Наталья Солнцева - Третье рождение Феникса

Противоречивые мысли терзали Марию Варламовну, то распаляя ее воображение, то погружая ее рассудок в вялую, туманную дремоту. Она размышляла об этом последнем разговоре с Русланом везде - дома, собираясь на работу, за едой, по дороге в школу, на уроках и даже ночью, забываясь неглубоким, беспокойным сном. Она как будто ни на миг не могла уже отвлечься от этого.

- Ты такая нервная стала, бледная! - сокрушалась Татьяна Савельевна. - Неужто сглазил кто? Отродясь в нашей семье никто порче не поддавался. Может, тебе к ворожее какой-нибудь сходить?

- Что за глупости, мама?

- Ты из-за ложек тех паршивых не горюй, дочка. Портсигар отцовский жаль, сама все глаза проплакала. Но ведь то вещь! Отца все одно не вернешь, что ж из-за железки убиваться?! Пропала - и пропала.

Мария Варламовна не переживала из-за пропажи, ее терзало другое - смутные детские воспоминания, которые вдруг обрели свершенно иной смысл, иное, зловещее лицо.

Задумавшись, она могла не слышать, как играет ученица, что говорят ей школьные коллеги, а если мысли одолевали ее на улице - ничего не стоило свернуть не в тот переулок или пройти мимо нужного дома. Неужели та давняя история - не игра воображения, не сказка?

Этим прозрачным, синим вечером она поспешно шла по заледенелому пустынному скверу, обгоняя редких прохожих. Снег поскрипывал под ногами. Ветки деревьев в инее серебрились на фоне звездного неба. Лунные полосы пересекали темную аллею.

- Маша! Маша… подожди!

Госпожа Симанская обернулась. Сзади, в распахнутой дубленке, ее догонял Борис Герц.

- Да остановись же!

- Чего тебе? - строго спросила она, глядя на его покрасневшие от мороза или от волнения гладкие, тщательно выбритые щеки.

- Ф-фу-у… - отдувался Герц. - Все на машине да на машине… ходить разучился совсем. Ты домой?

- Да. А ты как здесь оказался? Прогулка перед сном?

Борис не стал лукавить.

- Я с тобой хотел увидеться! - выпалил он, махнул рукой назад. - Машину там оставил… тебя подвезти?

- Зачем? - удивленно подняла брови Мария Варламовна. - Отсюда до моего дома недалеко.

- Ну… понимаешь… люблю я тебя, Маша! Еще со школы. Думал, прошло все, забылось. А получается - нет. Я тебя как увидел вблизи, тогда, в гостях… все внутри у меня огнем загорелось!

- До сих пор горит? - усмехнулась Симанская.

- Горит! - признался Герц. - Ни есть, ни спать не могу, Маша, - одна ты перед глазами! Я с Софой поссорился… она к маме ушла и девчонок забрала. Плевать! - Он резко повернулся и плюнул на белые от снега кусты. - Слухи ходят, Руслан в Питер уехал. Это из-за той драки?

Она пожала плечами.

- Дурак мужик! Брось ты его, он тебя не стоит. Жизнь проходит, Маша. У меня дом есть, машина, деньги. Много денег! Только зачем они, если я не могу делать то, что хочу? Махнем куда-нибудь, за тридевять земель? А, Маша?

Она печально покачала головой.

- Жениться на тебе я не могу, - поник Герц. - У меня Софа и дети. Но все остальное положу к твоим ногам - деньги, меха, украшения… только скажи! Ни в чем отказа не будет. Заживешь, как царица!

- Ах, оставь, Боря. Что за представление ты устраиваешь? Мало обо мне сплетен ходит? Костров и так гудит.

- Маша… - Герц, не понимая, что он делает, в ужасе опустился на колени на утоптанный снег. - Не губи меня, Машенька… Уедем! Хоть одну ночь проведем вместе, а там… трава не расти! Я тебе… вот… - Он лихорадочно засунул руку во внутренний карман дубленки. - Подарок приготовил. Возьми!

На ладони Бориса лежал крупный кулон с бриллиантом на цепочке из белого золота.

- Ты что? - Глаза Марии Варламовны округлились, лицо ее побледнело. - Встань, ради бога! Потом будешь меня проклинать, как Чернышев. Да и увидят…

- Пусть видят!

Из-за ствола толстой липы показалась чья-то фигура.

- Ба! Господин Герц! - воскликнул молодой офицер, отряхивая от снега полы шинели. - Вы ли это? Не ожидал! И на коленях? Не боитесь брюки дорогие испачкать? Небось сотни три «зеленых» стоят? Или больше?

Борис вскочил, мучительно краснея и покрываясь потом; рука с зажатым в ней кулоном безвольно повисла.

- Вершинин? Ты что - следишь за мной?

- Маша, - не обращая более внимания на Герца, сказал Сергей. - Вы решили продать свою любовь этому Иуде? За тридцать серебреников?

Мария Варламовна вспыхнула, побежала прочь, поскользнулась… и упала бы, не подхвати ее сильная мужская рука. Это был Андрей Чернышев.

- Господи! - задохнулась она. - Что вы все здесь делаете? Сговорились?

Она заплакала. Слезы замерзали на ее щеках. У Чернышева на скулах заходили желваки.

- Кто тебя обидел? - сквозь зубы процедил он. - Опять этот щенок?

Майор повернулся и посмотрел, как Герц и Вершинин, жестикулируя, выясняют отношения. Одинокий прохожий шарахнулся от них, перешел на другую сторону аллеи, от греха подальше. Вековые липы стояли в лунном безмолвии, взирая на суету людскую.

- Выходи за меня, Маша, - сказал Чернышев. - Руслан уехал, бросил тебя. Он чужак, не наш. Напрасно ты с ним связалась!

- Будешь меня учить? - Мария Варламовна вырвала свою руку, сделала шаг назад. - Это ты ворвался в мой дом, обозвал меня сукой?

- Прости… сам не понимаю, как я мог. Вырвалось. Больше такого не повторится, клянусь! Но… это произошло у Зориной. К тебе в дом я не врывался.

- Врешь! Все ты врешь. Уходи… - горько вздохнула Маша. - Вы мне сердце на части рвете.

- Выходи за меня замуж, - повторил Чернышев. - Руслан - чужой, залетный. Он не вернется. Борька Герц на тебе не женится. А Вершинин - мальчишка совсем, птенец желторотый… куда ему? А не отступится, так я его убью!

Он улыбнулся одним ртом, жестко, решительно.

Госпожа Симанская повернулась к нему спиной и пошла по лунной аллее. Ей было жарко под шубкой, несмотря на мороз. Чернышев не стал ее догонять. Пусть подождет напрасно своего Руслана, подумает. Глядишь, и согласится.

Майор был уверен, что Талеев уехал в Санкт-Петербург навсегда. В Кострове ему больше делать нечего.

- Я дал Руслану Кирилловичу понять, что не видать ему Маши, как своих ушей! - прошептал он, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру. - Не видать!

Глава 12

Москва

Менеджер по рекламе фирмы «МиМ» не сообщил Всеславу ничего интересного. Да, они размещали свои странички в газетах и некоторых журналах спортивной тематики, но господин Мартов не имел к этому отношения.

По просьбе сыщика служащий принес перечень печатных изданий, с которыми сотрудничал отдел рекламы, - ничего похожего на «Эхо» или «Эру» там не нашлось.

«Поеду к старикам Мартовым, - решил Смирнов. - Может быть, им что-нибудь известно».

В квартире на Каланчевской улице пахло лекарствами. Лаврентий Васильевич, в очках на орлином носу, в теплой меховой жилетке, выглядел постаревшим лет на десять. Он пригласил сыщика в гостиную. Плотно задернутые шторы почти не пропускали света, у дивана горел маленький светильник. Анастасия Юрьевна, худая, с гладко причесанными седыми волосами, что-то вязала. Было слышно, как постукивают спицы. Она подняла от вязания бледное, измученное лицо.

- К нам гость, Стасенька, - мягко сказал профессор Мартов. - Я пойду, приготовлю чай.

Она покорно кивнула, отложила в сторону спицы.

- Вы нашли того, кто убил Феликса? - спросила она, и ее подбородок задрожал.

- Ищу, - кивнул Всеслав. - Вот, пришел к вам за помощью. Не припомните, ваш сын не собирался заняться журналистикой? Статью написать, например?

- Феликс давно отошел от чего-либо подобного… Уж скорее Тарас взялся бы за перо. Они оба променяли литературу на… бизнес, превратились в торгашей. Никогда не думала, что мой сын…

Мартова достала из рукава носовой платок, вытерла слезы.

- Знаете, бывает всякое, - предположил сыщик. - Забросишь какое-нибудь увлечение, а потом вдруг снова потянет. Ностальгия по прошлому или по юности… по чему-то светлому, забытому.

В глазах Анастасии Юрьевны мелькнул проблеск интереса.

- Возможно, если бы Феликс был жив… он бы и вернулся к творчеству.

Профессор Мартов принес с кухни поднос, на котором стояли заварной зайник, чашки и вазочка с вареньем. Запахло настоящим черным чаем.

- Я люблю крепкий, - сказал Лаврентий Васильевич, угощая гостя. - А Стасеньке нельзя - сердце пошаливает. Я ей с молоком сделаю.

Анастасия Юрьевна придвинулась поближе к столу.

- Лавр, - обратилась она к мужу. - Ты не слыхал от Феликса, он не собирался писать статью? Вообще он не упоминал о журналистике?

Старик задумался.

- Был разговор… Феликс спрашивал меня, какие издания печатают литературные редкости. Не художественные произведения, а… как бы это сказать… сцены частной жизни не очень известных людей. Что-то документальное, кажется.

- Вы не могли бы вспомнить подробности? - насторожился Смирнов. - Что он имел в виду?

- Я сам толком не понял, - признался старик. - Он говорил как-то вскользь. Я спросил - что за материал? Он сам будет писать или хочет составить кому-то протекцию? Феликс так ничего определенного и не ответил. Ходил вокруг да около, намекал… Ну, я не стал настаивать, посоветовал ему обратиться в литературный журнал «Эхо», который печатает разные литературные изыски, эссе, воспоминания, отрывки из дневников. Да, так и было.