Наследство - Инна Рудольфовна Чеп

за стиркой и себя, расшивающую на узорном крылечке рубашки Лизиным детям. Иногда они будут собираться вместе и пить чай — болтушка Елизавета, собранный Михаил, и улыбающаяся их непосредственности Катя.

Если не бояться, если что-то делать — все обязательно получиться!

Да?

— Глядь, Корявый! Баба с узлом!

Катя вздрогнула и огляделась. Из проулка, параллельного Ювелирной улице, вышли двое: оба высокие, небритые, в грязной одежде. У одного кулак был перемотан окровавленной тряпицей, другой щеголял подбитым глазом. Катя посмотрела на перегородившую ей проход парочку и испуганно попятилась.

Это был почти центр столицы. До Белой улицы, которая выходила к Дворцовой площади, инкнессе оставалось пройти всего два-три десятка шагов. До менее людной Ювелирной — намного больше. Но позади нее по крайней мере никого не было.

А если не успеет добежать?

Незнакомые мужчины разбойничьей наружности переглянулись и одновременно плотоядно оскалились.

— Слышь, она, верно, с побрякушками! — заметил одноглазый, обращаясь к напарнику. Тот шагнул вперед.

— Не дрожи, цаца, не обидим. Протяни дяде ручку!

Эйфория схлынула. Екатерину затапливало то глубокое отчаяние, которое бывает только после того, как, поверив в свою победу, ты теряешь все. Мечты рухнули. У нее опять ничего нет. Никогда не будет…

Залаяла собака.

Мережская вспомнила, как шесть лет назад она, еще совсем юная инкнесса Ляпецкая, с сестрой, ее подругой Лизой и недавно представленным им Михаилом прогуливались по центральному парку маленького городка Коранда, куда инкнесская семья прибыла к известному доктору-чародею по поводу какой-то болячки Георгия, да так там и остались на пару лет. Погода стояла прекрасная, народа было много: кто катался парочками в открытых самодвижущихся повозках, кто гарцевал перед дамами на коне, кто выгуливал собак. Когда раздался визг, пожалуй, сориентироваться успел только лизин брат: кинулся вперед, закрывая девушек собой, выставил перед грудью левую руку… В руку псина и вцепилась. Михаил рухнул на землю, накрывая собаку своим телом, в следующее мгновение, слава Отцу, подоспели слуги известного собачника князя Пальева и растащили мужчину и пса в разные стороны. Климский практически был без сознания, у зверя изо рта капала пена…

Когда Катя, расхрабрившись, через неделю спросила начавшего выздоравливать Михаила, почему ему не было страшно, тот только улыбнулся в ответ и таинственно шепнул ей на ухо:

— Я боялся. Очень. Просто за сестру я боялся больше. Знаешь, страх не должен мешать людям делать правильные вещи.

И он с нежностью посмотрел на Лизу и Марию, обсуждающих у камина что-то свое, девичье.

Столь долго описываемая картина в мгновение ока пронеслась перед глазами Кати. Собака сменила лай на вой. Бандит с поврежденной рукой сделал еще шаг по направлению к испуганной вдове…

Екатерина резко развернулась и со всех ног припустилась бежать обратно, к Ювелирной улице. Усложняло процесс то, что юбки приходилось держать одной рукой — в другой были деньги. Услышав чужое сосредоточенное сопение почти у самого уха, Мережская, не оглядываясь, попыталась ускорить бег, тем более заветная цель была близка…

Каблук добротных уличных туфель запутался в не менее прочной ткани подъюбника, и вдова полетела на землю, едва успев выставить вперед локти.

Боль не значила ничего, по сравнению с ужасом, накатившим на нее от осознания своего проигрыша…

Сейчас у нее отберут деньги, а, может, сделают вещи еще более ужасные. И она успеет пожалеть о том, что собственный муж, не поднимавший на нее никогда руку, в постели был ей неприятен.

— Корявый? А ну стоять! Именем закона! Стоять! Щас патруль позову!

Топот ног отдалился. Катю осторожно взяли за локоть.

— Поднимайтесь, все в порядке. Они убежали. Вы сильно ударились?

Екатерина оперлась на чужую руку и встала с земли.

— Спас… — голос не слушался. — Спасибо. Вы… Юрий???

Талькин, рассмотревший спасенную даму, преобразился в мгновение ока: глаза его загорелись, пальцы сильнее впились в Катин локоть, а правая ладонь стала смахивать пыль с ее платья. В районе талии.

Мережская вырвала руку и отстранилась.

— Благодарю за помощь. Каким путем привел вас сюда Отец?

Юноша смутился.

— Да я так, по делу. Тут один умник недавно вывеску на золотой цепи повесил, так ее в ту же ночь украли. А мы, значит, теперь ее ищем.

Бешено колотящееся сердце постепенно приходило в норму. Так и непролитые слезы куда-то испарились. Катя попыталась сосредоточиться на простых вещах: отряхнула пыль с платья, поправила прическу, проверила не порвался ли мешочек с деньгами. Хмуро наблюдавший за ней секретарь, не дождавшись ответа на свою реплику, обеспокоенно спросил:

— С вами все в порядке?

Екатерина кивнула. Наверно, парень все же что-то понял: подошел, взял ее за руку — не как восторженный юнец, а как мужчина, в полной мере осознающий свою ответственность за слабый пол, и повел к стоящей на углу самоходной карете.

— Я вас провожу до дома, — сообщил он серьезным, несвойственным ему голосом. — Не волнуйтесь, все позади.

Катя, обессиленная недавней борьбой и с самой собою, и с внешними обстоятельствами, позволила усадить себя в карету, довезти до дома и проводить до двери. На требовательный стук открыла как всегда чопорная Аглая.

— Госпожа? Что случилось?

Екатерина почувствовала огромное желание просто спрятаться за спину Талькина, все еще держащего ее за руку, и разрешить ему все объяснить и со всем разобраться.

Нельзя.

— Все в порядке. Просто на улице сбил с ног прохожий мальчишка. Распорядись через полчаса принести мне в спаль…в библиотеку горячий чай. — Она обернулась к секретарю и мягко высвободила свою ладонь. — Спасибо за помощь. До свиданья.

Мережская шагнула к двери.

— Катя…

Она обернулась. Юрий смотрел на нее грустными глазами и мял в руках головной убор. Сейчас он выглядел гораздо старше своего возраста.

Наверно, она хотела бы иметь такого брата.

Она попробовала ободряюще улыбнуться секретарю, но у нее только нервно дернулся уголок бледных губ. Юрий от этой гримасы нахмурился еще сильнее.

— Вы простите меня?

В его голосе проскользнула вина и искренняя забота.

— Таким вы мне нравитесь гораздо больше, — вдруг слетело у нее с языка. Талькин в ответ на это не улыбнулся. Лицо его приняло мученическое и одновременно упрямое выражение.

— Ну, что вы! За что? Я очень благодарна вам за помощь! — искренне пояснила девушка. Секретарь кивнул, развернулся на пятках на 180 градусов и, не оглядываясь, направился по улице вниз.

Екатерина вошла в дом, закрыв за собой дверь подрагивающими руками.

В библиотеке было холодно. Мережская собственноручно подбросила в огонь поленьев и залезла с ногами на диван, закутавшись в когда-то забытую здесь шаль.

Накрыло с головой. Что? Тоска? Боль? Страх? Она вряд ли смогла бы это описать.