Фридрих Незнанский - Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова

За окном резвились шальные воробьи, косые солнечные лучи легли на крашеный деревянный пол. И Вячеслав Иванович вдруг подумал с щемящей душу тоской, что еще несколько таких вот хмельных дней, и тайгу затянут низкие брюхатые тучи, резко похолодает и на полмесяца зарядит мерзкий осенний дождь.

— Послушай, товарищ майор…

— Это ты что ж, за «товарища генерала» меня так? — хмыкнул Мотченко.

— Считай, что угадал.

— В таком случае, слушаю.

— У тебя, случаем, выпить не найдется? Что-то на душе хреновато, — с виноватой ноткой в голосе сказал Грязнов и развел руками. Не обессудь, мол, коллега.

— Господи, неужто не найдется! — спохватился Мотченко. — Ты к чему больше склонен: коньяк, портвешок или водочка?

Уже забыв, когда он обмывал генеральскую звезду, и тем более забыв, когда баловался в последний раз портвейном местного разлива, Грязнов удивленно-вопросительно уставился на хозяина кабинета:

— Слушай, а у тебя что, и портвейн есть?

— Ну! — кивком головы подтвердил Мотченко. — Не все же себя водкой да коньяком травить.

— Оно конечно, — согласился с ним Грязнов, — но я все-таки к коньячку более склонен.

Звонком вызвав секретаршу и приказав ей строго-настрого никого не пускать и приготовить кофейку, Мотченко закрыл на ключ дверь и, достав из сейфа початую бутылку коньяка с рюмками, по пути прихватил из холодильника бутылку «Нарзана» и выставил все это на журнальный столик.

— За что пьем? — наполнив рюмки, спросил он.

— За удачу.

— Думаешь, раскрутим это дело?

Вячеслав Иванович только хмыкнул, отчего-то вспомнив любимую присказку Турецкого: «А куда оно, на фиг, денется!»

За это и выпили.

Осторожно постучавшись, дабы не спугнуть добродушный настрой своего начальника, секретарша внесла небольшой поднос с двумя чашечками кофе, поинтересовалась, нарезать ли бутерброды с колбаской, и ушла, благосклонно покосившись на столичную знаменитость.

Проводив молодку долгим взглядом и дождавшись, когда за ней закроется дверь, Грязнов повернулся к Мотченко.

— Послушай, Афанасий Гаврилыч, а тебе не кажется, что наш великий Шерлок Холмс из прокуратуры забыл о тех отпечатках пальцев, которые были обнаружены на внутренней стороне пистолета? А?

— Да я уж и сам… — попробовал было оправдаться Мотченко, однако Грязнов остановил его движением руки.

— Не спеши, все слова потом. Ты меня сейчас послушай. Он оттого столь старательно обходит их стороной, что эти пальчики не вписываются в версию с Кургузым. А может, именно в них и разгадка. Что скажешь?

— Да что тут говорить? — пожал плечами Мотченко. — Я уж и сам над этим голову ломал. Да только пока Сохатый на признанку не пойдет, нам с тобой только гадать придется.

— В таком случае, надо заставить его заговорить.

— Что ж я, не пытался, что ли? — пробурчал Мотченко. — Его еще вчера вечером к нам этапировали, попутным рейсом. Молчит, зараза.

Только и того, что «знать ничего не знаю, да ведать ничего не ведаю». И все доводы… Короче, нулевой вариант.

— Так, может, я попробую? — предложил Грязнов. — Когда я с ним разговаривал, вроде бы пошел на контакт мужик. Может, и сдвинется что в его черепушке?

Хозяин кабинета только с усмешкой плечами пожал: давай, мол, попытка не пытка, как говаривал когда-то незабвенный товарищ Берия.

Грязнов все понял правильно и тут же внес необходимые коррективы:

— Но до того, как я попробую разговорить его, надо будет проверить алиби Кургузова. Я позвоню в Хабаровск, чтобы прояснили его утверждение относительно вытрезвителя, а ты со своими хлопцами займись этим самым грузчиком Васяней и попытайтесь найти проводницу того вагона, в котором ехал Кургузов.

— В таком случае, за удачу? — предложил Мотченко, вновь наполняя рюмки.

— За нее, родную.

Поставив пустую рюмку на журнальный столик, Грязнов как-то исподволь покосился на хозяина кабинета:

— Как там Безносов? Эти чурки еще не одумались?

— Жди! — огрызнулся Мотченко. — Они отпустят! А Безносов… Короче, голодовку объявил мужик. Требует, чтобы его или освободили, или же перевели в Хабаровск.

— То есть полное недоверие стожаровскому следаку?

Мотченко кивнул.

Глава 14

Найти бригаду, которая в тот вечер обслуживала маршрут поезда, увозившего из Стожар Семена Кургузова, особого труда не составило, да и проводница, разбитная бабенка лет тридцати, «того», как она выразилась, пассажира помнила.

— Ох же, падла, и пьяный был! — рассказывала она стожаровскому оперу, умудрившемуся перехватить ее на перегоне Комсомольск-на-Амуре — Советская Гавань. — Я его хорошо запомнила. Здоровенный такой амбал, а на ногах едва-едва держался. Считай, что на карачках в тамбур забрался. Его еще тип какой-то провожал. Тоже в лоскуты пьяный, но трезвее этого. Он его на подножку подсаживал — сам-то забраться этот не мог.

— А как же ты запустила его? — не удержался совсем еще молоденький оперок, строго-настрого проинструктированный майором Мотченко.

В покаянном раскаянии проводница прижала руки к груди.

— Честно признаться, не хотела поначалу этого хмыря запускать, видит Бог, не хотела, но… — И она, будто заигрывая с опером, развела руками, — уж очень меня дружок его, тот, что провожал этого хмыря, упрашивал. В общем, уговорили бедную девушку, тем более что билет его в полном порядке был.

— Может, еще что-нибудь припомнишь? — «прокачивал» проводницу опер, которому было приказано выжать из проводников, запомнивших Кургузова, максимум полезной информации. — Может, разговор какой промеж них был?

— Какой, на хрен, разговор? — возмутилась проводница. — Когда мы этого кабана на площадку втащили, а потом и в купе уже заволокли, он тут же, как подрубленный, на нижнюю полку завалился. И захрапел. Я еще подумала тогда, что этак и на выговор от начальства нарваться можно, если кто-нибудь из пассажиров моему руководству пожалуется.

— И что, нашелся такой?

— Обошлось, слава богу.

— Хорошо. И что дальше?

— А что дальше?.. Дальше так и храпел, как боров обожравшийся. Хорошо еще, что вагон полупустой был, а то точно не обошлось бы без неприятностей. А так, что? Проспится, думаю, тоже ведь человек, а не скотина.

— Ну а дальше-то?

— Дальше… А дальше оказалось, что он все-таки скотина, а не человек. Я-то, дура, думала, проспится, а у него, видать, еще одна бутылка была припрятана. Это уж мне пассажир один сказал, когда этот козел прямо из горла винище хлестал. Ну, тут я, конечно, не выдержала, рассердилась очень. Хабаровск скоро, а он через губу переплюнуть не может.

Она замолчала, видимо, не очень-то были приятны для нее воспоминания, и даже плечиками передернула, словно ее пробил озноб.

— Я нисколечко не преувеличиваю, он в самом деле через губу переплюнуть не мог… Господи, даже говорить стыдно… обосрался. Все купе там провоняло. А тут как раз — и тормозной путь пошел, Хабаровск, значит, скоро. Бужу этого гада, а он еще сильнее храпит. Ну а мне-то что оставалось делать? В общем, пришлось рассказать все как есть бригадиру, ну, а тот, само собой, по рации в милицию сообщил. И не успели нам зеленый свет в Хабаровске дать, как за этим алкоголиком, словно за барином каким, машина прикатила, из вытрезвителя…

Ознакомившись с показаниями проводницы и справкой сопровождения из хабаровского медвытрезвителя, которая ставила точку на версии убийства Сергея Шаманина Семеном Кургузовым, Вячеслав Иванович откинулся на спинку кресла и, многозначительно вздохнув, с ноткой сожаления в голосе произнес:

— Зря я тогда с тобой на бутылку не поспорил. Можно было бы и выпить сейчас на халяву.

— Это… это ты о чем? — не понял Мотченко.

— Да все о том же, о причинно-следственной связи. И ты, будучи начальником милиции, изначально не должен был идти на поводу у прокуратуры.

— Возможно, — неохотно согласился Мотченко. — Однако не будь этой версии, мы не смогли бы выйти на пистолет, из которого стреляли в кедровнике. И признайся, что это стоило головной боли?

— Ладно, не будем считаться, — отмахнулся Грязнов. — Давай-ка лучше перейдем к нашим баранам. Кургузый отпадает, Сохатый, судя по всему, тоже.

— Вот именно, что «судя по всему», — пробурчал Мотченко. — Мы о нем совершенно ничего не знаем. Ведь именно у него был изъят ствол, из которого стреляли в Шаманина и Кричевского. И колоть его надо будет до тех пор, пока…

— Пока не пойдет на признанку? — ухмыльнулся Грязнов.

— Вот именно, пока не пойдет на признанку, — уловив в голосе Грязнова язвительную нотку, подтвердил Мотченко.

— Может, ты в чем-то и прав, — согласился Грязнов. — Ну а если он будет стоять на своем? Я — не я, и лошадь не моя.

— Не должен, — убежденно произнес Мотченко. — Хоть он и козел, но не в такой же степени, чтобы самого себя под сто пятую подводить. Не-е-ет, не захочет. Как говорят на Украине, дурней в нашей хате нема. Ведь недаром же к нему такое погоняло приклеилось — Сохатый. И должен тебе сказать, что этот зверь не просто осторожен, но и умен. И если почувствует, что на его тропе жареным запахло, тем более таким, как сейчас, уйдет от опасности.