Фридрих Незнанский - Первая версия

—        Сергеич! Причаститься не желашь?

—        Спасибо, Коля, нас гости дома ждут.

Мы прошли мимо, а «Сергеич» объяснил мне, что Коля за символические деньги помогает ему содержать дом в относительном порядке и, вообще, он очень неплохой парень. У меня не было оснований ему не верить.

—        Алексей Сергеевич, — решил я хотя бы в другом попытать счастья, — а с Норманом Кларком ваши пути не пересекались?

Так вас еще и Кларк интересует? Какой вы, однако, любознательный молодой человек! — заулыбался он, беря меня под локоть. Но тут же опять стал серьезным. — Извините за неудачную шутку. Я понимаю, что ваш интерес — не праздный. Видите ли, сам я вам, по сути, ничего интересного не сказал, да и не мог сказать. Это все несколько иные сферы, в которые я вхож не был. Но... Знаете, мне пришла в голову одна разумная мысль. У меня есть один приятель, можно сказать — друг, он полковник ГРУ в отставке. Мы с ним в Штатах познакомились. Он работал тогда в советском посольстве в Вашингтоне. Мы редко видимся, но весьма симпатизируем друг другу. У него дача здесь же, в Челюскинской, на другом конце поселка, но сейчас он на юге, в Крыму, внуков к морю повез, диатез лечить. Кажется, в Гурзуф. Когда он приедет, я с ним поговорю, возможно, он будет вам полезен. Не беспокойтесь, держать язык за зубами — его профессиональная обязанность. Пойдемте к молодежи, а то эти гвардейцы у вас девушку из-под носа уведут.

«Проницательный старик», — подумал я про себя. Мне было приятно, что Алексей Сергеевич вычислил, с кем приехала Люба и кто ее главная симпатия. Я даже расправил плечи.

«Так, наверное, ведет себя петух в курятнике», — ехидно прошипел мой внутренний маленький Турецкий.

Люба все же сменила гнев — на милость, а туфли — на кроссовки. Она с Ломановым играла в бадминтон на тропинке, ведущей от калитки к дому. Из раскрытого окна кухни доносился запах жареного мяса.

—        Петя не доверил мне готовить ужин, сказал, что настоящее мясо должны жарить настоящие мужчины.

—        Ну, Петя, может быть, и не справедлив к женщинам, но мясо он готовит отменно. Принимаете мое свидетельское показание? — хитрю прищурился старший Зотов в мою сторону.

Я немедленно принял, как советовал незабвенный Веничка Ерофеев. Тем более что запотевшая водка из холодильника и целый строй бутылок с самодельными наливками, выставленные под яблоней, располагали к подобным ассоциациям. Жаль, очень жаль, что нынче я за рулем. Придется мне ограничиться лишь рюмкой наливки. Главное — выбрать, какой именно.

—        Это — вишневая, а вот это — черносмородиновая, — рассказывал гордый и повеселевший старший Зотов, — а это — фирменная, малиновая. Весьма рекомендую.

—        Солидная рекомендация, — сказал я, присаживаясь к столу.

Люба немного кокетничала, сервировка стола свидетельствовала о том, что она не только играла в бадминтон, но и приложила руку к устройству ужина на свежем воздухе.

Она была необыкновенно хороша в этот момент. Ее обычно гладко прибранные с небольшим пучком волосы, как бы подготовленные для упрятывания под театральный парик, были распущены и достигали плеч. В сумерках они казались черными, хотя я знал, что этот цвет скорее можно назвать темно-русым. Глаза, голубые при солнце, были глубокими и темными, в них мерцала тайна, золотые огоньки словно бы загорались в центре зрачка, когда она смотрела на меня. Что же это такое творится? — прямо сильфида какая-то. Не улетела бы в ночь, как легкая тропическая бабочка.

Я смотрел на нее во все глаза. Может быть, я поступил невежливо, сев за стол первым, но, похоже, меня здесь почитали за старшего. Люба села напротив меня, наверное, хотела, чтобы я утонул, то есть чтобы погиб в глубине ее прекрасных глаз.

Люба вдруг расхохоталась, будто бы на пустом месте. Она ни слова не могла вымолвить, лишь указывала рукой куда-то за мою спину. Я, естественно, с некоторой долей самоуверенности подумал, не выросли ли у меня крылья. Но это была всего лишь собака. Рыжий коккер-спаниель.

Рассмотрев его получше, я понял причину смеха Любы: на голову спаниеля был натянут кусок капронового чулка.

—        Прямо террорист какой-то, — сказал я.

—        Скорее его хозяева террористы, — отозвался Алексей Сергеевич. — Эту штуку с чулком они придумали, чтобы Тэдди свои длинные рыжие уши не пачкал. Он к нам любит ходить, мы его немного подкармливаем. Его хозяева свихнулись на сыроедении и вегетарианстве одновременно и считают, что собака должна свихнуться вместе с ними. Да где это видано, чтобы охотничья собака одной морковкой питалась?

Он потрепал пса по загривку.

—        Мы с Тэдди подружились, когда он позорно и неумело пытался своровать у меня кусок мяса. Разделили тогда на двоих.

Стоял прекрасный летний вечер. Небывалым покоем был напоен воздух, и мне с трудом верилось, что люди могут убивать друг друга, да и вообще желать друг другу зла.

Мы с большим сожалением покидали эту милую, уютную дачу. С хозяином мы обменялись телефонами, но после нашего разговора я не очень-то верил, что он мне позвонит. Даже если позвонит, вряд ли из этого выйдет что-то толковое. О поездке я конечно же не жалел. Такого эмоционального заряда мне хватит надолго. К тому же воздух хоть немного очистил мои прокуренные легкие жителя мегаполиса. А ощущение покоя! Я чувствовал, что оно еще не скоро вновь посетит следователя по особо важным делам Турецкого Александра Борисовича.

Люба сидела рядом, она опять собрала волосы в балеринскую прическу, но все равно казалась необычайно близкой и трогательной.

Мы высадили Ломанова у «Проспекта Мира». Люба жила на Пятницкой.

—        Слушай, — спросил я ее нарочито серьезным, «следовательским» голосом, — дорогая, так о чем ты хотела со мной поговорить? Какие такие важные дела?

Она виновато опустила голову и молчала. Вдруг исподлобья она бросила на меня тот самый огненный взгляд, сжигающий годы, и ослепительно улыбнулась. И тут... я опять (или наконец-то?) вспомнил о Марине. Е-мое! Ведь она меня давно ждет!

Мы подъехали к огромному желтому дому, стоящему почти напротив роскошного и освещенного, словно днем, офиса банка «Столичный». Въехали во двор. Вот и Любин подъезд. Третий. Мы сидели напротив ее подъезда в моей машине и целовались. Все-таки я не удержался, старый ловелас!

—        Я постараюсь встретить тебя завтра после спектакля, — оторвавшись от ее губ, проговорил я очень быстро.

Люба отстранилась и посмотрела на меня с недоумением. В ее глазах появилось то же мгновенное выражение, как в тот момент, когда ей предложили сменить туфли на кроссовки. Она явно готова была пригласить меня на кофе, но надо отдать ей должное — быстро взяла себя в руки. Поцеловав меня в висок, она выпорхнула из машины, кинув мне на ходу:

—        До завтра! — Ее рука изящно взметнулась вверх, и она исчезла в подъезде.

Банк «Столичный» сверкал всеми своими огнями. Именно около него я обнаружил исправный автомат и набрал номер:

—        Алло! Марина? Это я. Еду.

Она меня не корила за запоздавший звонок — было уже без двадцати двенадцать, — лишь попросила купить где-нибудь в киоске апельсинового сока. Ей его очень хотелось. И меня, конечно, тоже.

Полковник Фотиев предупредил всех своих сотрудников, как штатных, так и внештатных, что на этой неделе он ждет их донесения по своему служебному телефону до часу ночи. По самым срочным делам разрешалось звонить даже домой. Часы в его кабинете показывали без пятнадцати двенадцать. Почти все ожидаемые звонки уже прозвучали. Кроме одного.

Люди, звонившие по этому номеру, никогда не называли своих настоящих имен, а Владимира Петровича Фотиева, начальника 2-го спецотдела СВР, величали Олегом Вадимовичем. Этот кабинет, точнее, роскошно обставленная явочная квартира в Южинском переулке, служила местом встреч с многочисленными агентами. Сюда же стекалась вся информация, которая фиксировалась девушками, дежурившими круглосуточно в неприметной комнате, когда-то служившей комнатой для прислуги.

С ценными агентами Владимир Петрович предпочитал работать лично. Наконец раздался долгожданный звонок

—        Олег Вадимович! Добрый вечер! Линда беспокоит...

—        Ну как там у тебя? — с отеческой интонацией поинтересовался Фотиев.

Ему нравилась агент Линда, и голосок у нее приятный.

—        Он у меня на крючке, Олег Вадимович, — сказала Линда.

Голос ее показался Фотиеву почему-то грустным.

Глава восьмая ТАИНСТВЕННЫЙ ДВОЙНИК

июля 1994 года

Сердитый лодочник заулыбался, то ли от их счастливого вида, то ли от крупной купюры, похожей на пятидесятитысячную, но почему-то с портретом какого-то американского президента.

—        Это новые русско-американские деньги, — серьезно объяснил Дэвид лодочнику, тот согласно и радостно закивал.