Энтони Горовиц - Мориарти

— Зачем так жестоко?

— Это он был жесток к себе. От всей души надеюсь, мистер Чейз, что вы его истинный друг на деле, а не только на словах, поэтому буду с вами откровенна. После дела Абернетти муж серьёзно заболел. Стал жаловаться на усталость, зубную боль, какую-то вялость в костях. Кисти и лодыжки стали пухнуть. Поначалу я считала, что он просто перетрудился, и лучшее лекарство для него — отдых и немного солнечного света. Но вскоре доктор поставил ему куда более серьёзный диагноз. Оказалось, что на него ополчился рахит, — эту болезнь он перенёс в детстве без особых последствий, и вот она вернулась в более тяжёлой и разрушительной форме.

Ему пришлось взять годичный отпуск, и все силы я положила на то, чтобы его выходить. Поначалу я просто хотела, чтобы он выздоровел, но шли месяцы, он заметно окреп, и я уже надеялась, что карьеру полицейского он сменит на что-то другое. Его брат Питер — инспектор полиции. Отец дослужился до старшего полицейского инспектора. Я знала, тут действует семейная традиция. Но всё-таки надеялась: у человека маленький ребёнок, жена, которая каждый день дрожит от страха за него, былую силу ему не восстановить, а раз так, он примет решение поменять образ жизни, открыть новую страницу.

Увы, я заблуждалась. Свой год передышки муж посвятил тому, чтобы развить навыки детектива. Дважды судьба свела его с Шерлоком Холмсом. Дважды он потерпел поражение. Он был полон желания не ударить в грязь лицом при третьей встрече — если такая состоится. Инспектор Этелни Джонс должен стать ровней самому знаменитому детективу-консультанту в мире, и, чтобы достичь этой цели, он окунулся в работу с такой энергией и страстью, что положил на обе лопатки поразившую его болезнь. Здесь вы видите массу тому подтверждений, но поверьте: это лишь малая часть свидетельств. Он прочитал абсолютно всё, что написал мистер Холмс. Он досконально изучил его методы, повторил многие его эксперименты. Он побеседовал со всеми инспекторами, когда-либо работавшими с Холмсом. Короче говоря, Шерлок Холмс стал смыслом его жизни.

Со всем, что она сказала, я не мог не согласиться. С первой минуты нашего знакомства я понял, что Этелни Джонс проявляет недюжинный интерес к великому сыщику. Но я не оценил степени, до какой Шерлок Холмс проник в душу и сердце инспектора.

— Несколько месяцев назад муж вернулся на работу, — заключила Элспет Джонс. — Он считает, что полностью исцелился и худшее позади, но гораздо больше его душу греет вера в то, что в методах Холмса он разобрался целиком и полностью и теперь ни в чём ему не уступает. — Повисла тяжёлая пауза, потом, чуть запнувшись, она продолжила: — Я эту его веру не разделяю. Пусть простит меня за эти слова Господь. Я люблю мужа, я им восхищаюсь. Но больше всего — если он ещё ослеплён этой жестокой верой, — я по-женски за него боюсь.

— Вы ошибаетесь… — начал я.

— Сюсюкать со мной не надо. Просто оглянитесь по сторонам. Вот же они, доказательства. Одному богу известно, куда это наваждение может его завести.

— Чего вы хотите от меня?

— Чтобы вы его защитили. Я не знаю, с какими людьми он сейчас ведёт бой, но я жутко за него боюсь. Ведь эти типы не остановятся ни перед чем. А ему коварства как раз и не хватает. Ничего, что я с вами об этом говорю? Не представляю, как я буду жить без него, а тут эти кошмарные убийства, сегодняшнее покушение…

Она замолчала. В доме повисла тишина.

— Миссис Джонс, — заговорил я. — Даю вам слово: я сделаю всё возможное для того, чтобы нам обоим ничего не угрожало. Да, нам противостоит расчётливый враг, но ваших дурных опасений я не разделяю. Я не раз мог убедиться, сколь силён интеллект вашего мужа. Я старше его по возрасту, но вынужден признать, что в этом деле являюсь его младшим партнёром. Даю вам самое искреннее обещание беречь его. Я всегда буду рядом. А если мы окажемся в опасности, я сделаю всё, чтобы его защитить.

— Вы очень добры, мистер Чейз. Я услышала то, что хотела услышать.

— Он вот-вот вернётся, — заметил я. — Идёмте вниз.

Она взяла меня под руку, и мы спустились по лестнице. Вскоре Джонс вернулся и застал нас за светской беседой — мы сидели у камина и обсуждали пять районов Нью-Йорка. Его эта картина вполне устроила, а я ничего ему не сказал.

Но когда я шёл к станции, меня одолевали самые тревожные мысли. Ночь была черна, над тротуарами стлался туман. Где-то далеко во тьме выла собака, словно напоминая: есть в жизни вещи, о которых мне ничего не хочется знать.

ГЛАВА 12

ЧУЖАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Когда мы встретились с Джонсом на следующий день, вид у него был куда более оживлённый, откуда-то взялась необычайная боевитость, вернее, теперь мне было понятно, откуда — его вдохновлял пример самого выдающегося из всех сыщиков.

— Вам будет приятно узнать, что мы наконец-то сделали шаг вперёд! — объявил он при встрече у входа в мою гостиницу.

— Вы снова были на Чансери-лейн? — спросил я.

— Сайлас Бекетт и компания могут подождать. По моим расчётам они растворятся в ночи не раньше, чем через неделю.

— Откуда вы знаете, если больше там не были?

— Я знал это до того, как мы оттуда ушли, мой дорогой Чейз. Вы заметили, где именно стоял шарманщик? Так вот, он стоял ровно в восьми шагах от входа в парикмахерскую.

— Боюсь, я не вполне вас понимаю.

— Похоже, нам предстоит славно поработать вместе! Вы прощаетесь с агентством Пинкертона, я ухожу из Скотленд-Ярда. Жизнь в Лондоне придётся вам по вкусу. Да-да, я вполне серьёзно! Лондону нужен новый детектив-консультант. Можем даже поселиться на Бейкер-стрит! Что скажете?

— Я в замешательстве.

— Ладно, у нас есть дела более срочного порядка. Прежде всего, наш юный друг Перри. Теперь нам известно, что он вошёл в здание Скотленд-Ярда без двадцати три и сказал, что у него для меня посылка — большая коробка в обёрточной бумаге. Его направили в мой кабинет на третьем этаже.

— Почему он не отнёс посылку туда?

— Не имел возможности. Я сидел за своим столом и, естественно, узнал бы его. И он положил посылку как можно ближе ко мне, насколько мог — по ту сторону стены, в телеграфной. Посыльные туда заходят, и на него никто не обратил внимания.

— Но вы ушли.

— Ушёл встретить вас, как договаривались. Перри опередил меня на минуту-другую. Мы вполне могли с ним столкнуться! Вы же видели, как он садился в экипаж. О его спутнике что-то можете сказать?

— Мужчина лет сорока. Хорошо одет. Во всё чёрное.

— Наши противники, Чейз, совершили первую серьёзную ошибку. Предпочти они для своей авантюры двуколку, найти их было бы почти невозможно. Двуколок на улицах Лондона пруд пруди, с лицензией и без, и кучер мог бы и не объявиться. А вот четырёхколёсный брогам попадается куда реже, и кучер уже в наших руках.

— Как вы его нашли?

— Мы наводнили улицы нашими людьми — в поисках участвовали почти сто человек. Неужели вы думаете, что вчерашнюю наглость мы могли оставить безнаказанной? Мы обошли все гостиницы и переулки, все каретные ряды и конюшни. Люди работали всю ночь и наконец отыскали человека, который вспомнил, что вёз пассажира к Уайтхоллу, а когда прогремел взрыв, они подобрали ещё одного пассажира.

— Мальчишку!

— Я с кучером ещё не разговаривал. Но если он скажет, где подобрал второго пассажира или откуда ехал первый, мы сделаем ещё один шаг к цели и, вполне возможно, поймаем Деверо.

Джонс приехал на извозчике, который всё ещё нас ждал, и мы поехали через весь Лондон, плетясь в бесконечном потоке разного рода экипажей, не говоря друг другу ни слова. Я был благодарен Джонсу за эту тишину. Она позволила мне поразмышлять о том, что прошлым вечером сказала мне Элспет Джонс, — неужели её интуитивные догадки насчёт того, что нас ждёт, окажутся правдой? Джонс, со своей стороны, ни словом не обмолвился о вчерашнем ужине, хотя прекрасно понимал: его жена специально всё подстроила так, чтобы полчаса поговорить со мной наедине. Знал ли он, что мы входили в его кабинет? От этой встречи у меня остался какой-то неприятный осадок. То ли мы с ней чего-то недоговорили… То ли сказали друг другу лишнее.

Наконец мы подъехали к стоянке кэбов на Пиккадилли-Сёркус, эта площадь — сердце западной части Лондона, если угодно, аналог нью-йоркской Таймс-сквер. В глаза мне бросился недавно отполированный, в отличном состоянии брогам, возле него стоял констебль. Извозчик, здоровенный детина в пальто, которое развевалось на ветру, будто палатка, сидел на своём облучке с поводьями на коленях и недовольно зыркал по сторонам.

Мы вышли из коляски.

— Мистер Гатри? — спросил Джонс, делая шаг навстречу извозчику.

— Он самый, — ответил тот. — Уже час тут торчу по вашей милости. За какие такие грехи человеку зарабатывать на хлеб не дают?

Он буравил нас сердитым взглядом, при этом сидел не шелохнувшись, будто был привязан к своему месту, как лошадь к сбруе. Размеров он был внушительных, с мясистыми щеками, бакенбардами и багровым лицом, — этим цветом оно было обязано либо долгому пребыванию на свежем воздухе во все времена года, либо, что вероятнее, обыкновенному склерозу.