Крест - Равиль Рашидович Валиев

Причем в руках Андрея была матово блестящая кочерга, которую он держал обеими руками у плеча. В полумраке слабо светились его безумные глаза и желтели оскаленные зубы. А Гюльчатай стояла к нему в пол-оборота, держа у горла Андрея кухонный нож.

Все это было столь нереально и одновременно страшно, что Матвей решил, что это продолжение его кошмаров и вновь погрузился в спасительный сон. Последнее, что он услышал — слова Гюльчатай, произнесенные свистящим шепотом.

— Нэ вздумай, шакаль…

Ему сейчас немедленно требовалось решить, как к этому относиться… Если это был сон — забыть и выкинуть из головы. А если нет?

Он понимал, в каком странном месте оказался и с какими людьми его связала судьба. Вчера, под прессом обстоятельств, пережитого страха и усталости он принял все происходящее без особого анализа, просто плывя по течению. Но пришло утро, и теперь перед ним ребром вставал вопрос — нужно было как-то разруливать эту ситуацию. Скорее всего этих людей он больше не увидит, и вчерашних денег им хватит за глаза, поэтому особых обязательств перед ними он не испытывал, как, впрочем, и вины. И самое правильное в этих обстоятельствах было бы просто попрощаться с ними и забыть это нелепое приключение.

Но вот это ночное видение… если это явь, то, значит, Андрей ночью хотел убить его, а Гюльчатай помешала ему? Опять эта треклятая сумка и деньги в ней… Сколько еще людей захотят отнять у него жизнь за нее?

Он тихо застонал и решил реагировать по обстоятельствам — запах еды сводил его с ума. Медленно сел на жалобно заскрипевшем диване и оглядел свой закуток. Маленькая пристройка к большой комнате играла роль спальни. Возможно даже, когда-то здесь жил ребенок — на стенке сохранилось несколько плакатов из детских журналов, да в углу под грудой непонятного тряпья угадывался маленький детский стульчик, от вида которого в сердце Матвея резанула тоска по сыну. Диван, под низким окном и старый шкаф — вот и все, что было в этой комнате. Они были, но вот одежды, брошенной вчера в угол, не было!

Матвей еще раз огляделся и усмехнулся. Вот те раз! Какой горький юмор — он в старом доме, одет только в трусы и майку, с сумкой, доверху набитой деньгами. Сейчас приедут люди шефа и будут долго смеяться над его нелепым видом.

Он сердито встал, выглянул за провисшую занавеску, закрывающую дверной проем вместо двери, набрал воздух и подавился криком — на спинке стула, аккуратно был разложен его костюм.

С внутренним недоумением он взял его со стула и хмуро осмотрел. Пострадавшие от бега по заводу и поездки в вагоне с щебнем брюки и пиджак были очищены от репея, всякого налипшего сора и пыли. А на сорочке Матвей увидел несколько свежих швов — там, где вчера слабая ткань не выдержала напора его приключений.

Черт, знает что… То убить хотят, то одежду чинят. Матвей плюнул на эти странности и быстро оделся. Проверил карманы — все было на месте. И ключи от машины, и ключи от дома, и портмоне, он не поленился и проверил содержимое, и документы в кожаном чехле и даже, о, боги — начатая пачка купюр. Бросив мимолетный взгляд на стул, вдруг увидел качающийся на нитке свой нательный крест. Медленно сел на диван. Задумчиво покрутив в руках кусочек оловянного распятия, решительно надел его на шею. Встал и, пожав плечами, шагнул в кухню.

Глава 6

Мы все — рабы удивительного свойства солнечных лучей. Всё то, что в сумраке или под покровом ночи представляется нам страшным и непонятным, при солнечном свете становится вполне себе уютным и привычным. Сколько раз вы, идя по темной квартире, в которой прожили всю свою жизнь, не можете сориентироваться в ставшем вдруг чужом пространстве? Привычные прежде вещи становятся незнакомым нагромождением непонятных и пугающих скульптур. А знакомая с детства улица, пройденная вдоль и поперёк, ночью становится полигоном для прохождения незнакомых квестов.

Но стоит солнечному лучу коснуться чего-либо, как все вокруг преображается — становиться понятным, знакомым и безобидным.

Кухня выглядела совсем не так, как ожидал увидеть ее Матвей. Маленькая комнатка была залита потоком солнечного света, льющегося из мутноватого окна. В этом животворящем потоке, в котором радостно плясали пылинки, окружающая действительность изменилась. Исчезла безнадежная ночная мрачность, ушло ощущение унылой серости.

Это была простая деревенская комната, пусть бедноватая, но все же обычная, и в чем-то даже уютная. На печке, в которой потрескивали дрова, стояла помятая алюминиевая сковородка, прикрытая большой плоской тарелкой, из-под которой и исходил тот сводящий с ума запах яичницы, придающий невероятный домашний дух окружающему.

Гюльчатай сумела каким-то волшебным образом навести порядок в этом захламленном помещении — куда-то делась гора немытой посуды, а оставшаяся была аккуратно выставлена в стоящем тут же серванте, до блеска протертым от пыли. На столе сияла, пусть старенькая, заштопанная в некоторых местах, но чистая скатерть. На ней стояла солонка, сахарница, дымился и пах свежей заваркой чайничек, стояла тарелка, наполненная нарезанным белым хлебом.

Гюльчатай наливала воду в алюминиевый рукомойник, когда вошел Матвей. Она глянула на него своими черными глазами и, ничего не сказав, слегка кивнула. Андрей, взъерошенный и мрачный сидел в углу, поджав под себя ноги. Мрачно глянув на Матвея, сердито буркнул:

— Проснулся? А тут видишь, что? Разошлась Гюльчатай… все отдраила, а водку спрятала и не дает! Может, ты хоть на нее подействуешь, а?

Матвей пристально посмотрел на него, пытаясь увидеть хоть след, хоть отзвук ночных событий. Но Андрей вел себя как обычно, так, как и должен был себя вести пьющий человек с похмелья. Он перевел взгляд на Гюльчатай, но та, не обращая на него внимания, сняла тарелку со сковородки и комнату наполнил сытный запах жареной на сале яичницы. С лучком и помидорами…

Рот Матвея мгновенно наполнился слюной, и он в очередной раз мысленно махнул рукой на происходящее. Женщина тем временем поставила сковородку на специальную подставку на столе. Смахнула невидимые крошки и приглашающе махнула рукой. Андрей скривился и не тронулся с места.

Матвей же, движимый чувством голода и, не ожидая второго приглашения, быстро сел за стол и взялся за вилку. Гюльчатай села напротив и, подперев щеку рукой, молча наблюдала за ним. Утолив первый голод, он оторвался от еды и с благодарностью