хименес адресовал это объяснение непосредственно Фалькону, словно усмотрел в нем собрата по несчастью.

— Так что сталось с вашей матерью и новорожденным? — поинтересовался Фалькон.

— Маме понадобилось несколько дней, чтобы оправиться. Я очень хорошо помню это время. Нас не выпускали на улицу. Слугам было велено говорить, что дома никого нет. Еду доставляли в глубокой тайне от соседей. Под окнами дежурили нескольких вооруженных мужчин из тех, что обычно охраняли стройплощадки. Отец метался по комнатам, как пантера в клетке, останавливаясь только затем, чтобы выглянуть в щелку ставней, если с улицы слышался шум. В доме царили тревога и скука. Это было