Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Он не отчитывался. Уходил, проводил время с родней, знакомыми… Иногда целыми днями лежал на кровати, лицом к стене, и отказывался от еды. Лицо у него становилось, как плохая бумага в дешевых книгах. Казалось, на лбу вот-вот станут проступать серые буквы и можно будет прочитать, где у отца болит и как ему помочь. Но выступал только пот.

Айнур таскала отцу бесплатные газеты, чтобы его отвлечь.

Скорее всего, в газете он и прочел об этом лекаре.

На последней странице как раз печатались объявления. «Потомственная гадалка Зарина»… «Знахарь Иероним»… «Ворожея Ядвига»… Имена у них были явно выдуманные, словно гадалки, знахари и ворожеи были персонажами в книжках для детей.

Как мог ее большой взрослый отец превратиться в ребенка?

– Он пропустил обследование, – сказала Айнур. – Я даже не знала. Думала, он ездил в больницу. А он уходил к этому лекарю… Ему стало лучше, и он решил, что сеансы ему помогают. Я заподозрила, что происходит что-то не то, когда он стал приносить домой воду в простой бутылке и поливать пол. Так странно: стоит и брызгает на ковролин. Я с тряпкой бегу, а отец мне строго: «Нельзя! Это святая вода!» Я так и села. А он мне рассказал, что нашел человека с уникальными способностями… Тот его вылечит без всяких операций.

– Господи боже ты мой, – вздохнула Валентина.

Куртку она сбросила, но осталась в стареньком шарфе. При свете электрической лампы Айнур разглядела на нем катышки.

– Они ему так промыли мозги, что он стал бояться докторов. Я уговаривала его продолжить обследование и лечь на операцию, а отец в ответ ругался. Повторял, что я ничего не понимаю, в больнице его зарежут, потому что никто не хочет выхаживать таких сложных пациентов бесплатно, а денег у нас хватит только на операцию… Я пыталась его переубедить. Даже съездила к дяде Малику… Он не настоящий дядя, а просто родственник по маминой линии. Малик поговорил с папой, но это не помогло. Отец только перестал к нему ездить, вот и всё. Сначала он навещал своего лекаря раз в неделю, потом стал каждый день уходить… За каждый визит платил. Я ему говорила, что этот человек его обманывает. Плакала. Отец мне объяснял, что обманывают в больнице, а эти люди хотят его вылечить. Показывал отзывы тех, кто поправился. Твердил, что и сам чувствует себя лучше.

– А ты сама этого лекаря видела?

Айнур кивнула.

– Один раз. Я упросила отца взять меня. Поклялась, что рта не открою. Мы сначала на метро ехали, потом на автобусе, потом еще пешком шли минут двадцать. Грязно, снег лежит, вокруг частные дома за глухими заборами, отовсюду собаки лают… Мусора на обочинах целые горы. Я думала, отец не дойдет. А он так припустил! Еще на меня оборачивается, подмигивает. «Видишь, Айнур, здесь даже воздух особенный. От него здоровеешь». А я смотрю и думаю: вон кот плешивый идет, весь в лишае… На него, выходит, особенный воздух не действует? Отец привел меня в небольшой дом. Хороший, ничего не скажу. Каменный. В конуре собака надрывается, алабай. Лекарь на крыльцо вышел нас встречать, на меня даже не глянул, отца кинулся обнимать… Валентина, вы бы его видели! – Айнур отхлебнула еще коньяку, даже не заметив этого. – Здоровенный! Толстый! Младше отца! Лицо аж лоснится. А глаза одновременно и наглые, и хитрые. Бороденка жиденькая, козлиная. Про таких говорят: Бог шельму метит. Вы понимаете, с первого взгляда видно было, что он лгун. А отец кинулся к нему, прижал к себе, даже слезу пустил… Я слышу, он говорит: «Когда день вас не вижу, Иннокентий, чувствую, что болезнь меня одолевает по новой». А тот ему отвечает: «Ваших собственных сил еще не хватает на борьбу. Но вы на правильном пути!»

– И что дальше было? – спросила Валентина.

– Повел этот Иннокентий папу в дом. На меня внимания не обращает, словно я невидимая. А внутри какие-то бабы, дети бегают, две старушки с котомками на стульчиках в коридоре сидят, как в поликлинике, – то ли приема ждут, то ли я не знаю что… Везде народ толпится. Телевизор орет. В кухне кто-то спорит, потом мясорубка заревела… Иннокентий позвал отца в отдельную комнату…

Отец про нее позабыл. Это Айнур почувствовала так ясно, что чуть не заплакала от боли – но не за себя, а за отца. Что с ним сталось, если он, большой и сильный, немногословный, но любивший ее всем сердцем, вдруг утратил память, как больной старик? Она бы позвала его, но вспомнила свою клятву.

На пороге комнаты отец вздрогнул. «Иннокентий, дочь моя со мной приехала, сопровождает… Можно ей зайти?» «А чего, пускай», – равнодушно согласился тот.

В комнате не было ничего, кроме стула и политической карты мира на стене. На подоконнике за занавеской обнаружилась трехлитровая банка с водой. Иннокентий посадил отца на стул в центр комнаты, а сам принялся ходить вокруг, брызгая на него из банки. Нес он при этом какую-то тарабарщину. Лицо его приобрело вдохновенное выражение, он то и дело зажмуривался, выкрикивая «Ведет меня Господь», но потом приоткрывал на секундочку глаза, чтобы не врезаться ненароком в стену или в угол, где жалась Айнур. Иннокентий был обут в сланцы на босу ногу. Толстые пальцы, похожие на грибы, торчали наружу. Ей потом долго снилось, что она приходит на могилу отца, а из земли по одному начинают вылезать эти пальцы и прыгают на нее, цепляясь грязными ногтями за юбку.

– Это всё продолжалось где-то минут пятнадцать, – сказала она. – Потом он возложил отцу ладони на голову и говорит: «Встань и иди! Болезнь твою я забрал, буду весь вечер смывать ее водой родниковой». Я смотрю, а у отца слезы текут. Он каждому слову верил! Каждому! Хотя даже я понимала, что все это был цирк!

– Люди от болезни часто рассудок теряют, – отозвалась Валентина. – Боль такое с ними делает… Ох, не приведи Господь.

Перед уходом отец положил пачку денег на стул. Тот самый, на котором сидел. Айнур, увидев, сколько он оставил, чуть сознание не потеряла. А жирный Иннокентий только один взгляд бросил и рукой махнул, словно это всё не имело никакого значения.

На обратном пути отец был весел и словоохотлив. Шутил, обнимал Айнур за плечи. Посреди дороги вдруг остановился.

– Не хотел тебя сначала брать, – хрипло сказал он. – Вижу, что зря. На тебе теперь тоже часть его благодати. Иннокентий, святой человек, за тебя ни копейки с нас не взял. Сердце у него доброе, широкое. Дай бог здоровья