Фридрих Незнанский - Горячий лед

— Откуда вы знаете? Вы же не женаты.

— Я предполагаю, — осторожно сказал Гордеев. Ему сейчас только не хватало очередных споров о законном браке и свободной любви. Откровений Старостиной на эту тему было уже предостаточно.

— Неправильно предполагаете. Все предельно просто, и не нужно ничего усложнять. Есть два человека, которым хорошо вместе, и этим все сказано. Мне с Мишей хорошо, я его люблю, у него есть свои увлечения, и ради бога. Если бы я устраивала скандалы с битьем посуды, стало бы только хуже. Изменять мне он бы не перестал, а отношения бы испортились. А так между нами все предельно честно, а это редко бывает между супругами. Я довольна своим браком. У нас настоящая семья.

— Чего-то я не понимаю. Для меня настоящая семья — это когда двое принадлежат только друг другу и им не нужны посторонние в их отношениях для укрепления брака, иначе зачем тогда женить-ся? — все же вступил на скользкий путь дискуссии Гордеев.

— А что для вас значит «принадлежать друг другу»? Это какое-то нездоровое мужское чувство собственничества? Человек — не вещь, он не может никому принадлежать, ну, разве что себе самому, — возразила Ирина.

— Одну минуточку, а что нездорового в том, что я хочу, чтобы моя любимая женщина была только со мной, любила только меня, ложилась в постель только со мной? Это, по-вашему, уже ненормально?

— Отчего же? Это нормально, но только в том случае, что вы готовы сами выполнять все то, чего требуете от своей избранницы. А вы готовы? Мне кажется, нет.

— Ну вот поэтому я еще и не женат, — довольно резюмировал Юрий, надеясь, что спор закончится на той точке, с которой и начался. Действительно, в честь чего какая-то дама, к тому же жена его подзащитного, вмешивается в его жизнь и в его мировоззрение.

— Можно подумать, что-нибудь изменится, когда женитесь. Вы из того разряда мужчин, которые изводят жен ревностью и подозрениями, в то время как сами не слишком целомудренны и чисты. И это лицемерие. В браке никто не должен никого дрессировать. Я выходила замуж за Мишу и уже тогда знала, что он чересчур интересуется женским полом. У меня был выбор: выходить или не выходить. Я вышла, зная, на что шла. Было бы глупо и непорядочно на следующее же утро после свадьбы начинать его дрессировать и переделывать.

— Я женюсь на той женщине, которой мне не только изменять не захочется, а даже просто смотреть в сторону других, — заметил Гордееев.

— А вы считаете, что все остальные мужчины женятся, предполагая, что будут шляться направо и налево? Я, может быть, вас удивлю, rto девяносто процентов мужчин женятся на единственной и любимой, но что происходит через полгода, год, если повезет, через десять лет? — настаивала Соболева.

— Я не знаю, как там у девяноста процентов мужчин, я могу отвечать только за себя, и что через десять лет будет, я тоже не знаю, но я говорю то, что я чувствую на данный момент и, надеюсь, чувствовать не перестану.

— Поговорим с вами все-таки через десять лет, — вздохнула Ирина.

— Ага, через десять лет, встретимся у ворот тюрьмы, когда Михаила Васильевича выпускать будут, — все же смог вернуться Гордеев к первоначальной теме разговора.

— Юрий Петрович, давайте не будем начинать все сначала. Я уже все сказала по этому поводу. Могу еще раз повторить: я люблю Мишу, не строю против него никаких козней, не мщу за супружескую неверность, не стараюсь избавиться от него, чтобы воссоединиться с любовником, но жить с убийцей я не могу. Я не отказываюсь от мужа, я останусь с ним, буду ждать, не собираюсь разводиться, буду ездить на свидания, носить передачки, но каждый человек должен нести ответственность за свои поступки и отвечать за свои грехи. Я все сказала.

Гордеев понял, что не добьется больше ничего, настолько тверд и решителен был взгляд Ирины. Юрий уже собирался попрощаться с хозяйкой и уйти, как Соболева взяла его за локоть и произнесла:

— Юрий Петрович, не надо меня презирать. Я знаю, что вы думаете обо мне. И если вы считаете, что мне это безразлично, вы ошибаетесь. Я не понимаю почему, но мне очень важно, чтобы вы поверили в то, что я вам сейчас скажу.

— Я слушаю, — мягко сказал Гордеев.

— Поймите, все, что я делаю, я делаю ради Миши, только потому, что действительно его люблю.

— Я понимаю, — соврал Юрий. Голова у него уже шла кругом. Но здесь ему было делать нечего. Он попрощался и вышел в холл.

— Все же вы мне не верите, — сказала ему напоследок Соболева.

— Верю-верю, — скороговоркой пробормотал адвокат, чуть ли не выскакивая из квартиры.

— Дай-то бог, — Ирина плавно закрыла дверь.

Гордеев вышел на улицу и зашагал к автобусной остановке, сталкиваться с частным извозом ему сегодня больше не хотелось.

«Тоже мне, Сонечка Мармеладова, — злился Юрий, шагая по искрящемуся на солнце асфальту. — Раскаянья ей захотелось, расплаты за грехи. Что за ерунда?! Ей легче стало? Муж — убийца, это неприятно, но муж — убийца, сидящий в тюрьме, по-моему, еще хуже. Неужели она действительно верит, что Соболев убил Колодного? Неужели одна неосторожная фраза, брошенная в присутствии малахольной жены с обостренным чувством справедливости, может искалечить жизнь? Дура!»

Тут Гордеев встал как вкопанный. Его неожиданно и неприятно осенило. Как током ударило. Он понял, почему так злится на Соболеву. Понял. Потому что, если она правда верит в то, что ее муж — убийца, — она сильная и смелая женщина. И это — повод ее уважать. Она не побоялась остаться одна, без средств к существованию, просто почувствовала, как что-то идет вразрез с ее принципами, и не стала с этим мириться, не стала искать компромиссов, а приняла единственное правильное для себя решение. А он идет здесь, возмущается, горит праведным гневом, а все потому, что завидует ей. Завидует ее силе духа и характеру. А еще он вспомнил разговор с Соболевой о семье и задумался, есть ли на свете та единственная, с которой проживет он всю жизнь, не глядя на других женщин, с которой будет просыпаться в одной постели и чувствовать счастье только от того, что она рядом? Ирина вот уверена, что не будет такого, а кто его знает?..

«Может, это Лена? — спросил себя Гордеев. И тут же сам понял всю абсурдность своего предположения. — На Лене жениться — это все равно что жить с бомбой, к которой прикручен неисправный часовой механизм. От нее непонятно чего ожидать. Лена — девушка непредсказуемая, иногда такое выкинет, что хоть стой, хоть падай. Это, с одной стороны, конечно, здорово — не соскучишься, но для семейной жизни не лучший вариант, мягко говоря. В семье все должно быть спокойно, надежно, стабильно. А с Ленкой какая стабильность? Все время как на канате балансируешь. А так хочется тихой гавани и жену — хранительницу домашнего очага… Права все-таки Соболева, все мужики одинаковые», — усмехнулся он.

Гордеев направлялся в Генпрокуратуру. Он, несмотря на протесты своего клиента, все же собирался подать ходатайство об изменении меры пресечения для Соболева. Ну не верил Юрий в виновность бизнесмена, а потому был убежден, что негоже невиновному человеку сидеть в тюрьме среди преступников и негодяев.

Он написал официальное заявление на имя прокурора с просьбой изменить меру пресечения в отношении Соболева на подписку о невыезде, куда приплел и его слабое здоровье, и отличное поведение, напомнил о том, что до этого нелепого недоразумения бизнесмен не был замечен в неблаговидных поступках, в связях с криминалом, к следствию не привлекался, а кроме того, Юрий заметил, что кроме свидетельских показаний жены никаких улик, указывающих на виновность Соболева, нет. Знакомые в Генеральной прокуратуре пообещали поспособствовать с ускорением рассмотрения ходатайства. Когда с рабочими делами было покончено, Гордеев вспомнил, что машина так и осталась одиноко стоять где-то в районе Брянской улицы. Пришлось возвращать-ся за ней. В метро, в переходе на одну из центральных станций, чья-то цепкая рука поймала Юрия за рукав рубашки и настойчиво потянула на себя. Гордеев резко развернулся и увидел старуху, замотанную в черное шерстяное тряпье и опирающуюся на тяжелую деревянную палку.

— Чего тебе, мать? — недовольно спросил Юрий.

— Дай бабушке на хлебушек, — прошепелявила нищенка.

Гордеев начал рассеянно шарить по карманам, наконец извлек из джинсов червонец и протянул бабке. Та своей куриной лапкой схватила купюру и молниеносно спрятала где-то в складках одежды, вернее, того, что раньше было одеждой. Юрий попытался продолжить свой путь, но нищенка не отпускала его. Она пристально смотрела в глаза Гордееву, и тому стало не по себе, даже легкий холодок пробежал по позвоночнику.

— Ну, что еще?

— Среди смерти разгуливаешь, — мрачно произнесла старуха.

— Что-что? — не понял Юрий.

— Среди смерти разгуливаешь, — громче повторила нищенка.

— Да ну тебя, — отмахнулся Гордеев.